А. Аншба - Абхазские рассказы Страница 8

— Пригнал бы ты ко мне своих кривоногих коз и овец и жил бы припеваючи, — уговаривал он его на разные лады. В придачу к сильным рукам Ладжа Патуху хотел заполучить и его скот, — Ладж это понимал, но помалкивал. В этот день он засиделся дольше обычного. Терпеливо выслушивал он речи Патуху, который рекою разливался перед ним. Когда гостю пришла пора уходить, кузнец проводил его до ворот, не уставая убеждать завтра же вернуться к нему вместе со скотом.

Наутро соседей Патуху разбудили громкие крики. Вне себя от бешенства носился Патуху по своему двору. Гуагуа покинула дом! Ушла к Ладжу.

Соседи, как могли, утешали Патуху: не с ним первым это случилось, случается и будет случаться. Так уже повелось на белом свете, и не к чему убиваться и терять голову.

Но Патуху не слушал уговоров, бегал, как ужаленный, и неистово кричал:

— Да за кого... за оборванца!.. За моего же батрака замуж пошла! Да как же после этого жить на свете, а?

Со злости он кинул тяжелую палку в свою младшую дочь: он считал ее виновницей, пособницей старшей сестры. Палка ударилась о косяк и переломилась пополам. Женщины поспешили увести плачущую девушку.

Выбившись из сил, Патуху присел на бревно, но тут же вскочил и, выкрикивая угрозы, побежал к кузнице. Соседи сообразили, что задумал бешеный старик, и бросились за ним, умоляя не давать воли своему гневу.

Патуху схватил молот, грохнул им по наковальне и зарычал свирепым голосом:

— Шашвы, бог кузницы, молю тебя, покарай недостойную дочь! Пусть ее притащат сюда на носилках и бросят к твоим ногам! Сделай так, и я принесу тебе в жертву лучшего козла, которого она же приведет!

Изрыгнув свои проклятия, Патуху обмяк всем телом, утих. Соседи разошлись по домам...

... Минуло шесть лет, но бог, к которому обращался Патуху, так и не собрался наказать Гуагуа. Ее сыну исполнилось уже пять лет, а младшая девочка бегала по двору, гоняясь за курами... Гуагуа знала, что не муж виноват в их бедности, и никогда не корила его. Он работал не разгибая спины.

А вот сегодня приходится отдавать из жалкого запаса кукурузы целый бурдюк в обмен на керосин и мыло.

Вернувшись с поля, Ладж положил в башлык бутылку, заткнув ее кончиком кукурузного початка, и, перебросив башлык за спину, завязал его концы на груди. Потом взвалил на плечо бурдюк с кукурузой и, так и не присев после тяжелой работы в поле, отправился в лавку. Самый жестокий человек, самый суровый, и тот смутился бы, увидев Ладжа, входящего во двор лавки, — такой жалкий был у него вид. Концы его штанов ниже колен подвязаны лоскутками, пропитанная потом, вся в заплатах рубаха прилипла к телу, босые ноги иссечены острыми кремневыми камнями, а на лице застыла судорожная гримаса боли. Казалось, что он сейчас расплачется.

Поднявшись на балкон лавки, Ладж сбросил с плеча свою ношу и вытер рукавом пот, густо струившийся по лицу. Он собирался сказать: «Добрый день!» Но сердце его вдруг остановилось, когда он увидел, кто стоит перед ним.

«Хай! — подумал он. — Пусть все беды обрушатся на тебя!» Угораздило же Ладжа тащиться по такой жаре с последним добром, чтобы встретить человека, наводившего трепет на всех бедных и беззащитных людей в селении! К нему повернулось кривое, безобразное лицо старшины.

— Ага! Принес кукурузу продавать? А с налогом как быть? А?

Старшина кричал таким пронзительным голосом, что Ладж тут же испуганно сказал:

— Зачем ругаешься? Что ты знаешь? Может быть, я тебе eе несу!

— Столько бы тебе здоровья, сколько правды в твоих словах! Что это торчит из твоего башлыка? Как будто штоф? Зачем?

И, повернувшись к лавочнику, старшина добавил:

— Взвесь-ка эту кукурузу, а деньги отсчитай мне!

Мексуд неохотно послушался старшины. Ему выгоднее было рассчитаться товарами, а не деньгами. Но делать нечего, он сказал Ладжу с легкой насмешкой:

— Ну, как, Ладж? Взвесить? Ты согласен?

С этими словами лавочник протянул руки к бурдюку.

— Не смей! — крикнул Ладж. Кровь бросилась ему в лицо.

— Бунтовать? — вскинулся старшина и повернулся к своему помощнику, стоявшему поодаль. — Миха! Неохота мне пачкать руки, освободи-ка помещение от этой нечисти!

Ладж сжал в руках свою палку. Минута — и он обрушит ее на тыквоподобную голову старшины. Но в эту минуту перед глазами Ладжа встали его дети. Отбросив палку, он с отчаянной силой развязал свой бурдюк, не переставая восклицать:

— На тебе, подавись!

Старшина побагровел от такого оскорбления. Подняв свой кнут и выкрикивая ругательства, он двинулся на Ладжа.

Пузатый Маф и все, кто были в лавке, с трудом задержали его.

Смуглый молодой человек, до сих пор молча наблюдавший эту сцену, достал из кармана семьдесят копеек и протянул их Михе.

— Возьмите, я плачу за него!

Едва уломали старшину взять эти деньги.

Спустя два года Ладжа вызвали в сельское управление, и писарь объявил ему:

— С тебя причитается двенадцать рублей налога. Срок уплаты через неделю.

Ладж вышел шатаясь. Во дворе он встретил односельчан и по их осунувшимся лицам понял, что они вызваны по такому же делу.

— Ты огорчен, Ладж? — обратился к нему старик Мац, выколачивая пепел из трубки.

— Меня лишают последнего куска мамалыги, — ответил Ладж упавшим голосом. — Что же это делается, добрые люди? Да сопутствует каждому всяческое благополучие, но объясните, бога ради, почему и меня и Мафа облагают одинаково? У Мафа пара быков, пара буйволов, дойная буйволица, шесть дойных коров и сколько, сверх того, всякого добра! А у меня единственная корова с теленком да тощенький бычок. И смотрите: Мафа обложили двенадцатью рублями, с меня требуют тоже двенадцать рублей. Да где же после этого закон, где правда и справедливость, скажите мне ради бога!

— Что тебе ответить? — сказал старый Мац. — Есть люди, положение которых еще хуже, чем твое. Ты верно сказал: не для нас писан закон.

Тут слово взял крестьянин с орлиным носом, — до сих пор он молча прислушивался к разговору, обстругивая ножиком палочку.

— У меня появилась мысль, вы послушайте, может, она чего-нибудь да стоит. Пойдемте-ка все гуртом к старшине — пускай он разберет наше дело. Как это понять? С богатого и с бедного взыскивают поровну! Кто побогаче, тому это не страшно — заплатит, а мы? Нам придется продавать единственную корову.

— Ты придумал хорошо, — согласился Мац. — Скажем старшине, а если он нам не посодействует, пойдем и дальше. До самого начальника дойдем!..

Все согласились с тeм, что надо сделать, как задумано. Вызвали старшину, и Мац, которому было поручено говорить от имени народа, обратился к старшине с такой речью:

— Если правда, что власть заботится о бедных, обездоленных и сиротах, то пусть она вникнет в наше положение. Как нам оплатить этот налог? Если оплатим, то не сумеем прокормить ни детей наших, ни самих себя! Так заявляют тебе, дад, эти люди, закончил Мац.

— Ага! Насколько я понял, вы собираетесь бунтовать? с ехидной усмешкой спросил старшина. — Насколько я понял, вы сами решили отменить законы, изданные государством? Или забыли вы, как поступает государство с теми, кто сеет бунт? Коротка же у вас память! Советую от души: тихонько и спокойненько расходитесь по домам и доставьте деньги к сроку. А что постигнет тех, кто не уплатит, вы знаете хорошо. Вот и весь мой совет.

Старшина повернулся и поднялся на крыльцо.

После его ухода бедняки зашумели, но так и не договорившись толком, разошлись, жалуясь на свою тяжелую жизнь.

«Э-э-эх! Черт возьми! Если бы народ сумел объединиться, никакая сила не одолела бы его!» — так думал Ладж, поднимаясь на горку. Прошла неделя. Помощники старшины и есаулы начали pыcкать по селу, отбирая у крестьян в залог все, что попадало в их руки. Пришли и к Ладжу. Корова с теленком паслись на выгоне, далеко, а бычок, издали завидев посторонних, бросился прочь, как бешеный, перепрыгивая через заборы. Так и не удалось его поймать. Есаулы обшарили весь дом, но не нашли ничего ценностью в двенадцать рублей.

Тогда старшина решил сам взяться за дело. В сопровождении своих подручных носился он по селу, нагоняя на всех страх и тpeпет. Ладж бродил по людям, из дома в дом. К кому только не обращался он, пытаясь занять деньги, — и без всякого успеха. Не раздобыв ни копейки, он решился, наконец, пойти к своему прежнему хозяину, Мадж-ипа-Лапагу. Того не оказалось дома. Ладж терпеливо ждал его до самой темноты, когда хозяин, наконец, вepнулся.

Если я не сумею в срок возвратить тебе деньги, — сказал Ладж Лапагу, — то отдам тебе свою корову. Ты ничем не рискуешь! «В самом деле, — подумал Лапагу, — куда он от меня денется? А проценты никогда не помешают».

И согласился дать деньги.

Была уже глубокая ночь, дождь лил как из ведра. Ладж peшил переждать непогоду в доме Лапагу. Чуть свет, когда небо расчистилось, он отправился домой, но по пути завернул к стapoму Мацу. А там снова пошел дождь, и снова пришлось задержаться.