Дорис Лессинг - Расщелина Страница 8

Она продолжила спуск, затем остановилась. Какие-то странные существа сидели на дне долины. Приглядевшись, она поняла, что это не живые существа, а нечто, сделанное из стеблей бледного длинного камыша, густыми зарослями покрывшего разлив реки в устье. Камыш отсвечивал в лучах солнца, а возле сделанных из него хижин сидели монстры.

Женщина заставила себя пройти вперед, медленно, стараясь видом своим показать, что не замышляет зла. Ведь эти создания подвергались издевательствам и пыткам у них, на утесах. Она и сама приложила к этому руку. Они увидели ее, повернулись в ее сторону, толпясь и толкаясь.

Она мерно ступала, направляясь вниз.

В сторонке от монстров сидели два громадных орла, каждый с нее ростом, дожидались рыбки. От реки подбежал мальчик, бросил орлам рыбу, увидел гостью — испугался и отбежал к сверстникам.

Никто ей не угрожал, однако нервничали монстры не меньше, чем она сама. Женщина стояла перед ними, не зная, что делать; они стояли, глазели на нее.

Она скользила взглядом по их висячим грыжам. Выглядели они менее страшно, чем у младенцев, ибо казались уже не такими непропорционально большими по сравнению с размерами тела. Раньше она взрослых монстров не видела. У одного из тех, что постарше, грыжа оказалась искалеченной. Не сразу поняла она, что этот монстр в младенческом возрасте пострадал от ее соплеменниц.

Монстры волокли ствол упавшего — или сваленного — дерева. Женщина почувствовала усталость, ибо одолела дальний путь, и опустилась на это бревно. Они медленно окружили ее, глазея в низ живота, голый в это время, между двумя полными лунами, когда кровь не вытекала.

Она ясно видела все, что отличает их от нее, и они тоже пытались уловить эти отличия.

Один из взрослых монстров сел рядом с ней, шаря глазами по ее лицу, груди, отвисшим под тяжестью собственного веса молочным железам, по животу и ниже. Она вытянула руку и боязливо коснулась его трубки, мгновенно затвердевшей, прыгнувшей в ее ладонь, горячей и пульсирующей.

То, что привело ее сюда, бросило их друг к другу, и они слились, трубка его оказалась в ней и вела себя как ей и полагается.

Они посмотрели друг на друга с серьезным видом и разделились.

Опять уселись рядом. Она с любопытством взвешивала в руке его трубку, теперь пустую и вялую; он гладил и мял ее тело.

Родители, достаточно заинтересованные в развитии детей, чтобы бросить взгляд в детские комнаты, смогут достаточно точно сказать, что происходило в тот момент между двумя дикарями. Они подобное наблюдали.

Раздетые по случаю предстоящего купания или просто для смены одежды маленькие мальчик и девочка стоят друг против друга, с любопытством нашаривая глазами особенности сложения.

— Это у тебя почему? — придирчиво, как бы заметив непорядок, спрашивает девочка голосом крохотной старухи.

— Потому что я мальчик, — категорически заявляет ее братец, в такт словам виляя задом. Он хватает кончик своего «прибора» двумя пальчиками, оттягивает живую пружинку вниз и разжимает пальцы. Все это время он воинственно хмурится — не на сестру, а на какого-то воображаемого противника одного с ним пола.

Девочка, наблюдая за его упражнениями, тоже хмурится, опускает голову вниз, разглядывая расщелину пониже своего живота, и изрекает:

— Зато я красивей тебя.

Мальчик, уставившись туда же, как будто видит там какую-то угрозу, что-то опасное, вызывающее. Он в нерешительности перекатывает в мошонке шарики своих яичек.

— У меня мне больше нравится, чем у тебя, — говорит девочка, но делает шаг к мальчику. — Дай потрогать.

Тот закрывает глаза, задерживает дыхание, ощущает, как сестренка хватает, тянет, катает.

— Теперь я, — требует он.

Он тычет пальцем в ее природную трещину и провозглашает:

— Моя пиписька лучше!

— Нет, моя лучше!

С ними в комнате две девушки-рабыни, их няньки. Они наблюдают эту игру-прелюдию с мудрыми улыбками знатоков. Улыбки относятся к мужу одной и любовнику другой.

Ужимки мальчика рабыни сопровождают мимическими упражнениями, означающими примерно: «Ну что еще можно ожидать от парня?» Обе проявляют некоторое беспокойство, когда пацан начинает бесцеремонно шуровать пальцами в щелочке сестры. В конце концов, девочке надо сберечь плеву.

Одна нянька грозит пальчиком:

— Мамочка рассердится, если увидит!

Мальчик переключает внимание на прическу девочки, дергает ее за волосы и робко целует в щечку. Сестренка обхватывает его обеими руками и обнимает. Рабыни изображают на физиономиях умиленный улыбки.

Игра девочки пяти с небольшим и мальчика на год помладше. Игра эта больше не повторится. На следующий год девочка будет увлеченно нянчить своих кукол и куколок, а мальчик станет легионером, грозой крепостных стен врага.

Может быть, вы считаете, что я описываю эти сцены с неумеренной дозой уверенности? Я, однако, считаю свою уверенность обоснованной. И сейчас я попробую пояснить, на чем основана моя уверенность. Это объяснение представляет собой явное отступление от темы, может кому-то даже показаться неуместным.

Женился я с одобрения родителей на юной девушке, у нас родилось двое сыновей. Во мне бурлило честолюбие, я рвался в сенаторы, много работал, поддерживал и развивал необходимые связи; времени на жену и детей, к сожалению,

почти не оставалось. Мать из жены моей получилась прекрасная, взявшая на себя все заботы о сыновьях. Конечно, я тоже им всячески помогал, в армии они с моей помощью быстро сделали карьеру. Но оба погибли, сражаясь с германцами. После смерти их я с огорчением осознал, что мало знаю об этих молодых людях, всеобщих любимцах. Часто женатый во второй раз горюет о том, что упустил в первом браке. О сыновьях я часто и помногу задумывался, когда это им уже ничем не могло помочь. Первая жена моя умерла. Я долго жил один, болел. Друзья уговаривали меня жениться вторично. Я вспоминал первую жену с нежностью, сожалея, что не смог уделить ей больше внимания при жизни.

Во время болезни в дом мой прибыла одна очень дальняя родственница — молодая девушка по имени Юлия. Я сразу понял причину такой заботы. Мать Юлии, разумеется, рассчитывала, что ее состоятельный родственник сделает «что-нибудь» для ее дочери и для ее семьи. Но семья эта — целый город, не меньше! Замечено, что, приняв участие в одном члене многолюдной семьи, автоматически получаешь на шею всех его родственников. Юлия оказалась девушкой очень милой, внимательной, заботливой, тактичной; о своих нуждающихся братьях и сестрах она ни разу не заикнулась. Я восхищался ее простотой и искренностью, наслаждался свежими наблюдениями провинциалки, внимательно следившей за всем происходившим, стремившейся приобщиться к элите. Я всегда полагал, что ей нравлюсь, хотя и одергивал себя постоянно, ибо чего может ожидать старик от привлекательной девушки, втрое его младшей… Зачастили в гости молодые люди, родственники и знакомые, многие из них с серьезными матримониальными устремлениями. Вздыхая, я ждал, когда кто-либо из них уведет от меня Юлию, и в то же время не переставал вспоминать покойных жену и детей.

Наконец я обратился к Юлии с предложением выйти за меня замуж, обставив это как сделку. Она родит мне двух детей, и я ничего более от нее не потребую. А она и дети ее будут должным образом обеспечены. Юлия согласилась, хотя и не без колебаний. Ведь увивались за нею и молодые. Но богачей среди потенциальных женихов не оказалось. Кроме того, я ей нравился как друг, как собеседник, наставник. Ей нравилось меня слушать, она говорила, что много от меня узнала, многому научилась. Поначалу Юлия, надо признать, была девушкой в высшей степени невежественной.

Однако тут же начались неожиданности. Естественно, я ожидал, что такая здоровая, весьма упитанная девушка («моя маленькая куропатка») с легкостью произведет на свет потомство. Но ее первая беременность протекала тяжело, с осложнениями, а роды и того хуже. Юлия объяснила это тем, что в детстве тяжело болела и постоянно недоедала. Попроси она отменить вторую часть нашего договора — рождение второго ребенка, — я бы, разумеется, согласился. Мало радости было наблюдать за ее мучениями при первой беременности и в родах. Но Юлия оказалась девушкой твердых принципов, эта куропатка, и, стиснув зубы, героически вытерпела вторую беременность. Тоже протекавшую не лучшим образом.

Оба ребенка сразу после рождения попали в руки девушек-рабынь из детского флигеля. И мать с тех пор, казалось, вообще ни разу даже не вспомнила об их существовании. Мне, разумеется, не пришло в голову добавить в наш договор к пункту о рождении детей условие «…и быть им матерью». Когда я обратил внимание Юлии на то, что она безразлична к детям, она с плохо скрываемым раздражением сообщила мне, что «этим деликатесом уже насладилась досыта». Так я узнал, что она была старшим ребенком в многодетной семье. А поскольку мать Юлии оказалась женщиной весьма слабого здоровья, ей пришлось присматривать за всеми младшими братьями и сестрами с помощью весьма нерасторопной рабыни, сбежавшей из большого поместья, где плохо обращались с рабами. Рабыня эта, гречанка, почти не знала нашего языка. И Юлия поклялась себе выйти замуж только за того, кто снабдит ее собственными рабами. Весьма неожиданный размах для девушки из крохотного поселения в глухой провинции. Однако теперь я понял, почему Юлия согласилась с предложением матери отправиться ко мне в услужение. Стали понятны и ее колебания при заключении нашего «брачного договора». Условие родить двух детей для нее казалось весьма обременительным.