Адель Уолдман - Милый друг Натаниэл П. Страница 8

Разумеется, Нейт извинился. Разумеется, начал собираться. Он остался при своем мнении, но глубоко спрятал свою правоту. Да, он был не прав, потому что обещал и потому что слепым не позавидуешь, а его судьба благословила даром зрения…

Потом их ссоры все больше и больше походили на столкновения двух разных жизненных философий. Какое-то время за каждой стычкой следовала – по крайней мере, со стороны Нейта – сильная контрреакция. Обиды и возмущения вели, казалось, к пропасти, и это сильно его тревожило. Хотелось отступить, забрать обратно критические замечания в адрес Кристен и восстановить психологическое статус-кво (Кристен – самая лучшая, он ее обожает!), служившее ему долго и хорошо. Но баталии продолжались, и желание вернуться к исходному положению постепенно убывало. Между тем Кристен стала все чаще и чаще проводить время с новыми товарищами. Нейт ловил себя на том, что, оставаясь один, испытывает облегчение. А потом они оба осознали, что, как говорится, расходятся в разные стороны.

Разрыв прошел по-дружески, как будто вместе с решением расстаться все их недовольство друг другом ужалось до вполне приемлемых размеров, и хотя Нейта немного удивило то, как быстро Кристен сошлась потом с одним из сокурсников, никого он не уважал больше, чем ее – за стойкость, верность и твердую гражданскую позицию.

Нейт уехал в Нью-Йорк с большими ожиданиями, как в профессиональном, так и в романтическом плане. Прибавить в росте так и не получилось, но зато он раздался в ширину. Его пропорции гармонизировались. Нейт чувствовал себя так, словно прошел некую проверку, и проставленное Кристен клеймо одобрения будет, посредством некоего нового ореола самоуверенности, передаваться всем другим девушкам. В конце концов, когда он еще встречался с Кристен и, допустим, переглядывался с какой-нибудь девушкой в другом конце вагона, ему казалось, что будь он один, они с привлекательной незнакомкой вышли бы вместе из метро и завернули в ближайший бар, где пили бы и вели умные разговоры. Однако, оказавшись снова в разряде одиночек, Нейт быстро понял, что прежде, чем взгляд транслируется в разговор и номер телефона, не говоря уже о выпивке, множество всяких разных событий должны соединиться в одну сложную цепь. Оказалось, что едва ли не всех таких милых и таких соблазнительно доступных девушек на выходе из метро дожидаются бойфренды. По крайней мере, так они утверждали. Когда договориться о свидании все же удавалось, его ждала обычно целая серия сюрпризов. Да, девушки с квадратными очками, читающие в метро Звево и Бернхарда, а еще чаще Дейва Эггерса[20] (надо признать, Звево и Бернхардт попадались на глаза намного реже, даже на поездах линии «Ф»), были, как правило, очень привлекательны.

Обобщив наблюдения за такой женщиной – одежда, поза, что читает, выражение лица, – он подводил итог и без труда заполнял пропуски. Она – не вегатарианка, бескошатница (или, по крайней мере, имеет только одну кошку), придерживается левых взглядов, благоразумна и критически настроена к недостаткам американской образовательной системы, хотя и не увязывает их с конкретными личностями. И как же он был наивен!

Примерно тогда же до него стал доходить смысл фразы «низкая самооценка». Интуитивно Нейт частенько примерял ее к себе самому. Но пережитое им прежде не шло ни в какое сравнение с полной адаптацией к тому, с чем он столкнулся у некоторых девушек, с которыми познакомился в первый год жизни в Нью-Йорке. Среди первых его знакомых была Жюстина, студентка Пратта[21], жившая в крохотной студии в районе Бед-Стай с пуделем по кличке Пьер и кошкой, Дебби Гибсон. Через несколько дней после того, как Нейт осторожно высказался в том смысле, что будущего у них, скорее всего, нет, она позвонила ему на сотовый:

– Подумала, что, может, захочешь заглянуть…

Часы показывали два ночи. Нейт ответил, что, пожалуй, не стоит.

– Кажется, я еще не совсем завязал с моей бывшей.

Хотя Кристен и сказала, что ее новый бойфренд вот-вот въедет в ту самую квартиру, где они с Нейтом жили вместе, и хотя его немного удивила та быстрота, с которой это происходило, сказанное им Жюстине, строго говоря, не соответствовало действительности: он не тосковал по Кристен. Но, застигнутый врасплох, ничего лучшего придумать не успел.

Жюстина тут же расплакалась:

– Наверно, Ной был прав…

Ной, ее бывший, похоже, высказался в том духе, что если она хочет рассчитывать на успех у парней, ей нужно поставить грудные импланты. Чувствуя себя морально обязанным опровергнуть этого «принца», Нейт пообещал прийти через двадцать минут.

На следующий день ему стало стыдно. Так ли уж важны квадратные очки и модные татуировки, если речь идет о девушке, которая предлагает ему – покорным, рвущим душу тоном – трахнуть ее под порно, потому что «так нравилось Ною»? (Интересно, нравилось ли Ною, что на фоне сцен со спанкингом[22] и анальным проникновением мелькает лохматый силуэт злобного Пьера, гоняющего по комнате Дебби Гибсон[23]?)

Нейт жалел Жюстину – потому что она выросла в куда более мрачном пригороде, чем он сам; потому что ее мать неизменно отдавала первенство «кретину» (отчиму Жюстины), отодвигая дочь на второе место; потому что, закончив художественную школу, Жюстина не могла рассчитывать на что-то большее, чем место официантки или секретарши («я не знаю нужных людей»); и потому, что такие парни, как Ной (и сам Нейт), беззастенчиво ее использовали. Но жалость не трансформируешь в романтическое чувство, и Нейт понимал: самое лучшее, что он может сделать для Жюстины, это перестать с ней встречаться.

К тому же у него начались и собственные проблемы. Недовольный тем, как отредактировали одну из его статей, он – то ли в момент обиды, то ли обострившейся принципиальности, это как посмотреть, – громогласно объявил, что никогда больше не напишет и строчки для того самого левоцентристского журнала, который был его единственным источником дохода и кредитоспособности. Решение это имело катастрофические последствия для его карьеры и финансов.

В Нью-Йорк Нейт приехал с убеждением, что, живя в Филадельфии, пахал как вол. Оказалось, это не совсем так, а вернее, как показало время, совсем не так. Даже со связями Джейсона на рынке дорогих журналов для мужчин найти постоянную работу в Нью-Йорке оказалось совсем не просто. Пришлось согласиться на временную, ставшую постепенно постоянной, в библиотеке частной финансовой фирмы. Условия найма так и остались неопределенными, но Нейт согласился, рассчитывая писать по ночам. Работа, однако, оказывала настолько деморализующий эффект, что он начал заполнять свободные часы выпивкой. Тот год (вернее, почти два) оказался тяжелым. Родители, эмигрировавшие в чужую, незнакомую страну ради сына и державшиеся за скучную, далеко не творческую и не соответствующую их запросам работу ради того, чтобы обеспечить ему достойное образование, были, понятное дело, недовольны. Они хотели, чтобы он либо нашел настоящую, приличную работу, либо пошел учиться дальше. Нейт же твердо вознамерился зарабатывать на жизнь писательством.

Оглядываясь назад, он гордился тем, что «устоял», другими словами, не подался в юридическую школу. Переезд в квартиру подешевле позволил уйти из финансовой фирмы и сосредоточиться на коротких заказах, которые он сочетал с удаленной корректорской работой на одну адвокатскую контору. Нейт писал о беллетристике, писал острые статьи и книжные обзоры. Его язык и голос совершенствовались. Заказов становилось больше и больше. На исходе третьего десятилетия стало ясно, что он все же вымостил путь к успеху и построил карьеру независимого критика. Подтверждением такого вывода стало приглашение из одного крупного онлайнового журнала, предложившего место постоянного книжного обозревателя.

К тому времени он уже почти перестал снимать девчонок в барах (не говоря уже о метро), придя к выводу, что гораздо лучший шанс познакомиться с кем-то дают вечеринки в издательствах, куда приходят помощники редакторов, специалисты по рекламе и даже стажеры. Не все они ослепляли красотой, но зато среди них вряд ли могли попасться такие, кому бойфренд, вроде Ноя, приказал бы поставить грудные импланты. С такими, как Ной, они просто не встречались, во всяком случае, в романтическом контексте – ни в Уэслиане, ни в Оберлине, ни в Барнарде. И если они даже не читали Звево или Бернхарда – а большинство, чего уж там, их не читали, – то, по крайней мере, знали, кто это такие. («Самопознание Дзено»[24], так? Эта книга нравится, кажется, Джеймсу Вуду?»)

Плюс был еще и в том, что он чем дальше, тем больше нравился таким женщинам. Работающие в издательствах дамочки, ухоженные, стильно одевающиеся, имеющие за спиной дорогостоящее образование, обычно находили его симпатичным. И чем больше его отзывов появлялось в журналах, тем симпатичнее они его находили. Они не были такими уж отъявленными карьеристками, но зато начинали видеть его в лучшем свете, том самом, в котором и он начинал видеть себя. Он не был безработным и не испытывал хронической нехватки наличных, но зато считался молодым, восходящим, перспективным литературным интеллектуалом.