Алексей Шельвах - Приключения англичанина Страница 8

Довольно-таки грустно заканчивается новелла о Флинсе, не правда ли? Что делать, не я ее сочинял.

Прочитаем еще одну, о сэре Тристраме Шотландском, каковая, уверяет отец в предисловии к ней, переведена им со старо-французского подлинника[5]. К сожалению, нет у меня возможности установить авторство текста, ни даже издание, которым отец пользовался. В предисловии он лишь указывает: «Многоточие в квадратных скобках означает повреждение текста невосстановимое. Иногда переводчик (это он скромно о себе) решался предложить свой вариант прочтения трудного места, – тогда в квадратные скобки заключено именно предполагаемое слово».

Из дневника переводчика

Вчера был вечер. Гости соблюдали морды поведения. Терпи, бумага!

Не Вакх, не варвар, с черепом стакана я витийствовал однако.

Колодец водки на столе! В ушах – звук крови.

Испытывал кружение мозгов, – симптом любови.

Вздыхал, – у девы дыбом влас, как в поле злак.

Пришелица, зачем зажгла свой масляно-зеленый зрак?

Мне скучно, бес. И мне, мне – скучно, Фауст!

Нас было двое. Напрягали фаллос.

Я щедрым был, как целый Купидон.

Не скопидомничал. Семян излил бидон!

Поил подругу детородным перламутром.

Она гимн Гименею пела утром.

Сэр Тристрам своеобычно для средневекового рыцаря жил в замке, числился вассалом короля Малькольма[6], а всех дел у него было скакать на [коне] вдоль границы и привечать мечом незваных.

Сэр Тристрам ростом был [...][7]

Улыбаясь, разгибал подряд девять подков. Владел всеми видами холодного оружия. Убийственно стрелял из лука.

Но был не чужд и образованности, превзошел тривиум-квадривиум, умел изъясниться на пиктском, древнеанглийском, нормандском.

Не скупился на свечи из бараньего жира и дотемна читал пергаменты, а то наведывался в Мелрозский монастырь, – тамошняя библиотека насчитывала восемнадцать названий!

И что самое главное: знания не лежали под шлемом втуне. Сочинял вирши.

Жена его, леди Гвендолин, была красавица и, судя по имени, ирландского происхождения. Была рыжеволосая, с зелеными глазами, рослая, с грудью и сильными руками, ногами.

Времена были суровые, поэтому сэр Тристрам обучил супругу рубить и колоть мечом, скакать [ на коне ], стрелять из лука столь же метко, как он.

И образована она была не хуже сэра Тристрама, вдобавок мастерски вышивала ирландские орнаменты. Для собственного удовольствия, разумеется.

Замок их, невеликий и неказистый, радовал тем не менее зрак окрестных жителей, – управлял ими сэр Тристрам справедливо, дни повинностей претворял в празднества и принесших дары угощал в свою очередь вином и мясом.

А леди Гвендолин, ежели скучала, преподавала деревенским детишкам начатки знаний.

Впрочем, скучать не было времени! Замок напоминал проходной двор - входили и выходили пилигримы и менестрели, – последних супруги слушали с особенным вниманием, ибо и сами превосходно бренчали на роте, псалтериуме. На музыкальные их вечера сьезжались ценители со всей Шотландии.

А сосед сэр Баклю, бездарь и завистник, в замке своем скрипел зубами. Весьма привлекала его внешность леди Гвендолин, да нечем было заслужить благосклонность.

Теперь, дабы завершить пролог, опишем будни сей четы: вот сэр Тристрам скачет осматривать владения, – в черной куртке, в серых штанах, в черных сапогах, к поясу прицеплен меч.

Чуть позади, на сивом, в яблоках, – леди Гвендолин в модном bliaut, в красных сапогах – зеленоглазая, златоволосая!

И следом – свита в стальных свитерах и шлемах.

«Известно ли вам, леди, – говорит сэр Тристрам, осаживая коня и оборачиваясь, - что меч сей, завещанный мне отцом и названный им Redemptor, что в переводе с латинского означает...»

«Искупитель», – подсказывает леди Гвендолин.

«Угу, – одобрительно улыбается сэр Тристрам. – Не перебивай однако. Так вот, меч сей выплавлен из цельного куска руды. Это, как можете вы заметить, приглядевшись к характерному узору на клинке, булат, причем не перекаленный, ибо в срок извлечен из пламени и прошел процедуру отпуска, каковой процедуре и обязан своими качествами: в меру тверд, вязок, упруг. О, спору нет, моя дорогая леди, и обычный стальной клинок возможно закалить до твердости булата. Токмо сей лжебулат прыснет как стекло, увы, редкостное покамест в шотландском нашем захолустье, прыснет вдребезги при добром ударе о шлем супротивника. Истинный же булат хотя и тверд, а все вязок. И ощути, как востро заточен, а? Востро? И щелкани ноготком по клинку, - звенит?»

«Грустный какой звон», – сказала леди Гвендолин и стала озираться, вдруг волнение стеснило большую ее грудь неведомо отчего.

«Нимало не грустный, а присущий именно булатному мечу. А вот тебе еще один аргументум, что это действительно булат, а не подделка. – Тут сэр Тристрам выдергивает из виска леди влас и рубит сей влас в полете его по воздуху на два равных отрезка. Ох, и глазомер у сэра Тристрама.

«Каково, а? А ведь ваш вас... влаш вас... ть-фу, твой, говорю, волос затруднительнее рубить на лету, нежели, допустим, конский. Твой волос – паутинка, а лишь булат, любознательная вы моя леди, возможно заточить до баснословной этакой востроты, чтобы рубил паутинку, воздухом влекомую. До вечера, дорогая.»

И сэр Тристрам уносится, и следом свита с копиями и криками [...]

А леди Гвендолин, сопровождаемая четырьмя валетами, возвращается в замок, распоряжается относительно ужина, садится на лавку и вышивает ирландские орнаменты. Ждет.

Вечером при свече сражаются в шахматы: то ломят белые, то – красные. Интеллектуально соперники равны, поэтому всякий раз приходится им соглашаться на ничью.

Но однажды выехал сэр Тристрам на охоту и отсутствовал три дни. Леди Гвендолин даже начала нервничать.

Она стояла на стене замка и заламывала себе руки, воображая мужа в единоборстве с драконом.

Вдруг сэр Тристрам прискакал из леса и как же он выглядел! Плохо, скверно он выглядел.

Спрыгнул с коня, взошел в замок, сел за стол. Валет налил ему эля из оловянного кувшина в оловянную же кружку.

Леди Гвендолин приблизилась и спросила с достоинством: «Где пропадали вы, мой друг, и все ли с вами в порядке?»

Но сэр Тристрам посмотрел на нее, не узнавая, вдруг вскочил с лавки и ударом кулака превратил ее нос в красную лепешку.

Леди гордо удалилась в спальню, а сэр Тристрам захохотал и залпом выпил содержимое кружки.

Еще не закатилось солнце, а уже он переколотил всех валетов, выгнал вон пилигримов и менестрелей, леди Гвендолин загнал в подвал и посадил на хлеб и воду.

И облачился в латы, и поскакал на Большую Северную дорогу, и связался с извергами рода человеческого.

Еще не выкатилось Солнце, как он во главе приспешников стал грабить и жечь населенные пункты.

Перо не поворачивается перечислить злодеяния, совершенные сэром Тристрамом в течение трех последующих лет. Не поворачивается, а надобно. Повествование обещано правдивое. А посему и перечисляю: [...][8]

Вот как зверствовал. А щадил лишь детишек, стариков и произвольно избираемых женщин.

Вотще король Малькольм посылал полномочных представителей, дабы на местах организовывали отряды народной милиции. Сэр Тристрам милиционеров возненавидел особенно и, ежели попадались ему на пути, понуждал выпивать коварное количество вина, чертил на земле черту и – условием пощады было по черте хождение. Ступит мент на дюйм мимо - шумит меч, и голова долой.

В Шотландии не было тогда рыцаря, толь смелого и храброго, чтобы сразился с разбойником. Таковые тогда воевали в Палестине.

А сэр Баклю трусоват был и отсиживался в замке своем, прислушиваясь со злорадством, как снаружи клянут негодяя окрестные жители.

Ровно три года бесчинствовал сэр Тристрам, сиречь до той самой нощи, когда взял приступом Мелрозский монастырь, монахи коего вели супротив него пропагандистскую деятельность.

И вот возле руин пылающих построил монахов в очередь и взмахами [меча] начал [...]

Тут из нощного воздуха является рыцарь с пламенем вкруг серебряного шлема, и предлинные иглы из шлема торчат, и в длани жезл звучащий: «Пи-пи-пи!»

И грозит жезлом: «Опомнись, Тристрамище! Что же ты творишь, падло?»

В сей же миг стало сэру Тристраму стыдно, уши стали малиновые, из [глаз] брызнули [слезы].

Воткнул меч в землю, рухнул на колени, поклялся завязать.

И насмешил подельников. Обступили, приставили персты латных рукавиц к вискам, показывая друг другу, что главарь малость не в себе.

И разозлили. В считанные миги отрубил кому – руку, кому – ногу, а ведь ребята были опытные, увертливые.