Иржи Грошек - Легкий завтрак в тени некрополя Страница 8

Когда сестра Клавдия узнала, что тому суждено стать императором, она громко и прилюдно проклинала эту несчастную и недостойную участь римского народа. И действительно, не обладающий задатками римского кесаря, нетипичный император, в силу своего характера Клавдий не прошел бы на роль первого лица в государстве, будь в живых кто другой из рода Клавдиев. Вдобавок отцы-сенаторы искренне надеялись, что дядюшка Клавдий «не плодоносит», что род Клавдиев кончился, но тут проявили себя римские матроны…

Женщины и Рим – два джокера в античной колоде. В зависимости от расклада они имели в жизни императоров значение как трагическое, так и счастливое. Благодаря Риму отдельные личности возносились до небес, благодаря женщинам – оттуда ниспровергались. Как «серые кардиналы», римские матроны ткали на древних станках свою теневую политику. Лишенные избирательных прав, женщины отчаянно использовали свои природные возможности в деле агитации. Предвыборные лозунги писали на стенах домов и порядочные девушки, и содержательницы притонов. Но большего добивались тайно, спекулируя близостью как приоритетным оружием. И руководствовались подчас не разумом, а желанием продемонстрировать свое влияние. Соперничая друг с другом, женщины проводили на должность таких отъявленных негодяев, что сами потом удивлялись…

Еще в молодости Клавдий был помолвлен с Юлией Младшей, внучкой императора Августа, которая, как помнится, устраивала оргии прямо на Форуме. После каждого акта девушка надевала лавровый венок на статую… Но выслали невесту за это дело на острова, и Клавдий женился на Плавтии Ургуланилле. Плавтия оказалась не хуже Юлии, и Клавдий развелся, как говорят, из-за наглого разврата этой Плавтии. Далее Клавдий женился на Элии Петине. Но с Петиной брак тоже был расторгнут – как сказано, «из-за мелких ссор». Не думала Элия Петина, что дядюшка Клавдий станет императором. Третья жена Клавдия – Валерия Мессалина – забродивший компот из Евиных райских яблочек… В конце концов даже Мессалине наскучила та легкость, с какою она наставляла Клавдию рога. Тогда Валерия задумала неслыханное дело – и свадьбу новую сыграла при жизни мужа, буквально на глазах у всего Рима… Клавдий промолчал, когда ему рассказали о разврате жены. Не произнес ни слова, когда ему предложили лишить Мессалину жизни. Когда ему сообщили о выполнении приговора, он только потребовал чашу с вином и жадно выпил. Разговорился Клавдий на сходке перед преторианской гвардией. Клялся, что отныне будет безбрачным, а если не устоит, то пусть гвардейцы заколют его своими руками. Не устоял…

После гибели Мессалины к одинокому Клавдию стали подбираться разом похорошевшие утешительницы. Ибо вакансия открывалась более чем занятная. Кандидатки предъявляли знатность, богатство, красоту и прочее, прочее, прочее… Даже Элия Петина, бывшая жена Клавдия, пожелала баллотироваться на второй срок. Но увы… Агриппина Младшая давно ждала своего часа. Ее обвиняли во всех грехах, ее превозносили за всевозможные добродетели. Порыв души переиначивали в расчетливость, молниеносные интриги изображали как движение души. Только она, Агриппина Младшая, «единственный доныне пример» – сестра императора Калигулы, племянница императора Клавдия и мать императора Нерона. Только она – во флере тройного кровосмешения: с родным братом, с родным дядей, с родным сыном… Лукавая Агриппина – в качестве родственницы – имела наилучший доступ к телу императора. Племянница ласкала дядюшку, по возможности – целомудренно, при необходимости – темпераментно. И, покуда их близость не вышла за рамки приличия, император поспешил изменить римский закон, который воспрещал всякому дяде жениться на своей племяннице…

(Престолонаследие – вот похоронный мотив, который свел в могилу десятки императоров. От Валерии Мессалины «завалялись» у Клавдия дочь Октавия и сын Британик. Последний мешал, ой как мешал Агриппине. И рада бы она проявить милосердие и оставить Британика в наследниках, а дядюшку Клавдия в живых, но… За спиною у Агриппины-матери стоял собственный сын – Нерон Агенобарб. Старый дурень дядюшка Клавдий был обречен…) Через день после отмены закона Клавдий женился на Агриппине, через год усыновил Нерона. Еще через четыре года Нерону исполнилось семнадцать лет…

«Яд примешали к изысканному грибному блюду, но Клавдия только прослабило. Тогда удивленная Агриппина немедленно пригласила к супругу врача. Приспешник Эскулапа предложил более ядовитое снадобье, и через пару минут с дядюшкой Клавдием было покончено…»[2]

Как только император испускает дух, Агриппина спешит разделить горе с сиротками – с Британиком и Октавией. Обнимает их, и целует их, и заключает их в свои объятия… Но держит цепко, под стражей, и никуда из своих объятий сироток не отпускает. А в полдень распахиваются двери, и на ступенях императорского дворца появляется Нерон. Специальная «группа поддержки» приветствует Нерона как нового императора. Солистам на помощь приходит народ, и только некоторые люди смущенно спрашивают, мол, а где же Британик? Но Нерона уже радостно несут в солдатский лагерь, из лагеря в сенат, а из сената он выходит поздно вечером, обласканный всеми почестями, из которых только звание «отца отечества» семнадцатилетний Нерон отклонил как явно неподходящее.

Слышите звон бубенчиков?.. Это топчут дурацкий колпак дядюшки Клавдия. «Ступайте же теперь, счастливые, ступайте же, богатые!..» Вас приветствует новый император – Нерон! Рим, ты требуешь зрелищ?.. Они будут.

Образованная девушка, посвященная во все тайны искусства самими музами, блистала как танцовщица на частных представлениях и публично – на греческой сцене.

Где начиналась моя история, я вам точно сказать не могу. Хотите – в Праге, хотите – в подсознании, хотите – на юге Франции, в департаменте Прованс, где «с ноября по март особенно дует мистраль…» Где «в небольших долинах стоят рядами маленькие круглые деревья с оливковой листвой, а на заднем плане – горы нежнейшего тона…»[3]

Если взглянуть на картины постимпрессионистов, например Поля Гогена или Винсента Ван Гога, то можно сказать, что Прованс за сто пятьдесят лет совсем не изменился. Те же пейзажи и впечатления, светло-коричневая почва и многочисленные виноградники, Альпы, маслины и, конечно, оливковое масло. Мой дедушка выращивал оливки, мой прадедушка выращивал оливки, я глотала их вместе с косточкой, потому что это – «полезно для желудка, мадемуазель Берта!..». Моим воспитанием занимались дядюшка, невозможная Валерия и стадо баранов, которое вечно блеяло под окнами… «Ме-ед, ме-е, у, зе-е-ель Бе-е-е-ерта! Не кида-а-айтесь камнями, пожа-а-а-алуйста!» По правде говоря, дядюшка намного чаще наказывал Валерию, чем меня. Я неоднократно замечала, как, улучив момент, дядюшка хлопал Валерию по попке без видимой на то причины. «Почему же Валерия не плачет и не обижается? – думала я, глядя на подобную несправедливость. – Лучше бы дядюшка отхлопал няню!» Но дядюшка имел претензии только к нашей Валерии – экономке и горничной в одном лице. «Вот видите, – сообщала я баранам, – к чему приводит непослушание!» Бараны жалобно блеяли…

Своего отца я никогда не видела и не знала, а мама умерла при странных, как мне тогда казалось, обстоятельствах. Умерла при появлении в нашем доме «маленького Брюта»… Я быстренько сопоставила эти факты и решила, что мамочка принципиально покинула нас, дабы не видеть это мерзкое чудовище. Маленький Брют постоянно верещал, как пожарная машина, которая приезжала тушить амбар в соседнем поместье. Да только машина приехала, ничего не потушила и уехала, а Брют остался. Расположился на втором этаже, в отдельной комнате, со своей кормилицей, от которой почему-то пахло сгоревшим амбаром… А через месяц, как мы похоронили маму, в доме появилась Валерия. Она мне понравилась больше маленького Брюта. Не верещала, а говорила приятным голосом и чем-то напоминала маму – такая же стройная и рассудительная. Она могла мне объяснить все что угодно – отчего льется дождь, когда грустно, почему протоптаны дорожки в ненужном направлении и поэтому приходится лазить через изгородь и рвать платье… Вдобавок от Валерии всегда приятно пахло; я потихоньку прокралась в ее комнату и как следует надушилась из разных флакончиков… Но не добилась подходящего результата. Даже бараны от меня отвернулись. «Больше не всегда значит лучше», – пояснила Валерия, и я запомнила эту истину, а несогласный дядюшка снова хлопнул Валерию по попке…

Наверное, Валерия все-таки рассердилась и решила отомстить моему дядюшке. Для чего в один прекрасный вечер взяла и переехала в его спальню. «Теперь она будет дергать дядюшку за усы, – намекнула я баранам. – Спокойной ночи!» И действительно, проползая на четвереньках по коридору, можно было слышать, как охает дядюшка за дверью. «Коварная Валерия наслаждается местью без зазрения совести!» Вначале по утрам я тщательно инспектировала дядюшкино лицо – усы были на месте. И даже попышнели с того самого времени, когда в его комнату переселилась Валерия. Усы стали закручиваться кверху, а раньше висели под носом, как спущенные подтяжки. Но месть «невозможной Валерии» продолжалась с неизменной регулярностью…