Лариса Райт - Жила-была одна семья Страница 8

Ира многозначительно хмыкала: для чего, спрашивается, тешить человека бесполезными иллюзиями? Если у Саши получилось прыгнуть выше головы, это еще не значит, что всем по силам покорять высоты. Зачем за уши тащить человека к вершине, если ему комфортно у подножия? Она всегда считала, что брат был искренне счастлив тем, что имеет: стабильная работа в автомобильном салоне, обеспечивающая такие недешевые хобби, как спортивные мотоциклы и музыкальная группа, тесный круг единомышленников, собирающихся в гараже, песни, обнажающие душу. Так ли уж необходимо обнажать душу перед массами? Ира скорее умерла бы, чем на это решилась. Вот Саша привыкла, наверное, к тому, что критики, рассматривая ее работы, выносили вердикт, в каком состоянии находился автор, выполняя ту или иную модель, а Ира ни за что не согласилась бы, чтобы ее так пристально изучали, направляли на нее линзы микроскопа. Она не была стеснительной. Просто слишком много личного скрывалось внутри. Внешнее было доступно и понятно, Саша же говорила: муж, дети… Добавить в этот коктейль рутинную двадцатилетнюю деятельность на ниве грамматики и словообразования, и перед вами идеал современной счастливой женщины. Но идеал, как известно, лишен недостатков, и незачем его разглядывать через лупу. А Вовка, оказывается, был готов быть подвергнутым пристальному вниманию общественности.

— На мою выставку приходил один музыкальный продюсер. — Саша так сияла от удовольствия, что Ира не нашла ничего лучшего, чем спросить:

— Симпатичный?

— Нормальный вроде. Я как-то не рассматривала. — Саша недоуменно пожала плечами.

— А что ты так радуешься?

— Я дала ему кассету с Вовкиными записями, и он обещал позвонить, если ему понравится.

— И?

— И позвонил! Оставил телефон, попросил Вовку с ним связаться. Хочет встретиться.

— Саш, зря ты! Вова не пойдет.

— Конечно, не пойдет! Побежит!

И он побежал. Ира только тогда, несколько месяцев назад, увидев сияющего брата с подписанным контрактом, поняла, насколько они похожи, Саша и Вовка, и насколько далека была от них она сама. Эти двое были полны радостных ожиданий, к чему-то стремились и хотели от жизни максимума, а Ира давно уже привыкла жить согласно давно установленному минимуму и не пыталась покорить другие высоты.

— Мам, ты чего замерла над трубкой? — Голос дочери требовательным дискантом ворвался в мысли. — Ты кому-то звонишь, или я могу взять телефон?

— Бери, пожалуйста. Мне не надо.

— Да? А выглядишь так, будто это самая большая ценность в твоей жизни.

— Не хами, Маш! И вообще, зачем тебе мой телефон? Возьми свой или городской.

— Нет, не могу. Он не подойдет, если увидит мой номер.

— Кто это «он», интересно знать?

— Ну, так… один мальчик. Да какая разница, мам?!

— Маша! Ты зачем унижаешься? Никогда не звони мальчику первой!

— Никогда не звони мальчику первой, Ирина. Дай ему получить удовольствие от игры в охотника и добычу. Чем дольше и труднее охота, тем ценнее улов! — Этому нехитрому совету мамы Ира всегда следовала легко, без каких-либо мучительных усилий со своей стороны. Возможно, она и не считала себя красавицей, но здравый смысл и собственное отражение подсказывали ей, что если сегодня не позвонит один охотник, то завтра провода начнет обрывать другой.

Установка работала и не давала сбоя до встречи с Саматом, но через два дня после возвращения из похода Ира уже была готова изменить установленным правилам. Она была уверена: что-то случилось, иначе почему он до сих пор не позвонил, не предложил встретиться? А ведь позвонили уже все, повспоминали о ночевках, о трудных и не слишком порогах, посетовали на то, что до следующего лета еще целый год учебы. Ребята наперебой звали в кафе и кино, даже самодовольный Борис сказал, будто облагодетельствовал: «Захочешь куда-нибудь сходить — позвони». Она еще засмеялась:

— Непременно. — «Сейчас, разбежался. Спешу и падаю. Нужен мне этот нарцисс».

Ей не был нужен ни нарцисс, ни симпатичные, обходительные близнецы с физтеха, ни балагур и затейник, вечно пахнущий ксилитом химик Сережа, предлагающий отравить любого, кто посмеет обидеть «красу Ирину», ни приятель из соседнего подъезда, регулярно предлагавший встречаться не только на собачьей площадке. Но Ира к нему на свидания бегала только со стареньким пуделем, да и его рядом с собой без болонки не представляла. Хотя сам он собаки стеснялся, подчеркивал:

— Это мамина. Но по вечерам ей гулять страшновато. Так что я вот. — И многозначительно замолкал, давая понять, что в противном случае рядом с ним прыгал бы не веселый пушистый комочек, а гордо вышагивал бы огромный сторожевой пес.

Ира живо представляла себе, как когда-нибудь поправится, подурнеет, поседеет или с ней случится еще что-нибудь подобное, а он постесняется сказать знакомым, что это его жена. Сообщит стыдливо: «Вот женился когда-то…» И конечно же, непременно сделает паузу, намекая на свое благородство и величие души: «Подобрал когда-то, теперь уж не бросишь». Нет, о таком снисхождении она не мечтала.

Не интересовал девушку и интеллигентный Изя с его вечно съезжающими на кончик носа очками и желанием все в жизни подчинять математическим формулам и строгим расчетам.

— Вот, я построил схему. — И он гордо доставал из кармана смятый тетрадный листок, испещренный кружками, квадратиками, цифрами и стрелочками. — Согласно точному расчету я женюсь через два года, через три стану отцом, через пять повторю этот подвиг.

— А почему женишься через два года?

— Защищу диссертацию и сразу женюсь. Мысли о суетном не должны отвлекать ученого.

— А что, потом бросишь науку?

— Пойду в изобретатели. А изобретателю необходима муза. Тут уж без жены не обойдешься.

— Разумно.

— А то! У меня по-другому не бывает.

— А где, Изя, жену искать будешь?

— Так я уже нашел. Это ты.

— Я?! — Ира еле сдерживалась, чтобы не захлебнуться от смеха.

— Да, а ты что, против?

— Ну, я так понимаю, что в ближайшие два года ты будешь занят другими вещами, так что с ответом можно и подождать?

Изя заглядывал в листок, что-то проверял в фигурах и цифрах и удовлетворенно соглашался: «Можно», — и отбывал восвояси. А она отправлялась к маме и Саше со смехом докладывать о том, что обручена. «Но вы с папой можете не волноваться. В ближайшие два года на свадьбу раскошеливаться не придется».

— Я уже боюсь, Ирочка, что с таким подходом нам вообще никогда не придется раскошеливаться на твою свадьбу.

— Ты чего, мамуль? Мне всего двадцать.

— Уже двадцать! — И это говорила мама, которая еще вчера строго обучала дочь правилам игры. — Смотри, не провыбирайся.

— Не выбирая, нельзя сделать правильный выбор.

— Иногда и первое попавшееся может оказаться вполне приличным. — Мама настаивала.

Ира тут же вспоминала своего первого ухажера, который хвастался знанием двух стихотворений Евтушенко и ассортимента пива в ближайшем магазине, и брезгливо кривила губы:

— Нет, не может.

— Ох, смотри, Иринка! — И мама горестно качала головой. Что за напасть такая? Друзей хоть отбавляй, а ничего серьезного. А где новые знакомства взять? На девичьем филфаке очередь из женихов выстроиться не может. — Ох, смотри!

— Смотрю. — Ира подмигивала Саше, и они начинали дружно хихикать, а мама смотрела на них, смотрела, а потом тоже начинала смеяться. И так хорошо было, легко, беззаботно от этого общего смеха…

Но все это было до него. До похода, до Самата. Как давно это было! В какой-то прошлой жизни. Странно. Было в прошлой жизни, а не прошло, не заросло, не зарубцевалось. Так и слышатся отголоски в настоящем, так и ноет, будто в непогоду, старый шов. Как нелепо! Словно и настоящего никакого нет. А ведь есть. Вот же оно: стоит подбоченившись, смотрит вызывающе.

— Мам, так дашь телефон?

Ира тяжело поднялась из-за стола, покачала головой:

— Это, Мань, не выход.

— Что — не выход?

— Навязываться. Если с тобой не хотят общаться — не проси.

— А ты никогда не просила?

— Я? — «Лучше бы не просила».

— Ты. Не навязывалась?

Через десять дней после возвращения из похода Ира окончательно поняла: мысли о случайном приятеле с мехмата укрепились в ее сознании так прочно, что необходимо срочно либо найти им какое-нибудь оправдание, либо получить веские основания для того, чтобы окончательно избавить от них свою голову. И того и другого добиться можно было одним-единственным образом: найти повод для встречи. Одной из любимых ее песен была как раз та самая, про веселый ветер, а там, как известно, «кто ищет — тот всегда найдет». Нет, она не собиралась караулить, ходить в главное здание, узнавать расписание. А без подобной информации вероятность того, что студент филологического факультета МГУ может случайно столкнуться с «математиком», равнялась бы согласно известной теории Эйнштейна сотым долям процента. Можно месяцами не встречаться с соседями по подъезду, поэтому и ждать свидания с человеком, который все учебное время проводит в другом здании, было бы таким же нонсенсом, как подкарауливать медведя в лесу глубокой зимой. Ира, конечно, ощущала себя охотницей, но мерзнуть в сугробах в безнадежной засаде не собиралась. В конце концов, не зря же она с таким трудом выторговала у родителей разрешение взять в поход не только Сашу, но и новую видеокамеру. Теперь она была счастливым обладателем хроники сплавов, хохота, ругани, утренней рыбалки и ночных бдений у костра. Несколько мучительных вечеров у магнитофона — и новые технологии освоены: смонтирован веселый, легкий фильм, который только и ждет, когда же друзья-походники соберутся на просмотр. Оливье нарезано, стаканы с терпким молдавским наполнены и…