Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна Страница 8

— «Пшеница» испугался: Люди помогите!

— Какая жалость, неразделенная любовь!

— Прощай, девчата — закончились деньжата!

Все разразились смехом и так весело заорали непристойную песенку, что Азизу Англичанину пришлось вмешаться и навести порядок.

Как многие египтяне, приехавшие из провинции, Мухаммед ас-Сайед (помощник повара в автомобильном клубе) долго мучился болезнью печени, перешедшей в цирроз, и умер в пятьдесят лет. Его старшая дочь Бусейна помнила тот день месяца Рамадана, когда семья разговлялась в своей квартире, состоявшей из двух комнат и туалета, на крыше Дома Якобяна. Отец поднялся, чтобы совершить вечернюю молитву, и вдруг они услышали, как что-то тяжелое упало на пол. Бусейна помнила, как вскрикнула мать: «Бегите к отцу!» Они все побежали… Бусейна, Сьюзен, Фатин и маленький Мустафа. В белой галабее отец лежал на кровати без единого движения, лицо его посинело. Когда привели врача скорой, робкого молодого человека, тот второпях осмотрел его и сообщил печальную новость. Девочки заплакали, мать истошно стала бить себя по лицу, пока не упала на пол. Тогда Бусейна училась в торговом колледже и лелеяла мечты, которые, она ни на минуту не сомневалась, должны были сбыться: она выучится, выйдет замуж за своего любимого Таху аль-Шазли, он окончит полицейскую школу, они заживут в просторной квартире далеко от крыши, и им вполне хватит мальчика и девочки, которых им под силу будет поднять… Они уже обо всем договорились, но вдруг умер отец. Закончился траур, и семья осталась без кормильца. Ничтожного пособия не хватало на учебу, еду, одежду и квартплату. Мать быстро менялась. Она не снимала черного, ее тело совсем отощало и высохло, лицо стало строгим и мужественным, как у всех обнищавших вдов. Вскоре она стала раздражительной и начала часто ссориться с девочками. Даже малышу Мустафе доставались от нее побои и ругань. После каждой ссоры мать подолгу плакала, и уже не поминала имя усопшего добрыми словами, как в первые дни после его смерти. Совсем отчаявшись, она с горечью говорила, что он нарочно бросил ее на произвол судьбы. Затем она стала куда-то пропадать на два-три дня в неделю. Уходила рано утром, возвращалась поздно — усталая, молчаливая и рассеянная, но с пакетами готовой еды (рисом, овощами, крохотным кусочком мяса или цыпленка). Она разогревала все это и кормила их. В тот счастливый день, когда Бусейна получила диплом, она прождала мать до наступления ночи. Все спали, и они вдвоем вышли на крышу. Была жаркая летняя ночь. Мужчины курили кальян и беседовали, несколько женщин сидели на свежем воздухе, спасаясь от жары, которая царила в тесных железных комнатушках. Мать поздоровалась с ними и потянула Бусейну за руку в дальний угол, где они встали у стены. Бусейна помнит, что видела машины и огоньки на улице Сулейман-паши. Помнит она и суровое лицо матери в ту ночь, и то, как строго та ее изучала, и то, каким непривычно низким голосом говорила она о бремени, которое взвалил на них покойный и что она несет его одна. Мать сообщила ей, что работает в доме у хороших людей на Замалеке, но скрывала это, чтобы не сорвать в будущем замужество Бусейны и ее сестер. Не дай бог люди узнают, что их мать работает прислугой! Потом она попросила дочь с завтрашнего дня начать искать себе работу… Бусейна ничего не ответила и посмотрела на мать, чувствуя, что не может больше скрывать нежность. Она наклонилась к ней и обняла. Поцеловав мать, она заметила, что лицо ее стало сухим и грубым, а от тела исходит новый, чужой запах — запах пота и пыли, которым пахнет прислуга…

На следующий день Бусейна принялась по мере сил искать работу. Целый год она переходила с места на место: была секретаршей в адвокатском бюро, помощницей женского парикмахера, младшей медсестрой в стоматологии. Все должности она оставляла по одной и той же причине, всюду повторялась одинаковая история: радушный прием работодателя, чрезмерная опека, ласковое обхождение, подарки, денежные премии и обещания большего, которые она встречала вежливым отказом (чтобы не потерять место). Однако хозяин продолжал нагнетать ситуацию, и, наконец, наступала неминуемая развязка, которую она так ненавидела и которой так боялась: в пустом офисе взрослый мужчина пытался целовать ее, прижимался к ней или расстегивал брюки, чтобы поставить ее перед свершившимся фактом, она со всей силы отталкивала его, говорила, что будет кричать, что опозорит перед всеми. В этот момент лицо хозяина менялось и становилось мстительным. Он прогонял ее, дразня «недотрогой», или притворялся, что лишь проверял ее нравственность, уверял, что любит ее по-отцовски, а затем, как только пройдет угроза разоблачения, использовал любую возможность, чтобы уволить… В течение этого года Бусейна многому научилась: она узнала, что у нее красивое, привлекательное тело, большие медового цвета глаза, полные губы, высокая грудь и круглые ягодицы, мягкие и дрожащие, — все это оказалось важным в общении с людьми. Она убедилась, что мужчины, как бы почтенно они ни выглядели и какое бы положение в обществе ни занимали, бессильны перед красивой женщиной. Это наблюдение подтолкнуло ее забавы ради проводить непристойные опыты. Повстречав уважаемого шейха преклонных лет, она, желая испытать его, говорила нежным голосом, жеманничала, выпячивала большую грудь, а потом получала наслаждение, когда видела, как солидный мужчина смягчался, дрожал, как у него темнело в глазах от желания… Она заставляла мужчин вздыхать, а саму ее наполняло злорадство. За этот год она также убедилась в том, как сильно изменилась ее мать. Когда Бусейна впервые бросила работу из-за того, что ее домогался мужчина, мать встретила эту новость молчанием, близким к недовольству. Когда история повторилась, она сказала Бусейне, поднимаясь, чтобы выйти из комнаты: «Твой брат и сестры нуждаются в каждой заработанной тобой копейке, сообразительная девочка и себя бы сберегла, и работу бы не потеряла». Эта фраза смутила и огорчила Бусейну. Она задавалась вопросом: «Как сберечь себя перед хозяином, который снимает штаны?» Она пребывала в замешательстве несколько недель, пока не появилась Фифи — дочь гладильщика Сабира, их соседка по крыше, которая узнала, что Бусейна ищет работу. Она пришла, чтобы предложить место продавщицы в магазине одежды «Шанан». Когда Бусейна рассказала ей о своих проблемах с бывшими работодателями, Фифи захохотала, ударила себя в грудь и прокричала ей в лицо осуждающе: «Ты, девка, идиотка!..» Фифи уверила ее, что больше девяноста процентов работодателей именно так обходятся с работающими у них девушками. Ту, что отказывается, выгоняют, ведь на ее место придет сотня согласных. Когда Бусейна задумалась над ее предложением, Фифи только рассмеялась: «Может, госпожа — выпускница факультета менеджмента Американского университета? Да у нищих на улице такой же торговый диплом, как у тебя!»

Фифи объяснила ей, что для того, чтобы держать хозяина «в рамках», нужно быть очень умной, что реальность не похожа на мир, который показывают в египетских фильмах. Она подтвердила, что знает многих девушек, долгие годы работавших в магазине «Шанан», они были не против, а господин Таляль, хозяин магазина, не требовал у них многого — сейчас они все счастливы в замужестве, у них есть дети, дома, приличные любящие супруги. «Что далеко ходить?» — спрашивала Фифи и приводила в пример саму себя. Она проработала в магазине два года с зарплатой в сотню фунтов, но своей «сообразительностью» зарабатывала в три раза больше, не считая подарков. Вместе с тем она хранила свою девственность и готова была выцарапать глаза тому, кто говорил об ее испорченности. Тысяча мужчин захотят жениться на ней, ведь сейчас она открыла счет и копит деньги, чтобы обеспечить себя.

На следующий день Бусейна пошла с Фифи к хозяину магазина господину Талялю, оказавшемуся мужчиной за сорок, полным, лысым, белолицым и голубоглазым. У него были вздернутый нос и свисающие с углов рта, огромные черные усы — видно, Таляль никогда не был красив. Бусейна узнала, что он был единственным сыном среди многочисленных дочерей хаджи Шанана, который приехал из Сирии в период объединения с Египтом, осел здесь и открыл этот магазин. Когда Шанан состарился, то передал торговлю своему единственному сыну. Еще она узнала, что Таляль женат на красивой египтянке и та родила ему двух мальчиков. Но, несмотря на это, жадности его до женщин нет предела. Таляль пожал (а вернее, сжал) Бусейне руку и во время разговора не сводил взгляда с ее груди и фигуры. Через считанные минуты она получила работу. Не прошло и нескольких недель, как Фифи научила ее всему необходимому: как следить за своей внешностью, как красить ногти на руках и ногах, как обнажить грудь, как уменьшить талию на платье, чтобы подчеркнуть бедра и ягодицы… Утром Бусейна должна была открывать магазин и вместе с другими убирать помещение. Затем она поправляла свой наряд и становилась у входа (это известный способ привлечь покупателей в магазин). Когда приходил клиент, она обязана была любезничать с ним и отвечать на его просьбы, должна была уговорить его сделать как можно больше покупок (ей доставалось полпроцента от их стоимости). Естественно, домогательств со стороны клиентов, даже самых грязных, замечать она не должна… Такова была ее обязанность. А что касается «всего остального», то к этому Таляль приступил на третий день ее работы в магазине. После полудня посетителей не было, и Таляль попросил ее пройти вместе с ним на склад, чтобы он мог рассказать ей о разных товарах. Бусейна пошла за ним, но заметила тень злой усмешки на лице Фифи и других девочек. Склад представлял собой большую квартиру на цокольном этаже соседнего с рестораном «А Л’Америкэн» здания по улице Сулейман-паши. Таляль впустил ее и закрыл дверь изнутри. Она осмотрелась вокруг: это было влажное место, плохо освещенное, со спертым воздухом, до потолка забитое ящиками с товаром. Еще по дороге на склад она настраивала себя, прокручивая в голове слова матери: «Твой брат и сестры нуждаются в каждой заработанной тобой копейке, сообразительная девочка и себя бы сберегла, и работу бы не потеряла…» Когда господин Таляль приблизился к ней, ее вдруг охватили противоречивые чувства: решимость использовать представившийся случай и страх, от которого, несмотря ни на что, она сжималась, тяжело дышала и приходила в полуобморочное состояние. В ней загорелось и скрытое любопытство узнать, как будет вести себя с ней господин Таляль: будет ли он за ней ухаживать и говорить «Я тебя люблю» или сразу попытается поцеловать? Ответ на этот вопрос она узнала скоро. Таляль обрушился на нее сзади, до боли сильно обхватил ее, прижал к себе и стал елозить по ее телу, не произнося ни слова. Он был груб и спешил удовлетворить себя. Все закончилось через две минуты испачканным платьем. «Ванная по коридору направо…» — с одышкой прошептал он ей. Застирывая одежду, Бусейна думала, что все гораздо проще, чем она считала. Как будто кто-то прижался к ней в автобусе (а это случалось часто). Она вспомнила совет Фифи о том, что нужно сделать после такого свидания. Бусейна вернулась к Талялю и сказала, пытаясь произносить слова как можно мягче и кокетливее: «Мне нужно двадцать фунтов от господина». Таляль взглянул на нее, затем быстро сунул руку в карман, словно ждал этого, и спокойно ответил, протягивая ей свернутую бумажку: