Жозеф Кессель - Лев Страница 8

На щеках молодой женщины появились красные лихорадочные пятна. Внезапно она обратилась ко мне за поддержкой.

– Вот вам, например, не кажется, – спросила она меня, – что Патриция первая же станет нас когда-нибудь упрекать за то, что мы не дали ей хорошего образования?

Буллит ничего не говорил, но не отрываясь смотрел на меня своими слишком бледными, в мелких красных прожилках (солнце? алкоголь?) глазами, и в его взгляде, куда он вложил всю свою незаурядную силу, читалось желание получить ответ, противоположный тому, что хотела от меня его жена. Оба они – каждый в соответствии со своей натурой – искали во мне союзника в самом важном для них споре, предметом которого была судьба девочки в сером комбинезончике, подруги зари и диких животных.

Какой ответ мог им дать я, прохожий?

Я подумал о Патриции, о ее подстриженных под горшок волосах. Это воспоминание, о котором родители девочки, естественно, не могли знать, и только оно заставило меня сделать мой выбор. Я сказал шутливым тоном и сделав вид, что истинный смысл спора мне не совсем ясен:

– Возможно оттого, что у меня нет детей, я всегда принимаю их сторону. Так что прошу определить меня в лагерь Патриции.

Возникла небольшая пауза. Сибилла через силу улыбнулась и сказала:

– Вы уж извините, что мы вмешиваем вас в наши семейные заботы. Вы ведь приехали сюда не ради этого.

– В самом деле, – сказал Буллит.

Он тоже улыбался, но так, как улыбнулся бы человек, который через много лет вдруг встретил старого друга.

– Я сейчас вам кое-что покажу в этом нашем заповеднике… Нечто такое, что мало кто видел, – продолжил он, слегка подняв свою грозную длань и как бы собираясь хорошенько хлопнуть меня по плечу.

Однако тут он взглянул на жену, которая, казалось, витала в своих мыслях где-то далеко от нас, и добавил почти с робостью в голосе:

– А ты, дорогая, в честь нашего гостя тоже могла бы для разнообразия поехать вместе с нами. Как в добрые старые времена. Это подняло бы тебе настроение.

Однако Сибилла, не отвечая ему, спросила меня:

– Боже мой! Что подумает Лиз, когда узнает, что вы так и не видели Патрицию?

– Лиз? – спросил Буллит. – При чем тут Лиз?

– Наш гость – ее друг, – сказала Сибилла. – Я еще не успела тебе рассказать. Он привез мне письмо от Лиз и, представляешь, скоро он опять ее увидит.

Всякий раз, когда Сибилла повторяла это имя, голос ее звучал все темпераментнее, а лицо молодело. А у Буллита, напротив, черты лица в то же самое время заметно искажались и оно становилось все более замкнутым. От прежнего дружелюбного выражения на нем не осталось и следа.

– Вы когда уезжаете? – спросила меня Сибилла.

– Завтра, – ответил вместо меня Буллит почти грубо. – Так записано в книге.

– Завтра? – воскликнула Сибилла. – Так быстро… Но тогда мне нужно прямо сейчас садиться за письмо к Лиз. Я должна столько всего рассказать ей. Вы можете себе представить, благодаря встрече с вами, сейчас у меня такое ощущение, как будто она где-то рядом.

Буллит налил себе виски.

– Я даже не смогла принять вас как следует, – продолжала Сибилла. – Приходите вечером на чашку чая. Кстати, вам все равно нечем будет заняться. Джон запретил ездить по заповеднику с наступлением темноты. Так ведь, Джон?

– Фары ослепляют животных, – буркнул Буллит.

– С радостью приду, – сказал я Сибилле. – А что касается письма, то не торопитесь. Мой шофер сможет взять его завтра, перед отъездом.

Буллит бросил на меня взгляд сквозь стакан, наполненный виски.

– А не будете ли вы так добры объяснить мне, – внезапно спросил он, – почему этот самый шофер провел ночь в машине, хотя ему выделили койку в помещении, где живет обслуживающий персонал лагеря? Что, этот джентльмен из Найроби гнушается спать под одной крышей с песчаными неграми из бруссы?

– Дело вовсе не в этом, – объяснил я. – Мы вместе с Бого описали большой круг, доехали до озера Киву. А там отели отказываются селить у себя негров, разве что в собачьих конурах. Вот так у Бого и появилась привычка спать в машине. Он человек очень простой, но у него есть чувство собственного достоинства.

– Достоинство, – повторил Буллит сквозь зубы. – Достоинство.

Его взгляд упал на длинный ремень из кожи носорога, свисавший с ручки кресла, потом вернулся к стакану с виски.

– Я родился в Родезии, – внезапно произнес он. – Мой отец стоял там во главе очень обширной территории. Мне было четырнадцать лет, когда мы с одним моим сверстником впервые отправились на сафари. И вот однажды в бруссе, где водились львы, но где охота была запрещена, мы заметили, как шевелятся кусты. Защита не защита, но мы выстрелили. И один из нас попал. Оказалось, негр; убит наповал. Мы пошли предупредить вождя ближайшей деревни. Старого негра. (Буллит на мгновение поднял взгляд на меня.) Очень достойного. Он нам сказал: «Ваше счастье, что это был не лев. Тогда ваш отец ни за что бы вам не простил». И это было действительно так. У моего отца закон был в крови.

– Джон, ну зачем ты рассказываешь такие истории? – сказала вполголоса Сибилла. – Ты же знаешь, что я терпеть их не могу. А к тому же из-за них тебя могут принять за дикаря.

Буллит не ответил, пошел, взял кибоко и сказал, не глядя на меня:

– Извините, я должен сейчас работать. Чтобы сопровождать вас по заповеднику, я пришлю вам человека.

Он потянулся, расставив крестом руки, и комната сразу уменьшилась в размере.

– Джон, – с какой-то поспешностью произнесла Сибилла, – пообещай мне, что ты убедишь Патрицию, чтобы она не ломалась и пришла к чаю. Надо же, чтобы наш гость смог рассказать о ней Лиз.

Громадная длань, державшая хлыст из кожи носорога, судорожно стиснула рукоятку. Потом она разжалась и Буллит, приблизив свою морду к болезненному лицу жены, сказал с глубочайшей нежностью:

– Обещаю, милая.

Он коснулся губами волос Сибиллы. Она прильнула к нему, и он так же любовно, как и перед этим, прижал ее к своей груди.

VII

Вскоре и я тоже ушел. Сибилла не пыталась меня задержать. Она думала о письме и о том, как получше организовать вечером прием.

Я вышел из бунгало и тут же был вынужден остановиться, ослепленный и одурманенный обрушившимися на меня жарой и светом. Буллит стоял без головного убора рядом с вездеходом-лендровером и давал указания своему бывшему следопыту Кихоро, одноглазому, покрытому шрамами негру с изуродованной поясницей. Буллит притворился, что не видит меня. Однако Кихоро, бросив на меня короткий пронзительный взгляд, стал что-то очень быстро говорить своему хозяину. Я отвернулся и направился к своей хижине.

В тот момент, когда я достиг края поляны и уже почти входил в окаймлявшие ее заросли, рядом с моей тенью вдруг возникла еще одна тень, огромная и тоже человеческая. Я остановился. Рядом стоял Буллит.

Я испытал странное и внезапное ощущение прохлады: это тело было таким высоким, таким широким, что оно защитило меня от солнечных лучей. Но одновременно я забеспокоился. Зачем Буллит пошел за мной следом и догнал меня своей бесшумной, удивительной походкой? Какие теперь у него были намерения?

Взгляд Буллита, должно быть чтобы не столкнуться с моим взглядом, был направлен на колючие кроны деревьев у меня над головой. Руки его неподвижно висели вдоль туловища, но кончики его пальцев с квадратными, широкими, коротко подстриженными ногтями нервно шевелились на его загорелых ляжках. Было такое ощущение, что его что-то тяготит. Он сказал, подкашливая:

– Если вы не против, давайте пройдемся немного вместе. Я как раз иду по направлению к вашему лагерю, в негритянскую деревню.

В бруссе он продвигался, как загонщик: немного наклонившись вперед, ступая быстро и как-то небрежно. Я едва поспевал за ним. Скоро мы оказались в самом центре рощи. И тут Буллит круто развернулся и загородил мне узенькую тропу. Его сжатые кулаки находились на уровне бедер. Глаза его с красными прожилками пристально смотрели на меня. Между волосами и рыжими торчащими бровями по лбу пролегли глубокие морщины. Мне вдруг показалось, что он сейчас бросится на меня и одним ударом убьет. Мысль, конечно, безумная. Однако мне уже стало казаться, что Буллит ведет себя как сумасшедший. Нужно было нарушить образовавшееся вокруг нас безмолвие земли, жары, деревьев.

– В чем дело? – спросил я.

Буллит произнес вполголоса:

– Сегодня утром вы подходили почти вплотную к большому водоему.

Я стоял напротив человека, отличающегося опасной физической силой, причем человека с непонятными мне, непредсказуемыми импульсами. Однако в этот момент я подумал не об опасности, а о Патриции, о том, что она предала меня. И от этой мысли мне сделалось так больно, что я помимо собственной воли спросил:

– Стало быть, ваша дочь выдала меня палачу…

– Со вчерашнего дня я ее не видел, – пожав плечами, возразил Буллит.

– Но ведь вам известно, что я находился с нею там, куда я не имел права ходить.