Денис Драгунский - Плохой мальчик Страница 8

Но в восемнадцать лет случилось странное событие.

Когда-то троллейбусы № 3 и № 23 ходили мимо нашего дома в Каретном ряду. Маршруты разделялись где-то за Бутырской заставой, но от Савеловского вокзала до центра ходили одинаково. Поэтому мы их называли «третий – двадцать третий». Наша остановка – сад Эрмитаж. Следующая – Петровские ворота. Потом – Столешников переулок. Потом – Площадь Свердлова, Большой театр. Далее троллейбус поворачивал на Пушкинскую улицу – остановка Станция метро «Площадь Свердлова». Но это было далеко от угла. Плюс два светофора. Поэтому, когда я ехал в университет, я соскакивал у Большого театра и шел пешком на Моховую.

При чем тут троллейбус? Сейчас, сейчас…

В 18 лет я неожиданно понял, что моя внутренняя душевная жизнь не подвластна никому и ничему на свете. Солнечным сентябрьским утром 1969 года я спрыгнул у Большого театра с подножки троллейбуса № 3 (или № 23) и почувствовал дуновение теплого осеннего ветра в лицо и грудь. Это было как благодать, gratia, charisma – ощущение явного преимущества духовного над телесным, вечного над сиюминутным, радостного над горестным. Небесного над земным, уж извините.

Я понял, что никто не властен над моей бессмертной душой. Что в нищете, ссылке, в тюрьме или даже у расстрельной стенки я смогу ощутить этот благодатный воздух, дующий мне в лицо и грудь.

Казалось бы, я должен был стать бесстрашным борцом. Но произошло наоборот. Я лет на пять заделался равнодушным охранителем. Мне плевать на коммунистов, говорил я сам себе и своим друзьям. Но пусть лучше все остается, как есть. Поскольку в магазинах есть хлеб, а из кранов течет вода – а в революцию не бывает ни того, ни другого. Да, нищета, тюрьма и сама смерть не властны над таинственным благодатным дыханием вечности, но лучше все-таки без нищеты, тюрем и ссылок, и тем более пыток и расстрелов. Поэтому возьмем красный флажок и пойдем на демонстрацию, если уж так просят в парткоме факультета: бессмертная душа, как известное место, «не смылится». Не растает сахарком.

Такая вот неприятная деталь духовной биографии.

Но было, было, никуда не денешься.

ПО ВЕЧЕРАМ НАД РЕСТОРАНАМИ

Как театр – с вешалки, так и ресторан в старые времена начинался с очереди. Изящные кафе «Московское» и «Космос», дорогие рестораны «Арагви» или «Узбекистан», демократичная шашлычная «Казбек» и дешевая пивная в Столешниковом – всюду были очереди.

Стояли влюбленные парочки. Стояли семейные группы: папа, мама, сын-старшеклассник и дочка-студентка. Стояли сослуживцы. Стояли друзья и подруги. Все стояли, жадно глядя на дверь с надписью «Мест нет».

Мест никогда не было. Даже когда они были.

Но вот достоялись. Или сунули швейцару копеек пятьдесят.

Вошли.

На половине столов стояла табличка «Стол не обслуживается». Не зарезервирован, не занят, а именно «не обслуживается». Не вами, посетителями, заказан, а нами, официантами, не обслуживается. То есть понятно, кто здесь кто.

Вошедшую пару могли подсадить к другой паре. Или даже к двум парам – если стол был на шесть персон.

– Простите, – страшась собственной дерзости, спрашивал посетитель, – а вон тот стол свободен, можно мы туда сядем?

– Тот стол не обслуживается, – строго отвечал официант. – Ассорти рыбное брать будете?

Это был пробный шар. Если посетитель брал рыбное ассорти, то есть селедочницу с красной и белой рыбой, переложенной лимоном, петрушкой и завитками масла (хороший заказ) – то официант мог сменить гнев на милость и через полчаса пересадить за столик на двоих.

Я не любил ходить в кафе и рестораны. Мне там было унизительно. Официанты были суровы и неулыбчивы. На их лицах читалось естественное раздражение богатых людей, которые вынуждены обслуживать людей бедных. Но обсчитывали ужасно. Счет был написан от руки, бледно и неразборчиво. Чаевые брали, как одолжение делали.

Один мой приятель рассказывал.

«Не любят меня официанты, не уважают. Отчего? Думал-думал и решил: наверное, оттого, что у меня денег мало. То есть у меня на роже написано, что я не буду заказывать ассорти рыбное и коньяк марочный. И поэтому я так скромно держусь. И поэтому они со мной так невежливы.

Вот однажды ко мне приехал приятель из Ленинграда. А я как раз получил большой гонорар.

Пошли мы в ресторан. Деньгами карманы набиты. Захочу – могу шампанское на все столы. В прямом смысле! Выстояли очередь, вошли, сели. Подходит официант. Я развалился в кресле, раскрыл меню и говорю этак вальяжно:

– Ну, что вы нам посоветуете?

Он посмотрел на меня и сказал:

– Поужинать дома».

ПУШКИН ПЛЮС

Поэт – это не просто имя над стихотворением.

Гомер был слепым. Сафо была непростая женщина. Жизнь Овидия, Катулла, Горация нам тоже известна. Нет поэта без биографии. Что такое Державин без Екатерины? Маяковский без советской власти и Лили Брик? Пастернак без Сталина, Хрущева и Нобелевской премии? Бродский без Ахматовой, суда «за тунеядство», ссылки, самиздата, эмиграции?

Что такое, наконец, Пушкин без лицея и ссылки, без донжуанского списка и Натали, без Николая и Бенкендорфа, без Дантеса, наконец? Это был бы немножко другой Пушкин. Или – совсем другой? Был бы он нашим Пушкиным? Или стал бы каким-то «Пушкин+»?

А доживи он до возраста Горчакова? Почему нет? Ровесники ведь! Пушкин, переживший Достоевского, – вы можете себе это представить?

За кого бы он был в споре революционных демократов и консерваторов-охранителей? Думаю, за консерваторов. Ибо Пушкин был бы хотя и западник, но монархист, аристократ и империалист. К тому же сильно немолодой человек к тому времени (к 1860-м годам). Кроме того, он стал бы камергером. Кавалером орденов.

Тогда, наверное, при советской власти не стали бы славить Пушкина как главного русского писателя. Не стали бы называть все на свете именем Пушкина: улицы, театры, библиотеки и целые города. Не было бы новых памятников, музеев, парадных собраний сочинений.

Но тогда вообще все могло пойти по-другому: Герцен более спокойный. Некрасов не такой популярный. Нигилистов вовсе не видать. Так, в провинции, чуточку.

А может, и советской власти не было бы.

ТОНКОСТИ ОБРАЩЕНИЯ 6

Я с детства не любил так называемые полезные подарки. Наверное, мне слишком часто дарили свитера и ботинки, шарфы и перчатки. Легкое родственное лицемерие – все равно ведь надо покупать эти вещи, давайте их красиво запакуем, перевяжем ленточкой и приложим букетик или брелочек.

Помилуй бог, я не осуждаю, я рассуждаю.

В подарок я любил получать безделушки. Сувениры.

Но вдруг услышал такое соображение: безделушки захламляют дом. И еще: подарили мне трубку – я обязан ее курить; подарили мне статуэтку – обязан поставить на видное место. Особенно если дарит человек, часто бывающий в доме. Одна моя знакомая имеет специальные гвозди, на которые вывешивает дареные картины, когда дарители приходят в гости. Потом снимает и вешает то, что ей самой нравится.

Поэтому лучше всего дарить выпивку и конфеты. Веселые и непостоянные вещи.

Но вообще, кому что дарить – это проблема.

Мир делится не только на злых и добрых, образованных и не очень, ловких и неуклюжих, карьеристов и скромников, но и на богатых и бедных. Скажем так, на более обеспеченных и менее обеспеченных. В том числе, и в нашем с вами окружении, ибо критерии богатства и бедности относительны. Если человек дарит нарочито дорогой подарок тому, кто богаче его, – он этим признает свою зависимость. А если тому, кто беднее, – пытается утвердить свое превосходство. То и другое – неправильно, я полагаю.

Да, но и дарить нарочито копеечные, пустяковые подарки – тоже неправильно.

Ключ в слове «нарочито».

Но поди разбери, где нарочито, а где нет.

Академик Гафуров рассказывал, что его мать после каждого большого праздника садилась, открывала специальную тетрадь и записывала все принесенные подарки. От кого – и цену. С точностью буквально до рубля.

– Зачем это? – спросил он.

– Подарки всегда отдаривают, – отвечала мудрая старуха. – Но ответный подарок должен быть в ту же цену. Подаришь дешевле – обидишь. Подаришь дороже – унизишь.

КУРИЦА И МОРКОВЬ

В фильме Джармуша «Сломанные цветы» герой сначала попадает в дом к бедной женщине (вдова автогонщика). Она ставит на стол здоровенного цыпленка. Жареного! С корочкой! Прямо слюнки текут. Потом он приезжает к женщине богатой (жена архитектора). Там на ужин подают морковные котлеты и еще что-то вегетарианское. Очень изысканно: большая белая тарелка, на ней морковная котлета, кудряшечка брокколи и еще – мазок лилового соуса. Приятного аппетита.

Мог ли я сорок лет назад представить себе, что такая вкуснейшая роскошь, как жареная курица (именно жареная, а не вареная, то есть предварительно не использованная ради бульона), станет едой бедных? А такая дешевая ерунда, как трехкопеечные морковные котлеты, станет едой богатых?