Пенелопа Лайвли - Жаркий сезон Страница 8

Джеймс уходит в коттедж. Полина снова берется за розовый куст. Он больше чем наполовину засох, и она самозабвенно щелкает секатором, думая почему-то о Гарри, что странно. А впрочем, ничего странного, ведь вчера от него пришло письмо. Кстати, надо будет сказать Терезе.

Когда Полина думает о Гарри, он всегда представляется ей тогдашним, а не теперешним. Теперешний Гарри — невообразимый и недосягаемый — живет в параллельном мире и Полине в целом безразличен. Где-то на западном побережье Соединенных Штатов Гарри ходит и разговаривает, пленяет калифорнийских студентов своей британской вальяжностью, подъезжает на шикарном автомобиле к просторному белому бунгало, ложится в постель с новой женой по имени Надия, которой тридцать девять лет и которая преподает писательское мастерство. Полина не может представить себе этого Гарри. Да и не хочет. Он ей неинтересен. Тереза навещала его в Калифорнии — побывала в параллельном мире, жила в просторном белом бунгало. Позже она тактично скармливала Полине отвлекающие крохи информации: в Калифорнии повсюду цветы, при каждом доме бассейн, Гарри ходит в цветастых бермудах — и при этом внимательно наблюдала за ее лицом, боясь, что мама огорчится. Вспомнит о прошлом. Начнет ревновать.

А Полину заботливость Терезы трогала больше, чем любые упоминания Гарри. Больше всего ей хотелось сказать: успокойся, все давно отгорело. Меня не волнует Гарри. Не волнует его новая жена. Я не ревную. И ты не можешь напомнить мне о том, что никогда не кончалось. Что происходит снова и снова, когда мне худо. А ревновать я разучилась — я, съевшая собаку на ревности, знавшая каждый ее оттенок, каждый изгиб и завитушку всего, что хоть как-то связано с ревностью. Однако Полина не в состоянии это сказать, потому что никогда не вела с дочерью таких разговоров. Поэтому она заинтересованно выспрашивала про пляжи, про магазины, про климат, а Тереза радовалась, что опасной темы удалось избежать.

Сегодня голос Гарри, его почерк на конверте и калифорнийская марка не вызывают у Полины ничего, кроме раздражения. Он больше для нее не мужчина и не имеет над ней ровно никакой власти. Видимо, Гарри это чувствует, и ему обидно. Он пытается завязать контакт хотя бы через переписку. Полина отлично видит, чего Гарри добивается — этакого позднего флирта с легким оттенком ностальгии. Она слышит приглашение в его голосе, читает между строк писем и ощущает даже не злость, а досаду. О нет, только не это. Гарри для нее — капризный ребенок, утомительный в своей назойливости. Он не более чем призрак, Гарри из плоти и крови существует лишь в воспоминаниях. Тот Гарри, который по-прежнему способен ее волновать, навеки поселился в каком-то закутке сознания и выглядывает в самые неподходящие моменты, выбивая Полину из колеи. Он глядит через накрытый к завтраку стол и произносит: «Хм. Вот так подарочек». Нависает над ней ночью, смотрит невидящими глазами. Отворачивается от распахнутого окна и говорит: «Извини, Полина. Это жизнь. Тут ничего не поделаешь». Гарри ушел давным-давно, но он всегда рядом.

Роза наконец приобрела приличный вид. Полина распрямляется, удовлетворенно оглядывает свой садик и уходит в дом. Позже она вскопает клумбы Терезы. У дочери в эти выходные и без того забот выше крыши.

День близится к середине. Полина работает. В какой-то момент она выглядывает из окна спальни и видит Терезу с Кэрол в саду. Тереза занимается Люком. Кэрол сидит на коврике с газетой в руках, подставив лицо солнцу. Морис с Джеймсом, надо думать, в кабинете обсуждают книгу.

Вечером Тереза подает запеченную баранину, потом фруктовый салат. Едят в кухне. «Дали» гудят и мигают — вся бытовая техника исправно трудится. Снаружи тихо, только ветер шумит в живых изгородях, и, если прислушаться, можно различить шум машин на шоссе. К тому времени как Тереза ставит на стол сырную тарелку, Морис откупоривает третью бутылку вина.

Тереза в той же одежде, в какой проходила весь день (на плече пятна от еды — следы Люка). Мужчины тоже не переодевались. Полина сменила свитер. Кэрол сейчас в бежевых шелковых брюках и свободной блузе персикового цвета, в ушах серьги — большие серебряные диски. Лицо ярко-розовое. Джеймс смотрит на нее влюбленными глазами и говорит:

— А ты поджарилась.

— Я нарочно загорала. Для этого ведь мы и приезжаем в деревню?

— У вас чудесный дом, — говорит Джеймс Полине. — Давно вы тут?

Полина рассказывает, как купила «Дали» десять лет назад. До сих пор говорили только о будущей книге. Морис рассказывал о некоторых затронутых темах, интригующе намекал на безжалостный критический анализ современной музейной стратегии. Бурно обсуждали, как назвать книгу. Пока остановились на рабочем названии «Проценты с прошлого».

— Я мечтаю о чем-нибудь таком, — говорит Джеймс. — Когда круглый год живешь в Лондоне, не замечаешь, зима сейчас или лето.

— Хм. Любопытно. — Морис задумчиво смотрит на Джеймса. — Так в деревне ты чувствуешь себя лучше?

— Разумеется.

— А почему?

— Свежий воздух, — отвечает Джеймс. — Простор. Все такое.

— Ближе к природе?

Джеймс уже немного насторожился:

— Можно сказать и так. Ведь большинство людей это в большей или меньшей степени ощущают?

— Еще бы, — говорит Морис. — Мы все это ощущаем. Промывание мозгов. Многовековая рекламная кампания от Чосера до Вордсворта.

Кэрол одобрительно смеется. Джеймс несколько обескуражен. Он подливает себе вина, говорит:

— Что ж, я рад, что не один купился на эту рекламную кампанию. И все равно буду подыскивать что-нибудь в таком роде.

— Природа скучна, — заявляет Морис. — Вечное повторение. Крайняя степень консерватизма.

Полина видит, что он немного пьян. Ничего удивительного, Морис пьет много и часто.

Кэрол опять смеется:

— Какой оригинальный взгляд!

Она тоже слегка захмелела. По крайней мере, ей явно весело.

— Нет, — возражает Полина. — Так уже говорили, и не раз. Обычный антиромантизм.

— Ты прожженный циник, Морис, — дружелюбно произносит Джеймс.

Тереза, ставящая тарелки в раковину, поворачивается к гостям:

— Имейте в виду, что Морис вас дурачит. Сегодня утром он меня разбудил, чтобы я послушала кукушку.

В голосе Терезы звучит нехарактерная резкость, различимая только для Мориса и Полины. Морис пропускает ее мимо ушей. Полина отмечает это про себя.

— Ой, Морис, ну ты и жулик! — восклицает Кэрол.

Морис ухмыляется, ни капельки не смущенный. Отпивает еще вина, оглядывает сидящих за столом:

— Все готовы ехать завтра в замок Брэдли?

— Конечно! — отвечает Кэрол. — Там должно быть потрясающе. А мы сможем попасть на средневековый пир?

— Нет, он только вечером по субботам. Придется довольствоваться «Прогулкой с Робин Гудом». Выезжаем в десять, Полина?

— Нет, спасибо. — Полина встает. — Прошу меня извинить, но я наметила на завтра другие дела. А сейчас я пойду спать. Всем спокойной ночи.

За дверью она на мгновение останавливается. Ночь ясная, над холмом висит молодой месяц — невесомый, словно клочок бумаги. Небо иссиня-черное, только кое-где оранжевое зарево на горизонте отмечает ближайшие населенные пункты. «Дали» стоят посреди черной массы полей, из их окон льется уютный свет. Полина уходит в дом и запирает дверь.

Когда она приезжала сюда на выходные и праздники, то немного боялась оставаться одна в безлюдном месте. Однако за все время воры забрались в «Дали» только однажды, и то когда Полины не было дома, — стащили газонокосилку из сарая. Возможно, грабителей отпугивает установленная на виду сигнализация, связывающая «Дали» с полицейским участком. Полицейские сказали, что газонокосилку наверняка умыкнули местные подростки. Сарай теперь стоит на замке.

Сигнализация часто удивляет гостей, приехавших из большого города. «Как, здесь?» — недоумевают они, оглядывая буколический пейзаж. Все почему-то уверены, что тишина, царящая в этой местности, отражает низкий уровень криминальной активности, и худшее преступление в здешних краях — кража яблок с дерева, которую расследует увалень-полицейский на велосипеде. Для них сельская местность по-прежнему существует во временном коконе — блаженная нирвана вечного лета, где отдыхающие в шортах перекусывают у стога под синим небом и пухлыми белыми облачками с рекламного плаката «Шелл».

Морис, разумеется, ехидно высмеивает такие ностальгические фантазии. Впрочем, они интересны ему как пример мифологии, насаждаемой в коммерческих целях. Полину занимает разница между воображаемым и действительным — может быть, больше заметная для тех, кто сам перебрался сюда, поддавшись подобным ошибочным представлениям. В сельской местности испокон веков творятся жестокости: птиц и зверей убивают из ружей, травят собаками, выкапывают из нор, рвут в клочья. Сельская местность верна традициям, и охота — древнейшая из них. Можно, конечно, радоваться, что бродяги теперь не умирают в канавах, а внебрачных младенцев не подбрасывают к церковным дверям. Бесчеловечность по-прежнему процветает, но, по крайней мере, самые вопиющие ее проявления несколько смягчены. Даже у несчастных лис и барсуков есть свои защитники в парламенте.