Анхель де Куатьэ - Убить шамана Страница 8

У меня дыхание прервалось от этих слов. Грудную клетку сдавило будто компрессором.

— Сдохнешь ты скоро, — сказала старуха, глядя на меня. — Вижу, что скоро. Совсем скоро. Прощай!

С этими словами она резко пошла в сторону и уже через пару секунд оказалась посередине дороги — прямо перед мчащейся на нее легковой машиной.

— А-а-а! — только и успел вскрикнуть я. Раздался ужасный скрип тормозов, какой-то свист, удар…

Машина встала как вкопанная в пяти сантиметрах от безумной старухи. Та, словно бы ничего не случилось, обошла капот ржавой развалюхи, у которой неизвестно как крутятся колеса, не то что — работают тормоза, молча открыла дверь, села и прикрикнула на водителя:

— Чего встал?! Поехали!

Заглохнувшая было машина тут же завелась и рванула с места.

У меня было ощущение, что я познакомился с собственной смертью. Старая страшная женщина в прохудившемся пончо. Наверное, так и должна выглядеть моя смерть — неприглядная, злобная, жестокая. Она полностью убила во мне всякое желание действовать, куда-то идти, ехать, что-то делать.

«Своим умом…» — что это значит? Кто на этой планете живет «своим умом», если он таков, каким его описала эта старуха? «Им понарассказали всякой всячины, съели их ум своими идеями, и теперь они ходят…» Неужели «свой ум» — это вечное сомнение, вечно метущаяся душа?!

Хотелось плакать — от пустоты, от безысходности. Я раздавлен…

«Своим умом…» А жил ли я когда-нибудь своим умом? Я жил умом моего деда, точнее — содержанием его ума. Я жил умом моих друзей, точнее — тем, что мы делали, пускаясь на поиски Скрижалей. Я жил самими Скрижалями. Но Скрижали — это не мой ум. Но что тогда мой ум? Где он? Чем отличается он от «не моего ума»?

Даже здесь, в этом месте, я оказался не «своим умом». Меня привел сюда мой браслет.

Я посмотрел на него. Он жег теперь не жаром, а леденящим холодом.

Часть вторая

Мне потребовалось два дня,чтобы добраться до Куаутемока.Прошли еще две бессонные ночи…Я уже еле держусь на ногах,мысли путаются, совершенно нет сил.Куда я еду? Зачем? Почему?Я не знаю. У меня нет ответа.На самом деле я еду в Куаутемоктолько потому, что это мой единственныйшанс обрести хоть какую-то определенность.Неужели все наши — такие долгие и тяжелые —поиски Скрижалей завершатся настолькобессмысленно, так глупо и безрезультатно?Мы должны были спасти мирот его внутреннего разложения.Нашли Скрижали, но не нашли способаиспользовать полученные знания.Так что же дальше?.. Есть ли выход?..

С горем пополам я выяснил, как найти таинственных ацтеков, прячущих свои храмы и жертвенники в горах за Куаутемоком. Но теперь уже я сомневался, что найду там своих родных. С чего я вообще взял, что они должны быть именно там? Какая логическая цепочка привела меня к этому? Сколько ни пытался, я не мог ее восстановить.

Казалось, мысли перестали меня слушаться. Я потерял способность додумывать их до конца — начинал и бросал на полдороге. Точнее, не бросал, — они сами стопорились и заканчивались ничем. Ощущение, что ты что-то пишешь, доходишь до конца листа и замираешь, потому больше писать негде, а предложение оборвано на полуслове.

И у обычных людей такое случается, когда они, направляясь куда-нибудь, вдруг понимают, что не помнят, зачем туда шли. Но потом обычно вспоминают. А если и не вспоминают, то лишь потому, что причина, которая заставила их двинуться с места, была столь мала и несущественна, что и подобная забывчивость не кажется им странной. Это не печалит и не пугает. Но я, казалось, не помнил уже ничего!

Мои собственные мысли потеряли силу, почти обездвижились, впали в какое-то странное мертвецкое оцепенение. Как ворох опавших листьев, поднятых с земли холодным осенним ветром. Эти листья не способны взлететь, подняться в небо, вернуться на ветви. Они лишь чуть взметаются над землей и, совершив один, другой круг, ложатся на все ту же холодную землю, в свою могилу. Так и мои мысли.

— Отец, пожалуйста, поговори со мной, — шептал я, поднимаясь по узким горным тропам. — Поговори…

Браслет молчал. Молчит уже целых два дня. С того самого момента, как только я повстречал ту страшную старуху на автобусной остановке. С того самого вопроса: «Убить кого-нибудь задумал?» Он словно испугался, что она открыла его тайну… Но неужели отец готовит меня к убийству?

Может ли быть, что «замок», о котором говорил мне отец, и «путь», который он отыскал для меня, — это убийство и путь убийцы?

А может быть, и правда… Может быть, Скрижали даны этому миру не во спасение, а как яд, как нечто умертвляющее? Ведь иногда смерть — это избавление. Она освобождает пленника и излечивает боль. Может ли быть, что Господь, разочаровавшись в Своем творении, задумал акт мистической эвтаназии — гуманного умерщвления человечества?

Почему не допустить мысль, что все сроки уже пройдены и решение принято? Что Судьба уже вершит то, что предначертано и изменено быть не может? Что приговор уже вынесен и не приведен в исполнение лишь потому, что гонец задержался в дороге? Но он мчится, мчится во весь опор. Он скоро будет. Осталось только дождаться…

Если мир не оправдал надежд Творца, на что можно надеяться? Мастер никогда не сохранит неудавшейся работы. Да и зачем? Нам казалось, что спасение все еще возможно, но… Данила ведь опоздал на Байкал — в этом правда. Ему был дан срок, но он в него не уложился. Возможно, тогда был еще шанс, а теперь — нет.

Источник Света говорил о преодолении страха смерти. Для этого он и дал нам Скрижали. Но может быть, они не способны спасти нас от смерти, быть может, они — лишь своеобразная анестезия, обезболивающее для праведников, которым, как и грешникам, суждено погибнуть в Конце Времен?.. Завтра или послезавтра.

В каждой своей книге я цитирую Апокалипсис. Но о чем он говорит? Разве о спасении? Нет! Совсем нет. Наоборот! Апокалипсис говорит о Судном дне, о том дне, когда весь мир погрузится в раскаленные клубы горящей и пенящейся серы, в ад! Не рай и не благоухание Эдема ждут человечество… Его ждет смерть.

А что, если я должен был убить Данилу?.. Что, если я должен был убить Избранника?! Господи, нет! Не может быть! Чушь! Бред. Мне мерещится. Мне кажется. Просто я давно не спал, я устал. А вдруг — нет? Вдруг не мерещится? Вдруг и правда я должен убить Избранника, чтобы помочь Господу остановить этот мир?..

Я лег на землю и лежал какое-то время. Хотелось спать. Отчаянно хотелось спать, но уснуть я не мог. Я свернулся калачиком на земле и пытался додумать хотя бы одну свою мысль до конца — о Конце Света, о Скрижалях — как о средстве обезболивания для праведников, о своей миссии и долге убить Данилу, чтобы прекратить все. Я думал, думал… Но мысли останавливались.

Все. Надо было встать и идти. Встать и идти.

Моя мать стояла на склоне горы и смотрела вниз. Она словно встречала меня…

Но как она узнала? Почему она ждет меня именно здесь — на этом безымянном склоне, о существовании которого я никогда прежде не слышал и даже не подозревал?! Откуда она вообще могла знать, что я решил вернуться из далекой России?! Почему она была уверена в том, что я найду и этот горный склон, и ее саму?

Я не верил своим глазам. Мне подумалось: это какая-то галлюцинация, какой-то страшный фантазм, мираж. Но нет, я не ошибся. Это была она — Лихо, моя нежно любимая мать. Она встречала меня. Видела, что я нашел ее, пришел к ней…

Но вместо радости во всем ее образе читалась какая-то невыразимая тоска и печаль. Она смотрела на меня, на своего сына, идущего к ней по крутому горному склону, на сына, которого не видела больше двух лет, смотрела и тихо плакала. Не от радости, а от горя… Почему в ее глазах только скорбь?! Что-то случилось?.. Дед умер?!

— Мама, дед умер?! — в ужасе прокричал я, еще не добравшись до самого верха.

— Ты так и не остановился, — тихо сказала она, повернулась и пошла прочь.

Нет, с дедом, кажется, все в порядке. Но что с моей матерью?! Что значит эта странная фраза — «Ты так и не остановился?» Я не убил Данилу — это она имеет в виду?! Что я не убил Данилу?! Вернулся из России без крови Избранника на руках?!

— Мама, ты что?.. — закричал я и поспешил наверх с удвоенной силой. — О чем ты говоришь?! Это же я — Анхель! Твой сын! Я приехал к тебе. Мама, я нашел тебя… Мама!

Лихо шла куда-то в сторону небольшой ложбины, утопающей в тропических зарослях. Она даже не улыбнулась мне! Не обняла, не сказала ни одного ласкового материнского слова! Мне вдруг стало так больно, так страшно, так одиноко…