Раймон Кено - Последние дни Страница 8

Неправда. Есть красивые женщины!

— Истины тоже есть, — сказал Тюкден.

— Как же это понимать? — спросил Бреннюир.

— Маска скептицизма. Я как Декарт: Larvatus prodeo[31][32].

— Это несерьезно, — сказал Бреннюир.

— Если бы я принимал Дада всерьез, я не был бы дадаистом, а если бы я не принимал Дада всерьез, я не был бы лейбницианцем.

— Пойду к друзьям в «Майе», — с отвращением закончил разговор Бреннюир. — Отдохну от ваших выкрутасов.

Тюкден был скорее доволен тем, как ему удалось заткнуть рот бывшему ученику заведения имени Людовика Великого, который все детство провел в Париже.

— Омерзительная шутка, — сказал вдруг Ублен.

— Какая шутка?

— Выколотый глаз.

— Это врачебные штучки, — рассеянно ответил Тюкден.

Он попросил дать ему ручку или карандаш и на одном дыхании изобразил общие положения своей философской системы.

1. Философский метод состоит: а) в индивидуальном поиске, который приводит либо к принятию уже существующей системы, либо к созданию новой; б) в согласовании результата собственного поиска и результатов, полученных другими мыслителями.

2. Различие философских систем состоит единственно в различии точек зрения.

3. Признается существование явлений двух видов: одни именуются внешними (чувства, ощущения), другие — внутренними (образы, воспоминания).

4. Все явления наделены двумя свойствами: длительностью и протяженностью.

5. Время и пространство — не что иное, как продукты схематических искажений длительности и протяженности; допустимо рассматривать их как априорно интуитивные факторы.

6. Понятия освобождаются от длительности и протяженности.

7. Наблюдение за внутренними явлениями показывает, что длительность скрывает под собой некую неизменность.

8. Наблюдение за внешними явлениями выявляет составные и делимые объекты.

9. То, что остается постоянным в текущей длительности, русло потока внутренних явлений, есть субстанция.

10. Все, что не является составным и делимым, есть субстанция.

11. Субстанция, выявленная посредством внутренней интуиции, идентична субстанции, выявленной внешним анализом.

12. Не следует путать последнюю с атомом — понятием противоречивым.

13. Субстанция существует вне пространства и времени.

14. Субстанции множественны.

15. Совокупность явлений составляет физический мир; совокупность субстанций (и сущностей) — метафизический мир.

16. Восприятие есть призма, преобразующая метафизический мир в мир физический.

17. Материя проявляется в прохождении организованных субстанциональных форм через эту преобразующую призму. Сопротивляемость есть индивидуальная особенность субстанции. Сила есть стремление к организации.

18. Таким образом, индивидуальная субстанция выступает как нечто бесконечно активное, поскольку преобразующая призма заложена в ней самой.

19. Кроме того, являясь вневременной в метафизическом мире, она, тем не менее, развивается, и это развитие, преобразованное призмой внутреннего восприятия, заставляет говорить о текучести внутренних явлений.

20. Метафизический мир находится вне любых категорий времени, пространства, причинности и т. д., и даже вне субстанции.

21. Любая проблема, возникающая в связи с метафизическим миром, неразрешима, так как язык подчинен категориям. Этот мир останется для нас непостижимым, пока язык будет выступать посредником между ним и нами.

22. Метафизический мир не существует, поскольку существование есть категория.

23. «Субстанция», выделяющаяся из остального метафизического мира, формируется для применения категорий.

24. Мир субстанций (и сущностей), рассматриваемый через категории, составляет мир явлений.

25. «Субстанция», выделяющаяся из других субстанций, рассматривает метафизический мир в прогрессирующем искажении.

26. Бытие-над-Бытием есть метафизический мир; Бытие-утверждающее-Небытие есть мир выделяющихся субстанций; Бытие-Небытие есть мир явлений.

27. Наука и религии суть ограничения метафизики.

28. История есть неподвижное развитие.

Винсен Тюкден не смог удержаться на уровне этих двадцати восьми пунктов. Весна все в нем перевернула. Он зашлепал по черным лужам эрудиции. Читал он теперь только книжные каталоги, библиографии, справочники. Он бродил по улицам, но улицы были всегда одни и те же. Он принялся писать стихи, например, вот такие:

ГИПСОВАЯ СТАТУЯ

Повисла в небе лилового цветарадуга едва заметнаянаметила нить историй темныхиз снов мертвецов оскопленных

Разноцветных ракет верченьюпомешать ничто не должноа большие афиши киноприглашают познать приключенья

На радость арлекину иностранкицветами черными украсят вещицудиковинную — коловорот странныйпродырявивший продавщицу

Он продолжал готовиться к экзамену по (общ)ей (фило)софии и логике.

VIII

Когда настало время вишен[33], месье Мартен-Мартен ощутил, как в нем пробуждается интерес к женщинам.

— Ох уж эти шелковые чулки, — говорил он, разглядывая ноги своей машинистки, — от них с ума можно сойти.

— Других писем сегодня не будет?

— Если бы я предложил вам вечером вместе поужинать, вы бы согласились?

— Сегодня день рождения моей тетушки, месье. Так что у нас семейный ужин.

— Я так и знал. Нет, мадемуазель, других писем сегодня не будет.

Месье Мартен-Мартен вздохнул. Он поправил бумаги, слегка прибрался вокруг, а затем, надев котелок, вышел. В это время он привык встречаться в каком-нибудь кафе Латинского квартала с двумя своими новыми друзьями: преподавателем истории на пенсии, звавшимся Толю, и его свояком, издателем книг по искусству Бреннюиром. Но в тот день он направился туда не сразу, а взял такси и велел отвезти себя на улицу Пти-Шам к дому 80-бис. Он вскарабкался аж на шестой этаж и встал, тяжело дыша, перед дверью, медная табличка которой указывала на принадлежность этой квартиры некой мадам Дютийель. Он позвонил и вошел.

— Как вас представить? — спросила горничная.

— Хм, и давно вы здесь работаете? — спросил месье Мартен-Мартен, смерив ее взглядом от ягодиц до бюста.

— Нет, месье, всего месяц. Как вас представить?

— Скажите: месье Дютийель.

Она вышла и тотчас вернулась.

— Мадам вас ждет.

Посетитель прошел в небольшую гостиную, напичканную мебелью и безделушками, коврами и подушками. В кресле, обитом тканью цвета перванш[34], сидела старая сводница. Она приветливо ему улыбнулась, сверкнув вставной челюстью и перстнями на пальцах.

— Луи, старина, — сказала она ласково. — Давненько ты не приходил меня навестить.

Он чмокнул ее в лоб и уселся в почтительной позе на вычурном стуле.

— Всю зиму было много дел. А теперь наконец настало время развлечений.

— Они у тебя все те же?

— Что можно изменить в моем возрасте?

Мадам Дютийель задумалась.

— Я вспоминала тебя в последнее время. Подумала: ах, прекрасные дни, скоро Луи придет меня навестить. Я попробовала для тебя кое-что поискать.

— Очень любезно.

— И нашла.

— И что же это?

— Пятнадцать лет. Работает в белошвейной мастерской.

— А, белошвейка… Белошвейка — это хорошо… Белошвейки мне еще не попадались…

— Тебе понравится, вот увидишь.

— Где она?

— Надо назначить время. Когда ты хочешь?

— Чем скорее, тем лучше.

— Постараюсь устроить на завтра.

— Хорошо, завтра… белошвейка…

Он поднялся и снова поцеловал мадам Дютийель в лоб.

— Тогда до завтра, милый Луи, — с нежностью выдохнула она.

Но он не стал задерживаться ради этих бесплодных проявлений скрытой сентиментальности и удалился. Когда он появился в «Суффле», господа Бреннюир и Толю допивали перно.

— Опаздываете, старина, — сказал Бреннюир. — Что это с вами стряслось? Ходили к своим дамочкам, хе-хе?

— Альфред, перно! Надеюсь, вы не бросите меня одного? Альфред, три перно!

— Я ждал вас в «Людо», чтобы поиграть в бильярд, — сказал Толю. — Поскольку вы все не появлялись, я сыграл с молоденьким студентом.