Володя Злобин - Ужин моего таракана Страница 8

Ей бы пошел открытый перелом, обнаживший птичьи косточки, но я сдерживаю себя:

— Ты прекрасна, но если ты еще больше затянешь галстук на моей шее, то задушишь меня.

Мне становится не по себе от произнесенной банальности, родом из тупоумных семейных комедий. Но Светик смеется, точно я рассказал ей самую смешную шутку в жизни. Девушка, обряженная в новое платье, будет смеяться над чем угодно, ведь сегодня я должен познакомиться с ее родителями.

— Точнее с мамой. Я живу с ней, и братом, без отца. Ты ей так понравишься! Она будет без ума от тебя!

Я в этом не сомневаюсь, так как я нравлюсь женщинам, хотя они все реже нравятся мне. Но это неопределимое стремление человека — впечатлять и срывать аплодисменты вынуждает меня действовать.

Светина мама проживала в гнусной пятиэтажке. Маленькие, скособоченные подъезды с уродливой мелкой плиткой, душно спрессованные квартирки, где на стенах всегда висит ковер. Ей уже было немного стыдно за то, что ее мать, та, кто породил ее на свет, живет в такой обшарпанной бедности. Еще поднимаясь по лестнице Света, сказала мне:

— Мы хотим переехать отсюда… Брат работает…

Я же чувствую, что здесь они останутся навсегда.

— Не дом красит человека, а человек дом.

Мне было решительно без разницы, как выглядит жилище, куда я напросился в гости, и кто такой ее брат, тающая личность которого прожужжала мне все уши. Да, это именно я, а не моя подруга настояла на том, что я должен познакомиться с ее мамой. Света полна надежд, гордости, предвкушения, хвастовства о том, что сумела отхватить парня, который учится на банкира, имеет машину (временно находящуюся в ремонте), собственную квартиру. Надо сказать, что девушка стала намного приятней с момента нашего знакомства. С нее слетел этот презрительный пафосный налет стервочки. Она стала человечней, что ли. Всем в этой жизни хочется простого людского счастья. Но у каждого о нем разные представления. Зная то, что произойдет, мне было ее даже немножко жаль. Удивительно, но даже такая девушка смогла преобразиться и отойти от прежней, бесполезной жизни.

Я не хочу ее расстраивать, говоря о том, что весь мой образ, а также имя — это выдуманная на скорую руку ложь. Я не поленился снять левую квартиру и положить на видное место ключи от арендованного автомобиля. Разумеется, я не рассмеюсь в лицо бедной Светочке, по–варварски разрушив все ее надежды, нет. Я играю не на тромбоне, а на скрипке.

После нажатия кнопки звонка — птичий шелест. Такой же искусственный, как умирающий на подоконнике чахлый цветок. За дверью послышались шаги, и я ободряюще поцеловал девушку в щечку. Ее серенькие глаза зажмурились от удовольствия. Бедная, глупенькая Светочка!

— Это мы, мам. Открывай!

После первых секунд знакомства, когда открывшая дверь женщина с надеждой изучает меня, на ее лице сменяется масса эмоций, и оно становится похоже на полотна Пикассо. Ведь это та самая женщина, усредненная жизнью, сероватая с красными губами и родинкой над левой губой. Та самая, которую я впервые заприметил в кулинарном колледже. Та самая, у которой я с настойчивостью спрашивал на улице, как мне пройти на небо.

Я широко улыбаюсь и говорю:

— Здравствуйте, Галина Марковна!

И уверенно перешагиваю через порог.

Мы сидим за обеденным столом в белой кружевной юбке. Она слегка желтовата, как нечищеные поутру зубы. Сколько бы ее не жевал барабан стиральной машины, она все равно пахнет вытянутой из шкафа затхлостью.

— Будьте добры, Галина Марковна, передайте зелень.

Она сидит напротив нас, переводя полный ужаса взгляд то со Светы, то на меня. Надетое по случаю платье, точно чувствуя ее настроение, немного скомкалось, и пожухло, как кожура банана. Ее дочь даже ничего не заметила, а вот от меня не укрылась и самая малая черточка. И прелестный тоненький язычок шрама нал правой бровью, напомнивший мне Настю, и родинка над левой губой. Почему–то, если родинка вскочила выше губы, то это сочетается с шармом, каким–то французским кокетством. Она делает лицо, особенно если оно обрамлено очками, женственным и эротичным. Но стоит мушке образовать выпуклость на подбородке, то она сразу обретает черты уродства, добавляет лицу сходства с грустной маской мима.

— Галина Марковна, — повторяю я извиняющимся тоном, — будьте добры, передайте зелень.

— Держи… Антон, тебя ведь так зовут?

Она случайно правильно называет мое настоящее имя. Света всплескивает руками, будто ее мама только что перепутала Кристину Агилеру с Бритни Спирс — самый смертный грех в среде её подружек.

— Ма–а–ам, — тянет она так противно, что мне хочется вставить ей в пасть трубу, чтобы эти одухотворенные звуки не пропали зазря, — ну я же тебе сто раз говорила… Слава.

Женщина начала брать себя в руки. Верно, она думает, что ей показалось, что этот обходительный молодой человек похож на того сумасшедшего с улицы, который докапывался до нее о том, как пройти на небо. Что за чушь, не может же быть такого, что ее дочь привела в дом полоумного? В нее вливались силы и энергия, я почти видел это, если бы смог сосредоточиться на ее ауре. К сожалению, мне скоро придется выпить этот бокал выдержанного, скоро уже бы превратившегося в уксус, вина.

Когда женщина взяла в руки блюдечко с зеленью я, как бы невзначай подмечаю:

— Красивая сегодня погода. А небо какое…

На слове «небо» я блаженно зажмурился, как кот при виде сметаны. Я с наслаждением увидел, как дрогнула в ее руке чашечка и уже прежним тоном, приняв плошку, поблагодарил бедолажку:

— Премного благодарен, Галина Марковна.

И когда она, успокоившись, решила, что это было простое, ничего не несущее за собой замечание, я незаметно подмигиваю ей, будто, это не я здесь со своим эгом устроился заговорщиком, а она плетет какие–то разгаданные мной козни. Я подмигиваю ей еще раз и, сделав вид, что зеваю, страстно шевелю языком, как порнографическая змейка.

— Простите? — растеряно спрашивает она у меня, оторопела, глядя на мои движения, невидимые Светой.

— Что? — мигом вклинивается ее дочь, — что, мааам?

Я принимаю вид агнца божья и удивленно вопрошаю:

— Что такое, Галина Марковна?

Никому из живущих не хочется показаться дураком и ради этого он пойдет на любую глупость. Женщина растеряно ответила:

— Ничего, видимо мне показалось. Что–то я сегодня неважно себя чувствую.

Мой нелюбимый Светик устало спросил:

— Ну что такое, мама? Я тебя познакомить хотела со Славой, а ты…

Я озабочено, как будто мне это действительно важно, машу руками, точно паук, свивший сети над белой паутиной скатерти. Вспоминаю оставшегося дома Пашку добрым словом.

— Нет–нет! Настя, принеси стакан воды с кухни, пожалуйста. У твоей мамы видимо болит голова. Я ходил на курсы первой помощи, это поможет.

Влюбленная протестующе хотела что–то сказать, но я легонько поднажал на ее сознание, допустив в глаза холода и пристально сфокусировав взгляд на ее левом зрачке. После этого женщины выполняют все, что я им скажу.

— Хорошо, сейчас.

Ей не хотелось подниматься из–за стола, оставляя в одиночестве мой пах и коленку, к которым она тайно от матери, ловя от этого наслаждение, прикасалась. Ее похоть даже осторожно пыталась расстегнуть мне ширинку.

Лишь только мы остались одни, я ободряюще сказал этой женщине, далеко не слабой, просто взятой мною с нахрапа:

— Ничего. Я просто так зевнул, простите меня. Есть неприятная такая привычка.

Она растеряна, а я знаю что делать. В ее голове опрокинутая колода карт, а в моей разложенный пасьянс. У нее просто не было шансов. Я, аккомпанируя себе вилкой, чтобы больше походить на сумасшедшего, наклоняясь к ней, быстрым шепотом произношу небольшой монолог:

— Галина Марковна, я люблю вашу дочь…

На ее губах появилась улыбка, она не шокирована таким поворотом событий и готова взять меня в оборот, поэтому я быстро добавляю:

— Люблю даже больше чем Харе Кришну и когда мы поженимся, то острижемся налысо и уедем с ней в Индию. Я знаю там, в устье Ганга, отличное селение кришнаитов с общими женами. Вашей Светочке очень повезло! А насчет головы не волнуйтесь, сейчас ваша дочь принесет воды, а у меня есть синенькие таблеточки. Мне они помогают не замечать инопланетян и подземных гномиков. Они следят за мной, особенно гномики, у них такие синие колпачки… Вы же знаете…

Я слышу Светины шаги, поэтому рассудительно, как должен производить впечатление потенциальный жених, заявляю:

— Что нынче очень трудно найти достойно оплачиваемую работу, но я к этому стремлюсь и уже могу похвастаться серьезными успехами…

По ее лицу Света понимает, что произошло нечто ужасное. В Галине Марковне наконец–то начинает пробуждаться непримиримая советская женщина, пресыщенная российским «изобилием», готовая пойти на все, лишь бы добиться своей цели и сделать икру из кабачков.