Майкл Фрейн - Шпионы Страница 8

Если на то пошло, стоит присмотреться и к самому мистеру Стибрину, разобраться, не оказывает ли он своей деятельностью помощи врагам. А странные вещи, что творятся в таинственном «Тревиннике»?.. А безответственная болтовня о том, где именно служат мистер Беррилл и сын Макафи? Среди гражданского населения Тупика очень низок боевой дух, как показывают жалобы миссис Шелдон на качество мяса в магазине «Хакналл» и на небрежность тети Ди в отношении светомаскировки. Стало быть, мать Кита следит за всеми нами.

Теперь начинает проясняться очень многое другое (тут, несомненно, всерьез проверяется наша способность глубоко, по-новому понимать происходящее), о чем я прежде и не задумывался, считая все чистой случайностью. Почему из всех улиц в округе немцы выбрали Тупик и сбросили зажигательную бомбу именно на него? И почему из всех домов в Тупике именно на дом мисс Даррант? Что, если мисс Даррант узнала правду про мать Кита и собиралась ее разоблачить?.. А мать Кита о том догадалась, вышла ночью, во время затемнения, и, фонариком подав врагам знак, навела их на цель…

В прихожей у Хейуардов на столе постоянно лежит фонарик.

И еще одна неприятная мыслишка приходит мне в голову: тогда ведь вполне понятна ее необъяснимая доброта ко мне, ее щедрость с ячменно-лимонным напитком и шоколадной пастой. Это все чистейшее притворство, чтобы скрыть свое истинное нутро.

Проходит всего несколько секунд после той фразы Кита, я по-прежнему стою столбом и разинув рот, даже не пытаясь разобраться, что же из нее следует; но строительство межконтинентальной железной дороги уже заброшено, и мы начинаем тайком следить за матерью Кита. Свешиваясь с перил второго этажа, подглядываем, как она ходит из гостиной в кухню и обратно, напоминая миссис Элмзли, что надо почистить серебро, и обсуждая с ней хвори, одолевающие мать миссис Элмзли. В детской, порывшись в шкафчике с почтовыми принадлежностями, мы находим тетрадку, в которой собирались записывать наблюдения над птицами, но вскоре оставили эту затею, потому что принялись выслеживать появившуюся на поле для гольфа тварь, похожую на человекообразную обезьяну. Кит вычеркивает слово «ПТИЦЫ» и пишет: «ЖУРНАЛ НАБЛЮДЕНИЙ. САВИРШЕНО СИКРЕТНО». В глубине души я не уверен, что «секретный» пишется через «и», но помалкиваю, как и в других, довольно редких случаях, когда у меня возникают сомнения в правоте моего друга.

Тем временем он начинает заносить в тетрадь наши первые наблюдения: «10.53», – выводит Кит; мы устроились на верхней площадке лестницы и, припав к полу, слушаем, что делает в прихожей его мать. «Звонит по телефону. Просит соединить с номером 8087. Говорит с мистером Хакналлом. Три борани отбивные. Попостнее. К полудню». Она поднимается по лестнице, и мы опрометью бросаемся в детскую… Прерываем расследование и, пока она сидит в уборной, обдумываем кое-что другое… Выходим из детской и крадемся за ней вниз, на кухню… потом в сад, подсматриваем из-за сарая, а она несет знакомую эмалированную миску, исходящую кисло пахнущим паром, к курятнику… Наблюдая за матерью Кита, я обнаруживаю, что за утро она проделывает гораздо больше разных дел, чем я прежде предполагал, и ни разу не прерывает их, чтобы отдохнуть или написать письма. Ее активность совсем не бросается в глаза, ее легко вообще не заметить, потому что делается все так спокойно, неспешно; так… неуловимо.

Да, теперь, когда мы знаем правду, нам видна зловещая неприметность ее поступков. И вообще, если внимательно последить за ней и вслушаться в ее речи – чем мы теперь и занимаемся, – то становится ясно: что-то в ней не так. Сразу чувствуется налет фальши в подчеркнуто любезном, ровном голосе, каким она разговаривает с миссис Элмзли, с отцом Кита, даже с курами:

– Миссис Элмзли, вы конечно же не забыли вытереть пыль за часами в столовой?.. Тед, милый, я иду по магазинам, надо кое-что купить для Ди. Тебе что-нибудь нужно? Кстати, на диво дружно взошел салат, ты просто молодец… Ну-ну, дамы. Не надо толкаться и отпихивать друг друга. В очередь, пожалуйста, в очередь. Приготовьте продовольственные карточки…

Таким же фальшивым кажется мне теперь ее преувеличенно веселый тон, когда по дороге от курятника к дому она вдруг оборачивается, видит, что мы, укрываясь то за сараем, то за беседкой, следуем за ней, и шутливо произносит:

– Бах, бах! – Это она изображает, что палит в нас из воображаемого ружья – будто мы еще совсем малыши. – Все, обоих наповал!

Притворяется, что играет в невинную детскую игру, а ведь на самом деле она среди нас чужая и постоянно наблюдает за всеми холодным сторонним взглядом.

Впервые за все время я внимательно вглядываюсь в миссис Элмзли. Прежде мне не приходило в голову спросить себя: почему у нее усы, посреди лба бородавка и почему она разговаривает так тихо…

И еще: вправду ли тот «мистер Хакналл», которому звонила мать Кита, – настоящий мистер Хакналл из мясной лавки, всем известный шутник и балагур в окровавленном фартуке? А даже если это он, то его связь с выявленной шпионкой наводит на мысль: не пора ли нам заняться и им? Помню, как, стоя в нескольких футах от прилавка, он швыряет куски мяса на весы и для смеха во все горло распевает:

– «Если б на всем свете осталась ты одна…»

И перебрасывает блестящие латунные гири из руки в руку, будто жонглер булавы.

– «Только бы ты да я…» – И вдруг кричит кассирше: – Миссис Хакналл, с этой милой дамы причитается два фунта и четыре пенса. Следующий, пожалуйста…

Как и мать Кита, он разыгрывает спектакль, пытаясь скрыть свое истинное нутро. И, если уж на то пошло, что на самом деле означают «бараньи отбивные»? Во всяком случае, когда около полудня на массивном велосипеде, с табличкой «Ф. Хакналл „Мясо для всей семьи“» на раме, приезжает рассыльный, как можно достоверно узнать, что в маленьком белом свертке, который парнишка достает из огромной корзины над крошечным передним колесом, и впрямь находятся бараньи отбивные?

Все, что прежде казалось нам само собой разумеющимся, теперь вызывает вопросы. Ведь даже то, что видишь собственными глазами, по зрелом размышлении оборачивается чем-то совсем иным, чего ты на самом деле и видеть-то не мог, и сразу возникают всякого рода предположения и версии.

К тому времени, когда мать Кита велит ему мыть руки – пора к столу, – а я бегу обедать домой, в нашем журнале наблюдений набралось уже немало улик. Я, не жуя, глотаю вареную картошку с солониной, сбрасываю вареную брюкву в миску с объедками для свиней, а голова моя занята одним: сегодня днем нам предстоит новая, более рискованная стадия расследования. Когда мать Кита уйдет к себе наверх отдохнуть, мы намерены пробраться в гостиную, снять в прихожей зеркало, висящее рядом с одежными щетками и рожками для обуви, и тщательно осмотреть ее пресс-папье на письменном столе: она же обязательно промокает письма, оставляя на пресс-папье отпечатки, которые с помощью зеркала будет очень легко разобрать. А если это вдруг не получится, мы возьмем со столика в прихожей фонарик и высветим следы чернил на промокательной бумаге.

До меня смутно доходит, что мама пристает ко мне с расспросами – кажется, на давно знакомую тему. Ну да, завела, как обычно:

– Ты там не надоел хозяевам? Каждый день ведь ходишь к Киту.

– Нет, – бурчу я.

Рот у меня набит манным пудингом. Кит никогда бы не позволил себе разговаривать с набитым ртом, да и я тоже, будь я у него в гостях.

– Надеюсь, ты сегодня туда больше не пойдешь?

Кажется, я оставляю этот вопрос без ответа. Помоему, я вообще даже не гляжу на нее. В ней чувствуется такая беспросветная заурядность, что и существование-то ее трудно заметить.

– Полагаю, его матери иногда хочется просто от вас отдохнуть. Чтобы вы не вертелись постоянно у нее под ногами.

Я загадочно усмехаюсь. Если б она только знала!

– Почему бы тебе разок не позвать Кита к нам? Поиграли бы здесь.

Она ничего не понимает, а объяснять я не собираюсь. Дожевывая пудинг, я вылезаю из-за стола.

– Куда ты идешь?

– Никуда.

– Не к Киту ли?

– Нет.

Я и в самом деле туда не иду – сейчас не иду: мне у них появляться нельзя, пока его отец не кончит обедать. Я выхожу за калитку, надеясь, что найду с кем поиграть, коротая время. Может, там слоняется Норман Стотт, рассчитывая, что я тоже от нечего делать выйду на улицу. Или в свой палисадник выбегут близняшки Джист, чтобы попрыгать в бесконечные «классики». Меня так и подмывает рассказать кому-нибудь о нашем потрясающем открытии и новых, необычайно важных занятиях. Вернее, даже не рассказать, а только туманно и загадочно намекнуть. Нет, даже и намекать не буду, буду просто молчать, сознавая, что им про нашу тайну ничего не известно. Я мысленно представляю, как Ванда и Венди обмениваются очередной мимолетной заносчивой улыбочкой, смысл которой понятен лишь им двоим, а я, перехватив ее, буду думать про свой секрет, несравнимо более важный, чем все, о чем они шушукаются. Или стану бродить, волоча ноги, рядом с Норманом, тщательно скрывая от него, что на самом деле давно оставил это детское времяпрепровождение.