Лена Элтанг - Каменные клены Страница 8

Твоя племянница Эдна Александрина Сонли

(можешь звать меня просто Дрина).

Есть трава косая желеска, и та трава вельми добра, у ково мехирь не стоит, пей в вине и хлебай в молоке, и станет стоять без сомнения, а только дай жене — и она заблудитса, то и станет мыслить, кому дать.

Каждый раз, открывая дверь в теплицу, она искала глазами знакомый брезентовый фартук и нитяные перчатки, висящие на гвозде, каждый раз, входя, она пригибалась — в точности, как мама, хотя была ниже ее ростом и не смогла бы стукнуться головой об алюминиевую раму, даже если бы встала на цыпочки.

Кирпичная стена, вдоль которой росли гибискусы, всегда оставалась теплой, здесь можно было читать даже зимой — к полудню солнце нагревало стекло, цветы алели в горшках, душно пахло сырой землей, и даже мерзлая трава за окнами теплицы казалась покрытой сизыми лепестками.

За последние восемь лет мамины драцены сильно ослабели, зато уцелели гортензии и жимолость. Саша надеялась, что после отъезда Хедды драцены сразу поправятся, но ржавые пятна никуда не исчезли, а одно деревце утончилось у самых корней и в один из зимних утренников упало, обнажив жалкие запутанные корешки.

Первый раз Хедда уехала в ноябре, спустя два месяца после смерти отца.

— Я уезжаю в Кардифф, — сказала она, — кто-то ведь должен заниматься финансами. К вашему сведению, мы прогораем и вот-вот прогорим. Землю и пансион придется заложить, а еще лучше — продать!

— Продать, уехать и Фирса забыть, — подумала Саша, вспомнив пьесу из маминой хрестоматии, но промолчала. Они с мачехой редко отвечали друг другу вслух.

Вернувшись через две недели, Хедда стала улыбаться самой себе в зеркале, прямо как кондитерская девушка у Джойса, и выходить в спальню каждый раз, когда зазвонит телефон. Саша забеспокоилась, несколько раз она подходила к двери мачехиной спальни, когда та говорила по телефону изменившимся голосом, но слышала только обрывки слов: зима, дома, я сама.

За день до сочельника в доме появился человек с глянцевыми прямыми волосами, колкими перстнями на длинных пальцах и отрывистым именем. На самом деле имя у него было длинным, полным спотыкающихся согласных, но Хедда сказала: это мистер Аппас, и все стали звать его мистер Аппас.

Он приехал на стареньком «ровере», с кожаным потертым чемоданом, в котором оказались рождественские подарки для Хедды и девочек — три тонкие шали, которые он почему-то вручил сразу же, почти у дверей, и Сашу кольнула надежда, что он уедет, не дождавшись Дня подарков.

Саше досталась зеленая пашмина с бахромой, это цвет бессмертия, сказал индийский гость, а Хедда заулыбалась и взяла его за руку. На руки Аппаса Саша не могла смотреть без удивления, особенно когда он сплетал пальцы, выложив обе смугловатые кисти на белую скатерть. Ей казалось, что его пальцы на сустав длиннее, чем это может быть у обычного человека, а перстни выглядели бутафорскими, полыми, точно такие Саша видела в лондонской лавке на Портобелло, их там была целая груда по полтора фунта штука.

Приехав, мистер Аппас расположился в одной из гостевых комнат наверху и первым делом принес Саше четыре потертые банкноты.

— Надеюсь, горячий завтрак входит в стоимость? — спросил он, положив деньги на конторку, — и еще, будьте добры, поменяйте мне полотенца. Они слишком долго пролежали в ванной и пропитались сыростью. Вам следовало бы получше топить!

— Он будет учить меня? — спросила Саша мачеху, когда та вернулась из оранжереи с охапкой голубоватой осоки. — Он вообще-то кто?

— Мистер Аппас — мой хороший знакомый, — сказала Хедда, остановившись в дверях и глядя на Сашу посветлевшими от обиды глазами, — у него в Свонси живет сестра, она держит приличный ресторан.

— Знаю, — сказала Саша, — однажды я ела там манго ласси с йогуртом. Так себе был манго ласси.

Хедда подняла брови и открыла рот, но говорить передумала. Она быстро прошла в кладовку и, вернувшись оттуда с высокой вазой, протянула ее Саше:

— Осоку поставь у него в комнате. Замени полотенца. И имей в виду — у мистера Аппаса в Кумаракоме свой круизный корабль, он не хуже тебя знает толк в гостиничном деле.

Наутро, выйдя к завтраку, индиец разложил на столе целую пачку ярких фотографий — озеро Вембанад, храм Бхагавати, белые цапли и плавучие домики. Они называются кутуваламы, произнес он несколько раз, и Младшая радостно повторила за ним: ку-ту-ва-ла-мы.

Горячий завтрак — омлет с беконом и сыром — гостю не понравился, он намазал тост земляничным джемом и жевал его долго и аккуратно, промокая темно-красный рот салфеткой.

— Тот, кто наращивает свое мясо, поедая плоть других созданий, обрекает себя на страдания, в каком бы теле он ни родился, — сказал он, когда Хедда осторожно спросила, чем ему не угодил английский завтрак. — Однако у вас прекрасный кофе, я, пожалуй, выпил бы еще чашечку.

Саша сидела напротив него, чуть наискосок, разглядывая суховатое маленькое лицо — того оттенка, который появляется на изнанке листьев, когда растению не хватает железа, и пыталась представить губы мачехи, ищущие на этом лице хоть одно подходящее для поцелуя местечко. Почувствовав ее взгляд, Аппас понимающе покачал головой и спросил:

— Сегодня прохладно, но вы не стали надевать свою новую шаль, дорогая Аликс, следует ли заключить, что она вам не к лицу?

— Я тут почитала о зеленом цвете в маминой книге, — сказала Саша, глядя ему прямо в угольные зрачки, — там говорится, что зеленый это цвет банкротства. Также там упоминался зеленый флаг — символ кораблекрушения. Более того, зеленым египтяне изображали мертвого Озириса, — она поднялась из-за стола и, немного подумав, добавила:

— Не говоря уже о цвете плесени.

Мистер Аппас отбыл в своей дребезжащей машинке утром двадцать пятого, после того, как Саша подала на ужин свиной рулет с изюмом и стейки с зеленым горошком, не обратив внимания на гору вегетарианских запасов, предусмотрительно сделанных Хеддой.

Увидев Сашины приготовления, Младшая побежала звонить матери, уехавшей к сестре в Кардиган на обязательный рождественский ланч, но было уже поздно — запахи пригорелого мяса расползались по «Кленам», мешаясь с запахами мандариновой кожуры и еловых веток.

Мистер Аппас тихо спустился вниз, накинул гостевую брезентовую куртку и, пробормотав что-то о приятной прохладе, торопливо направился в сторону моря.

Хедда приехала в пять, сбросила мокрое шерстяное пальто и взлетела по лестнице в свою комнату. Позже — наткнувшись на Сашу в прихожей — она молча и сильно ткнула ее кулаком в ключицу и прошла в кухню, высоко держа душистую кудрявую голову.

В восемь они встретились за столом, где Аппас ковырял ложкой рисовый пудинг и рассказывал о своих планах на будущий год, то и дело поглядывая на сидевшую слева Хедду выпуклым черным глазом, слезящимся в раскаленном от свечей воздухе гостиной.

В январе и феврале постояльцев было мало, шли дожди. Александра и Хедда почти не разговаривали. Две комнаты наверху пришлось закрыть, чтобы не расходовать уголь.

Третьего марта Хедда уехала, оставив короткое письмо.

Дневник Луэллина

ничего у меня не вышло

возвращаясь с морского берега по узкой дуайн-стрит, я услышал за спиной завывание и медный звон, и посторонился, прижавшись к стене: вверх по улице с трудом пробиралась пожарная машина, судя по надписи на желтом борту, принадлежавшая паромной компании

двое лохматых парней в кабине были похожи друг на друга, будто сицилийские демоны-близнецы, [30] и судя по решительным лицам, торопились оказать помощь обиженным, как и положено поступать сыновьям зевса и талии

еле-еле миновав ирландский крест, неуклюжая машина застряла на повороте, слегка прижав меня колесом — водяная цистерна возвышалась прямо над моей головой, будто туловище дракона, а отстегнувшаяся железная лесенка уперлась в стенную кладку прямо над плечом

я застыл на месте, зачем-то втянув живот, глядя на черные буквы н и о, оказавшиеся перед глазами, огромное ребристое колесо крутанулось еще несколько раз и остановилось

стой спокойно, приятель, сказал один из пожарников, появляясь со стороны насоса и протягивая мне руку, теперь не дыши и протискивайся потихоньку

я вышел, улыбаясь, — ненавижу эту плоскую улыбку, она всегда появляется, когда кто-то наступает мне на ногу или грубо толкает в автобусе, — и принялся отряхивать испачканное известкой плечо, стены на старомодной дуайн были побелены на совесть, виновный палик, вблизи оказавшийся совсем мальчишкой, ухмылялся мне из кабины, его напарник крепко похлопал меня по спине: извини, приятель, но это еще не все — нам нужна твоя помощь, выйди вон туда и помаячь! мы попробуем вывернуться, а то на хай-ньюпорт выгорит весь переулок, там еще четыре жилых дома в огнеопасном кустарнике