Алексей Качалов - Ампутация Души Страница 8

— Ба, раб Божий Николай! — воскликнул Скипидарыч, признав Деснина. — А я все гадаю: ты, не ты? Живой, едрень фень! А я уж думал: сгинул где.

Речь мужичка показалась Деснину знакомой, особенно этот самый «едрень фень», но он никак не мог вспомнить, кто перед ним.

— Скипидарыч, — сам подсказал тот, протягивая руку.

Только сейчас Деснин признал в этом пропитом мужичке дьячка, что служил в церкви при Никодиме. Механически пожимая протянутую руку, он хотел что-то сказать, но во рту так пересохло, что получился лишь какой-то хрип.

— Э-э, браток, — протянул Скипидарыч, подводя Деснину ведро — Видать, тебе совсем худо. На-ко, попей водички-то.

Тот наклонил побитое ведро и принялся жадно пить ледяную воду. Шок от увиденного несколько отступил, и тут только Деснин учуял донельзя противный запах перегара, которым разило от Скипидарыча.

— Все пьешь? — спросил Деснин первое, что пришло в голову.

— Так вся деревня, читай, спилась, вот и я за ней, последние мозги пропиваю. Без мозгов оно легче. Многие знания — большие печали, — проговорил Скипидарыч в свойственной ему афористичной манере.

— А ты все такой же философ, — вновь брякнул Деснин совершенно не то.

— Уж какой есть. Философ, понимаешь, это диагноз. Да не обо мне речь… Эх! Совсем житья не стало. То ли дело при Никодиме было. Он меня понимал…

— А где он? — полушёпотом спросил Деснин.

— Нету Никодима — сгорел. Не видишь, что ли — пожар был.

— Как «сгорел»?

— Так и сгорел — заживо. Вместе с домом.

— Что?! Врёшь! — Деснин схватил Скипидарыча за ворот и на мгновение приподнял над землёй. Коромысло с ведрами полетело вниз, вода расплескалась по пыльной дороге. Тут ворот ветхого пиджачка оторвался, и мужичок вновь встал на ноги.

— А чего мне врать? — казалось, его нисколько не волнует оторванный ворот и пролитая вода. — Сгорел Никодим, — в глазах Скипидарыча вдруг появилась какая-то запредельная грусть. — Сгорел! — вдруг грусть в его глазах сменилась злобой, будто Деснин был в этом виноват.

— И никакого житья, — продолжал Скипидарыч, поднимая ведра. — Смерть, Коля, это не трагедия. Трагедия — это жизнь. Э, да не о том я… Нет Никодима-то! — почти всхлипнул Скипидарыч. Казалось, лишь только сейчас он осознал в полной мере этот печальный факт.

Деснин молчал. В связи с известием о смерти Никодима какая-то пустота навалилась на него. Пустота. Словно вырвали что-то из него, и теперь, на месте этого «чего-то», зияла своей пустотой дыра. И не просто зияла — она требовала, требовала заполнить себя. Словно в воронку урагана засасывало в ту дыру все чаяния и надежды, все то, чем жил Деснин последние семь лет. Все рушилось.

Скипидарыч, казалось, прекрасно понимал состояние собеседника.

— Это…Коля, — робко дернул он Деснина за рукав, — Идем-ка, идем со мной. Вона тебя как перекосило. Тута тебе вода не поможет. Тута надо чего покрепче. Это уж я по себе знаю — до сих пор из запоя выйти не могу.

Но Деснин, отдернув руку, достал пачку сигарет, закурил и присел по-зэковски на корточки, все так же неподвижно глядя на пепелище. В голове его стоял туман, сквозь который неясно пробивалась болтовня Скипидарыча, присевшего рядом.

— Давно тебя, Коля, не было. Значит, послушал Никодима — сел, сам сел. Да, принял муку. А, коли к Никодиму ехал, не сломалась в тебе вера. А тут такое, едрень фень. У меня и самого словно стержень какой вынули — вот и развилась острая алкогольная недостаточность.

Тем временем служба кончилась. К церковному крыльцу подкатил ярко красный «Опель», в который, снимая на ходу рясу, влез священник.

— Во, видал, — тут же прокомментировал данное событие Скипидарыч, — Наш Пафнутий службу отслужил — теперь прямо в райцентр, к «братве» в кабак оттянуться поехал.

Деснин не слушал болтовню Скипидарыча и лишь смотрел невидящим взором туда, куда тот указывал.

— Эх, Коля, худо тебе, видать, совсем. Пойдем ко мне, что ль?

— Водки, — наконец выдавил из себя Деснин.

— А, понял. Нам по пути — зайдем.

Деснин поднялся и неровной походкой отправился туда, куда увлекал его Скипидарыч.

Пил он много и не закусывая. Но водка не действовала. Она наполняла лишь желудок, но не могла заполнить той страшной пустоты, что была внутри. Деснин с трудом понимал где он. Смутно помнил лишь, как Скипидарыч, прихватив три бутылки водки, привел его в какую-то избу и усадил за стол. Уже заметно стемнело. Вдруг в окно ударил свет фар, и тени от рам побежали по стенам. Скипидарыч высунулся в окно.

— О, вот и наш батюшка явился, едрень фень. У, да с ним еще две бабы в придачу. Вот так вот — утром детей крестит, а вечером в кабине с девицами «причащается». И куда ж это его возили? Должно быть, бордель какой освящать, а баб, видать, бартером получил. А че, очень удобно. Вот он новый кабак в райцентре, который из библиотеки переделали, недавно освятил — теперь бесплатно туда бухать ездит каждый день. У, змей, а еще иеромонах называется. Эх, Коля, здесь такие дела… Вот завтра в себя придешь, расскажу — не поверишь. А помнишь, когда ты у Никодима был…

Скипидарыч не договорил, так как Деснин, при упоминании имени Никодима, перевел на него осоловелый, полубезумный взгляд.

— Ладно, темнить не буду, — совершенно серьезным тоном заговорил Скипидарыч. — Тебя сейчас только Никодим и интересует, знаю. Так вот, Коля, держись: чую я — неспроста этот пожар был.

Взгляд Деснина стал совсем страшен. Заиграли желваки, шрам на щеке как-то совсем посерел. Скипидарыч понимал, что еще немного — и перегнет палку, но, тем не менее, продолжал говорить:

— Неспроста, ох неспроста…Убили Никодима! — наконец, выпалил он то, что давно вертелось на языке.

Душа разгерметизировалась. Злой мир подло, исподтишка саданул Деснина в самое сердце. Непроницаемый кокон, который в течение этих семи лет вил Деснин вокруг души своей, лопнул. Зло мира со страшной и неумолимой силой врывалось в нее и разрывало изнутри. Зло, к которому, чтобы избежать отравления, словно к яду надо привыкать долго и постепенно, наполняло и отравляло нетренированную душу. Деснин просто захлебывался злом.

«Почему так?! Что же это за мир такой, в котором самого лучшего человека убивают?! — вихрем неслись в голове мысли, — Стало быть, нет на земле больше правды, совсем нет?!»

«Я смирился, я всем простил! — доносился откуда-то другой голос, — Зло в мире неизбежно и надо принять мир таким, каков он есть. Надо простить».

«Простить — значит забыть. Значит предать».

«Чтобы не потерять веру в этом мире, она должна быть отвлеченна. Нельзя связывать веру с конкретным человеком».

«Но как его забыть, как отвлечься? Ведь убит он, убит!»

«Если же злодейство людей возмутит тебя негодованием, даже до желания отмщения злодеям, то более всего страшись сего чувства. Прими муки и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил, а сам впал в грех, сам стал злодеем».

«Все это слова, а вот факт: Никодим мертв!»

— О-о-о!!! — взревел Деснин, схватившись обеими руками за голову. В следующий момент он вскочил на ноги, переворачивая стол со всем, что на том стояло. В глазах его помутнело и кругом пошла голова. Еще мгновение он стоял, шатаясь не от огромной дозы алкоголя, а от крупной дрожи, что пробивала все его тело, затем рухнул навзничь.

Глава V

Искуситель

Деснин с трудом разлепил веки. Перед ним на корточках сидел Скипидарыч.

— Ну и тяжёл же ты, едрень фень, — произнёс тот, заметив, что гость приходит в себя. — Еле допёр тебя вчера до кровати. Скорую даже пришлось вызывать. Всю ночь зубами скрипел. Удар тебя хватил, сказали. Мол, пить надо меньше в такую жару. Да я, думаю, не в питье здесь дело-то. Материалисты хреновы, едрень фень! Тут у человека душа кровью бродит — а они всё в алкоголь переводят.

Деснин с усилием разодрал слепленные губы, хотел что-то сказать, но у него ничего не вышло. Скипидарыч подал ему ковшик с водой. Деснин машинально сделал несколько судорожных глотков. Сознание медленно вползало в мозг, захватывая всё новые и новые территории. Он с трудом вспоминал, где он и что с ним, и кто этот неумолкающий мужичок.

— С армии у меня еще это, — наконец проговорил Деснин, — Раньше зарубало время от времени, а теперь очень сильно надо постараться, чтобы у меня перемкнуло.

Он поморщился, приложив руку к голове, затем попросил:

— Закурить дай.

Скипидарыч протянул пачку «Примы». Деснин с трудом присел на кровати, закурил.

— О, моя любимая! — встрепенулся Скипидарыч, услышав едва различимую сквозь помехи мелодию, которая доносилась из добитого приемничка. Он схватил аппарат и пару раз шмякнул им об стол. Что-то хрустнуло, и из динамика захрипел Высоцкий: