Роман Сенчин - Лед под ногами Страница 8

“Да что такое? – Чащин недоуменно посмотрел на пульт. – Что за бред?”

А женский голос продолжал:

– В Средней Азии – небывалое падение цен на хлопок вследствие громадного урожая в Америке и полного отсутствия спроса из московского и лодзинского фабричных районов. Положение бухарских хлопкоробов критическое.

“Каких еще хлопкоробов?” – От этого, не слышанного лет пятнадцать слова Чащину стало не по себе.

Слава богу, радио перестало мучить-пугать, дало объяснение – заиграла музыка, и сладковатый мужской голос произнес:

– Московские старости. Сто лет тому назад.

Облегченно отдуваясь, Чащин пошел на кухню, достал из холодильника единственную оставшуюся со вчерашнего дня бутылку “Туборга”.

Торопливо открыл, сделал глоток… Выпил вчера немного, но состояние было, как с глубокого похмелья. Из-за этой старухи-соседки, наверное. Вспомнились бабушка с дедом. Они тоже как-то страшно резко, до невозможности больше**жить, обессилели: бабушка весной засадила огород, а осенью уже не могла дойти до него, стояла и плакала от немощи на крыльце; дед всю жизнь что-то мастерил, обувь шил, а потом лег – и все. И казалось, глядя на них в последние дни, что ничего интересного у них в жизни не было, всегда они были такими… И что лучше? На бегу умереть или так, – полностью и неизвестно на что, – исчерпав все без остатка силы?

Чащин вернулся в комнату. По радио уже шел блок нормальных новостей.

Во Владивостоке подсчитывали число жертв пожара в здании

“Промстройниипроект”, чеченское село Зумская подверглось ракетно-бомбовому удару федеральных сил, космический зонд “Гюйгенс” работает на поверхности крупнейшего спутника Сатурна…

Позавтракав, пошел за пивом.

На улице было свежо, небо ясное, на редкость глубокое; не растоптанный еще снег на тротуаре приятно похрустывал… Чащин остановился возле своего “Жигуленка”. Потянуло разблокировать дверь, сесть в салон, включить мотор. Счистить ледяную корку с лобовухи…

Вообще надо как-нибудь в выходные собраться и сгонять за город. Или в одном из ближних городков-музеев побывать. Ростов Великий, Сергиев

Посад, Суздаль… Столько лет в Москве прожил, а почти ничего не увидел. Даже в Третьяковку не сходил ни разу. Надо как-то поактивней зажить…

Ларек возле дома еще не открылся – воскресенье, девять утра, – и пришлось идти на противоположную сторону Варшавки – в “Копейку”.

В начале длинного подземного перехода у кафельной стены стояла, согнувшись, старушка в темном одеянии и, глядя в книжку, напевала молитвы жалобной скороговоркой; проходя мимо, Чащин уловил несколько слов:

– …Ты установил все пределы земли, лето и зиму Ты учредил…

“Учредил, хм… Библейское словцо”.

У ног старушки стояла пустая консервная банка.

На другом конце перехода высокий парень играл на гитаре знакомую, но подзабытую Чащиным мелодию.

Увидев приближающегося человека, с корточек вскочила девушка.

Некрасивая, бесформенная, с цыпками на щеках. Как смогла приветливо, заулыбалась, вытянула руку с засаленной бейсболкой, а парень запел, умело попав в нужный аккорд:

Пластмассовый мир победил,

Макет оказался сильней.

Последний кораблик остыл,

Последний фонарик устал…

А в горле сопят комья воспоминаний,

О-о, моя оборона!..

Да, песня была Чащину очень знакома – сам он тоже когда-то пел ее в переходах.

…Солнечный зайчик незрячего глаза,

Траурный мячик нелепого мира…

Может, выгреб бы из кармана пальто мелочь, может, остановился бы и послушал, а потом заговорил бы с ребятами, такими похожими на него самого восьмилетней давности – с немытыми волосами, в грязных толстовках с изображениями Егора Летова и Джонни Роттена; с горящими от голода и решимости изменить мир глазами. Да, заговорил бы, узнал, откуда они, где умудрились найти вписку в сегодняшней негостеприимной Москве, как вообще дела в России с андеграундом…

Но парень пел почти по-эстрадному, а девушка, сменив приветливую улыбку на жадную, чуть не совала Чащину бейсболку в лицо. И он брезгливо отшатнулся, ускорил шаг… Пение тут же прекратилось, чуть позже умолкла и гитара. Да, холодно попусту горло драть, резать пальцы о ледяные струны…

В “Копейке” было пусто и тихо. Все, кому надо было набрать продуктов, сделали это или в пятницу вечером, или в субботу, сегодня же отсыпались, смотрели телевизор, наслаждались покоем в своих квартирах…

Загрузив корзину четырьмя бутылками “Туборга”, Чащин остановился над огромным, похожим на бассейн горизонтальным холодильником. Из груды пестрых упаковок выудил полукилограммовый пакет с мидиями. Подумал и тоже положил в корзину… Сейчас вернется домой, сварит мидий, зарядит дивиди одним из любимых фильмов и отлично проведет два часа.

А там…

Но, подходя к кассе, решил, что поедет в гости, – сегодня необходимо было поговорить, пообщаться, – и даже выбрал, к кому. Впрочем, и выбор был невелик… Сунул руку в карман за мобильным, чтоб предупредить.

С Максимом – Максом – они познакомились в Ленинграде, в строительном училище номер девяносто восемь. Макс был местный и слабо походил на пэтэушника – симпатичный, тонкокостный, культурный; матерился неумело и мало, в столовой ел только второе, а суп отдавал кому-нибудь из общажников.

Однажды Чащин попросил у Макса на вечер модные и дорогие очки-лисички, чтобы нормально выглядеть на концерте группы “Авиа”.

Очки перед концертом отобрали гопники, пришлось отдать Максу за них пятнадцать рублей. Взяв деньги, Макс повел Чащина, Димыча и еще двух-трех одногруппников в пивной павильон. Хлебали горькое разливное “Жигулевское”, сосали сухую воблу до закрытия… Вскоре после этого Чащина забрали в армию.

Встретились три года назад – Макс появился у них в редакции, чтоб дать объявление о знакомстве с “милыми барышнями для делового общения с возможностью заработка”… Столкнулись в коридоре и сначала просто мычали, выпучив изумленно глаза, вспоминая, как друг друга зовут. Потом стали иногда ездить друг к другу в гости.

С училищных времен Макс изменился почти неузнаваемо – полысел, пополнел, стал словно бы ниже ростом, говорил торопливо, все время куда-то спешил, делал множество резких и лишних движений. И приключений у него за эти почти пятнадцать лет произошло столько, что на целую жизнь обыкновенному человеку хватит. И торговый бизнес в начале девяностых раскручивал, на бандитские стрелки ездил, и машину у него сожгли, чтобы заставить киоски в районе

Технологического института по дешевке продать, и “мерседесы” из

Германии перегонял, однажды в Польше его чуть не убили; и мясом он торговал, и героином, и в Крестах за мошенничество почти два года отсидел, получил четыре года условно; вышел, уехал в Москву, возил плавки и купальники в Сочи, а потом решил толкать девушек в Европу.

Дал объявления в газетах и интернете, и дело, кажется, пошло – недавно снял Макс двухкомнатную квартиру в сталинском доме рядом с

Белорусским вокзалом.

И вот у него Чащин оказался сегодня.

– Да-а, квартира ништячная, есть где развернуться, – то и дело повторял Макс и оглядывал большой, с высоким потолком зал удивленно-восторженно, будто это не Чащин приехал к нему в гости, а он к Чащину. – Но и плачу зато – штука грина! Каждое первое число по копью наскребаю.

– Ну, еще бы – самый центр, считай. И две комнаты. Ты как король…

– Нужно, нужно, Дэн. Для дела! Наконец-то выхожу на серьезный уровень. Завязался с немцем одним. Солидный. Артур Саклагорски. Не слышал? У него агентство свое во Франкфурте, журнал. Журнал, прикинь! Фотки шлю, сейчас насчет трех телок перетираем… – Макс озабоченно, но с удовольствием покряхтел. – Мне тоже бы надо журнал.

Без него по-любому масштабы не те… Классные мидии! Где брал?..

Ведь есть же “Знакомства”, “Распутин”, “Невская клубничка”. Вот это я понимаю!..

– Чем больше масштабы, тем больше риск, – заметил Чащин.

– Риск везде есть, всегда. Даже трусами торговать. На меня так наезжали там: ща в горы увезем, и никто не найдет… Нет, без риска нельзя – без риска можно только в дерьме торчать. Согласен?

– Так, вообще-то.

– Телки, правда… – в голосе Макса появилась досада, – геморно с ними. Каждую уговаривай, объясняй, учи. Большинство-то, блин, – коровы просто. Вроде худая, растянутая, а запись посмотришь – корова. Ни движений, ни линий. Кусок мяса шевелится… И еще претензии, каждый день звонят, на мыло пишут – как? чего? приняли?

Да кому вы нужны такие!.. И еще, бля, прямо бесит, – они платья, юбки перестали носить. Заметил? Все поголовно в штанах.

– Из-за погоды, наверно.

– Да ну! И летом так было. Джинсы сплошные. Одна из ста с голыми ногами. У меня сразу от таких, которые в юбках… Подбежал бы, у ног бы валялся! По фиг – кривые, прямые, хоть какие, главное, чтоб женщиной выглядела. А джинсы… бесит просто. Я их тут даже спрашивать стал: “Чего вы все в штанах? Вы же женщины, у вас ноги есть!”. И знаешь, что говорят? Все одно и то же, как сговорились!..