Ирина Андрющенко - Меня зовут Бригантина Страница 8

— Да ты что?! — возмутилась доверчивая Брыся. — Я сама тебе все вырою, только скажи, где! Мои ямки — самые аккуратненькие, самые ровненькие, самые кругленькие! Вот увидишь! Никто так не умеет! Можешь спросить, тебе расскажут!

— Не сомневаюсь, — рассмеялась я. — Значит, если ты согласна, можем скоро приступать. Я тебе покажу, где мне нужна будет яма побольше, для магнолии.

— А давай, я прямо сейчас побегу копать? Для этой, как ее… Манголии? — закричала Брыся, заплясав на месте.

— Нет, Брыся, если уж тебе совсем невтерпеж, тогда завтра. Иди-ка лучше позови папу ужинать, а то он в своем гараже совсем заработался!

Она попыталась было торговаться, но, поняв, что я не сдамся, разочарованно кивнула и помчалась в гараж. Вскоре из гаража до меня донесся взрыв хохота, и через несколько секунд в дверях появился ЖЛ. Под мышкой у него была зажата Брыся.

— Ты знаешь, что она делала? — спросил он с восторгом.

— Боюсь, что знаю, — вздохнула я и укоризненно посмотрела на Брысю. Та хотела пожать плечами, но под мышкой у ЖЛ это было довольно затруднительно.

— Не успел я отвернуться, как она выкопала три ямы! Но носков у нее не было, я смотрел! Может, она готовила почву для завтрашнего захоронения?

Я ничего не ответила и лишь пожала плечами, решив не раскрывать ему самый главный секрет той осени — проект обновления сада, в котором теперь было место не только для цветов, заканчивающихся на «сы»…

8.

Синдром питомника

Потекли осенние, полные прозрачного света и мягкого солнца, дни. Мы наслаждались пока еще теплой погодой и, хотя уже наступил октябрь, по-прежнему ужинали на террасе. Брыся постепенно привыкала к нам и своему новому дому, но все оказалось совсем не так радужно, как рисовало мое воображение в самом начале. Ее реакции были порой непредсказуемы, и мной тихо овладевало отчаянье.

Когда к нам заходили друзья, Брыся отчаянно лаяла и пыталась укусить кого-нибудь за ногу. Когда мы выходили на улицу, она в ужасе шарахалась от прохожих, пряталась за меня или просто пыталась сбежать. От одного вида маленьких детей впадала в ступор.

Я пыталась объяснить ей, что окружающие ничуть не опасны, она внимательно слушала и согласно кивала в ответ, но в следующий раз происходило то же самое. Наши друзья ходили с синяками на ногах, а соседские дети потеряли к Брысе всякий интерес.

Но хуже всего нам давалась ночь. Брыся подолгу плакала внизу, в гостиной, где мы определили для нее место. Она часами взывала к моей совести и иногда засыпала только под утро. ЖЛ купил специальные затычки для ушей и, иронично пожелав мне спокойной ночи, накрывал голову подушкой. Все мои аргументы пролетали мимо Брысиных ушей: заснув в три часа ночи, она просыпалась в пять утра. Через пару недель я выглядела, как мать грудного ребенка. Знакомые собачники советовали оставить все, как есть: она поймет, говорили они, и перестанет плакать…

Прошел месяц, но Брыся продолжала завывать по ночам, как ветер в трубе. Единственным средством от всеобщей бессонницы стали мои ночные бдения. Спустившись вниз посреди ночи, я брала ее на руки и укачивала, как ребенка, вполголоса рассказывая истории из моей жизни и прочую ерунду.

Мы вместе засыпали на диване. Мой позвоночник был в чудовищном состоянии: очевидно, производители дивана «Норесунд» не учли возможность бессонных ночей в компании английского кокер-спаниеля.

Испробовав все известные мне методы убеждения щенков, я решила обратиться к специалистам и нашла в интернете сайт некоего зоопсихолога, специалиста по собачьему поведению, который, к счастью, жил недалеко от нас.

Франц Лофф тоже был иммигрантом. Его фотографии вселяли доверие и желание познакомиться. Голос в трубке оказался приятным, с легким акцентом. Мы договорились на ближайшую субботу. Признаюсь, даже с мужчиной моей мечты я не ждала свидания с таким нетерпением.

Рано утром в субботу, со стоном разогнув затекшую спину, я растолкала Брысю, сладко посапывающую у меня на животе:

— Подъем! Сейчас мы позавтракаем и поедем к психологу!

— А зачем? — спросила Брыся, вяло приоткрыв один глаз. — И что мы там будем делать?

— Я хочу спросить у него совета насчет твоего поведения, — сказала я и погладила ее по голове, чтобы она не обижалась.

— Это еще зачем?! — удивленно повторила Брыся и открыла второй глаз, окончательно проснувшись. — Ты лучше у меня спроси. Я тебе сама все расскажу о моем поведении!

— Хорошо, спрошу, — начала я. — Вот, например, почему ты облаиваешь и кусаешь всех, кто приходит к нам в дом?

— Но я же их не знаю! — возмутилась она. — На всякий случай!

— Ясно. А что надо сделать, чтобы ты не лаяла?

— А чего они ходят? — огрызнулась Брыся. — Пусть не ходят!

— Ладно. Следующий вопрос: почему ты не хочешь спать одна?

— Это просто! — обрадовалась она. — Я хочу спать с тобой!

Она лизнула меня в нос, довольная тем, как легко ей дался ответ на такой сложный вопрос.

— Но если я не могу спать с тобой, почему ты продолжаешь лаять по ночам?

— Я думаю… я думаю, что, может, ты спустишься вниз, и мы будем спать вместе? — предположила она, наморщив лоб. — Мы же так хорошо спим возле камина!

Она отчаянно завиляла хвостом, показывая мне, что ни за что в жизни не предаст свои убеждения.

— Ладно, собирайся, — вздохнув, ответила я. — Судя по твоим ответам, нам точно нужно к психологу.

Мы быстро позавтракали и двинулись в путь.

— А кто этот «олог», к которому мы едем? — спросила Брыся.

— Психолог изучает поведение и дает советы.

— А-а-а, — протянула Брыся, — что такое «псих» я знаю. Вот, например, у нас был один сосед на даче — натуральный псих. А он — кто? Этот псих-олог?

— Как это — кто? Ну, голландец! А что?

— Летучий? — она вдруг перешла на шепот.

— Почему летучий? — удивилась я.

— Ну, голландцы, они же летучие! Ты что, не знала? — прошептала она и попыталась влезть ко мне на колени.

— Брыся! — строго сказала я. — Если ты будешь ко мне лезть, я врежусь в грузовик. Да, я знаю про Летучего голландца… И что?

— А то… У нас каждый щенок знает, что «Летучий голландец» — это питомник для собак, хозяева которых продали душу дьяволу! Оттуда никто не возвращается обратно!

Она спрыгнула с сиденья и быстро спряталась где-то внизу.

— Что-что-о-о? — поперхнулась я, чуть было не выпустив руль. — Кто тебе такое сказал?

— В питомнике все про это говорили! Поэтому щенки иногда не спят ночью…

— А что значит — продать душу дьяволу? И какова цена? — поинтересовалась я. — И сядь, пожалуйста, обратно на сиденье.

— Цена — не знаю, говорят, на усмотрение хозяев… А продать душу — это значит выкинуть собаку на улицу или избавиться от нее другим способом…

— Брыся! — мягко позвала я. — Вылезай!

— Ни за что! — донеслось из-под моих ног. — Я лаю по ночам! И кусаю твоих друзей за икры! Не вылезу!

— Ты думаешь, я везу тебя в питомник «Летучий Голландец»? — улыбнулась я.

— Ой-ой-ой! — заверещало снизу. — Только не это…

— Брыся! — очень твердо сказала я. — Я тебя никому никогда не отдам, слышишь? Даже если нас вместе выкинут на улицу.

— Правда? — донеслось из-под кресла. — Ты правду говоришь?

— Чистую! — торжественно ответила я.

Она тут же попыталась влезть мне на колени, но мне пришлось вернуть ее обратно на сиденье.

— Даже если я буду лаять и кусать?…

— Я думаю, что если ты будешь продолжать лезть ко мне на колени, одним сеансом у голландца мы точно не отделаемся!..

Мы долго кружили среди пикардийских полей, пока, наконец, из-за поворота не показалась игрушечная деревушка, по улицам которой бродили разноцветные куры.

Брыся изрядно повеселела и теперь пугала коров с помощью специального приема, который назывался «внезапное появление собаки в окне машины, сопровождаемое ее же оглушительным лаем». Когда от Брысиных вокальных упражнений у меня начала раскалываться голова, мы как раз подъехали к нужному дому. Из дома тут же вышел хозяин — худой, как жердь, высокий блондин с прозрачно-голубыми глазами за толстыми стеклами очков. На вид ему было лет пятьдесят.

— Франц! — галантно представился он и распахнул дверь. — А Вы — Ирина? И Бриссъя?

Я кивнула за нас обеих, потому что Брыся, упершись всеми четырьмя лапами в землю, на всякий случай замотала головой. Я сказала ей, чтобы она перестала дурить, и первой зашла в дом. Ей ничего не оставалось, кроме как идти следом.

В кабинете Франц сел за стол и заполнил какие-то формуляры. Он попросил меня еще раз подробно описать проблему. Пока я говорила, он что-то отмечал в своей пухлой тетради, а потом сказал:

— Я сейчас проведу с Бриссъей несколько тестов, чтобы посмотреть, как она себя ведет. О’кей?