Борис Виан - А потом всех уродов убрать! Страница 8

Дуглас ест свой бифштекс, а я обращаюсь к яичнице – чувство у меня такое, будто я не принимал пищи уже года полтора.

Санди Лав просто восхитительна, она тут же меня атакует.

– Почему это вы так быстро убежали вчера вечером?

– Во-первых, не вчера вечером, а сегодня утром. У меня была срочная встреча.

Она недоверчиво смотрит на мою голову. Я совсем забыл, что шишка все еще там.

– На вашем месте, – говорит она, – я бы так не торопилась. Это опасно.

– Это же скандалист, – уверяет Дуглас. – Рок всегда был скандалистом и навсегда им останется. Поверьте мне, любовь моя…

С полным ртом жареного лука он нежно склоняется к Санди Лав, но та отталкивает его.

– Не думайте, что меня может соблазнить этот ужасный луковый запах, – говорит она. – Я предпочитаю шанель.

Дугласа не так-то просто смутить. Он поглощает бифштекс с заразительным удовольствием, и я едва успеваю обогнать его с яичницей.

Я смотрю на Санди Лав, она смотрит на меня; в атмосфере, бесспорно, происходят какие-то изменения, так как столкновение наших взглядов вызывает заметное повышение температуры. Я роняю на пол бумажную салфетку и, наклонившись за ней, убеждаюсь, что под столом можно увидеть много любопытных вещей, в особенности когда их вам хотят показать, и что на Санди Лав нет ничего такого, что помешало бы ей широко расставить ноги или поиграть в классики.

– Я не скандалист, – говорю я. – Мне пришлось покинуть вас, но против своей воли. Приношу вам искренние извинения. Как вы можете заметить, – тут я указываю на свою голову, – я шел не для того, чтобы поразвлечься на стороне.

Санди Лав улыбается, и я вижу, что она совсем на меня не сердится, и это побуждает меня заказать двойную порцию бифштекса со шпинатом. Пока официант записывает заказ, я оглядываюсь по сторонам, и в то время как я поворачиваю голову направо, кто-то хлопает меня по левому плечу. Я поворачиваюсь так резко, будто меня ужалила гремучая змея. Но это всего лишь другой официант.

– Вас спрашивает какая-то дама, – говорит он.

– Где она? – спрашиваю я, не шелохнувшись.

– Вон там.

Он указывает мне на стоящую в дверях высокую худощавую девицу.

– Что ей от меня нужно?

– У нее к вам личное дело, если не ошибаюсь, – отвечает официант и уходит.

– Готово дело: еще одна несчастная, не так ли? Бедное мое дитя, – продолжает Дуглас, повернувшись к Санди Лав, – судя по всему, вам придется еще раз удовольствоваться моей компанией.

Я поднимаюсь. Снимаю свою руку с бедра Санди Лав, но она пытается удержать меня: вероятно, массаж, которому она подверглась, ей настоятельно рекомендовали врачи.

– Не бойтесь, – говорю я. – Я вернусь.

Я предстаю перед незнакомкой, и она начинает довольно быстро говорить. Она не очень симпатична, у нее крупный рот и большие неприятные глаза.

– Фотографии у вас? – спрашивает она.

– Какие фотографии?

– Вы прекрасно знаете. Я хочу сказать вам следующее: или вы отдаете нам фотографии, или же мы сами найдем способ их получить. Вы знаете, к чему это привело Петросяна.

– Вас, во всяком случае, это привело не так далеко: вы все еще не нашли их.

Это не рассмешило ее. Она смотрит мне прямо в лицо. Вид у нее слегка разочарованный.

– Мне жаль вас, – произносит она, – вы были очень красивым молодым человеком.

Поверьте, когда речь заходит обо мне, из всех времен я больше всего ненавижу прошедшее.

– Мне бы хотелось остаться тем, кто я есть, еще на какое-то время, – отвечаю я уверенно.

Лицо ее озаряется совершенно ледяной улыбкой, точно я – ребенок, сморозивший глупость Я хватаю ее за руку. Вид у меня самый что ни на есть невинный, но когда захочу, я могу причинить боль.

– Вы ведь не откажетесь посидеть с нами. У меня очаровательные друзья, которым я хотел бы вас представить.

Она сопротивляется, пытается высвободиться, но все напрасно: мой кулак в два раза больше, чем ее. Я подтаскиваю ее к столику, и она нехотя садится между мной и Дугласом.

– Я хочу представить вам Дугласа Тфрака и Санди Лав, – говорю я, вопросительно глядя на нее.

– Цинтия Спотлайт, – говорит она.

Я с трудом глотаю слюну, чуть не задохнувшись при этом. Только ее не хватало… Полный набор.

– Как поживаете? – машинально спрашивает Дуглас.

– Что вам заказать, Цинтия? – выговариваю я с трудом.

– Послушайте, Рок, я действительно очень, очень тороплюсь, – говорит она. – Меня ждут.

Если я буду настаивать, она, очевидно, устроит скандал, а я не могу упустить такой шанс и позволить ей улизнуть.

– Ладно… не буду вас задерживать, – говорю я по возможности самым непринужденным тоном. – Я даже подвезу вас. Пошли.

Я ставлю на карту все. Я поднимаюсь, она за мной, я снова хватаю ее за руку и тащу к своей машине, вскипая при этом от одной только мысли о моем бифштексе со шпинатом. Но еще больше меня бесит то, о чем только что сказала эта идиотка, пытающаяся выдать себя за Цинтию Спотлайт.

Какая-то машина стоит прямо перед моей, а сидящий в ней громила смотрит на меня, пожалуй, слишком уж пристально; при этом он курит как ни в чем не бывало. Другая машина стоит позади моей, и другой малый, чернявый, с красной рожей, сидит за рулем и смотрит на меня еще пристальней, чем первый. Почему это они так на меня уставились? Я чувствую, что начинаю нервничать. Заталкиваю так называемую Цинтию в машину, захлопываю за ней дверцу и стремительно усаживаюсь на свое место. Если они поедут за мной, тем хуже для них: я знаю, что делать. При этом я все больше и больше выхожу из себя, потому что вдобавок к моему бифштексу со шпинатом и тому, что она сказала, я думаю о Санди Лав, которую мне пришлось покинуть из-за этой дряни.

– Вас до такой степени забавляет возможность получить заряд свинца в баш.

Я обрываю ее на полуслове, с невероятным шумом трогая с места, стараясь при этом понять, следуют за мной или нет. На бешеной скорости я мчусь к ближайшему полицейскому участку и останавливаюсь точно перед входом.

– Если у ваших друзей не пропало желание меня достать, пусть подъезжают. А мы тем временем немного поболтаем. Откуда вы и как вас зовут на самом деле?

– Не ваше дело, – бросает она. – Отдайте фотографии, и вам ничего не сделают. В противном случае вы составите компанию Петросяну на холодных плитках морга Лос-Анджелеса. Это все, что я могу вам сказать, и больше вы ничего от меня не услышите. Я упряма и плохо воспитана, к тому же у меня искусственные груди.

Я смотрю на нее сбоку и вынужден признать, что эта девица так просто на уступки не пойдет. Вид у нее довольно аппетитный: большой рот и огромные карие глаза.

– Что я вам сделал, сестричка? – спрашиваю я. – Вам будет очень приятно, если со мной случится несчастье? Неужели вы такая злюка?

Она смеется, и смех у нее вульгарный. Тем хуже, но груди все же настоящие.

– Не пудрите мне мозги, – хохочет она.

– А что, если я приглашу вас в кино? – интересуюсь я.

– Об этом не может быть и речи. – шепчет она.

– Я очень сердит на вас, – говорю я, – но, кажется, уже почти простил. Вы довольны своей работой?

– Мне за это платят.

– Верно, но недостаточно. И потом, вы имеете право на отпуск. Не хотите провести его со мной? В качестве, так сказать, отгула.

– Ох! – говорит она. – Какой же вы приставучий!

Первый раз в жизни я пускаю в ход все свои чары и растрачиваю их понапрасну. Дорого бы я заплатил, чтобы иметь физиономию Мики Руни Если учесть мое обычное везение, можно подумать, что эта девица предпочитает уродов. Я снова завожу мотор, так как для того, что я собираюсь сделать, можно отъехать от полиции.

Через четверть часа я, не глядя на нее, спрашиваю:

– Куда вы дели Цинтию?

Она молчит. Я приготавливаюсь. Подходящее место найдено – зелень, мало народу. Я сворачиваю в переулок и торможу. Мгновенно я зажимаю девушке рот, а другой рукой хватаю ее за шею. Она начинает брыкаться, и я чуть не кричу от боли, когда ее острые каблучки втыкаются в мои щиколотки. Все же я держусь стойко, и мало-помалу она успокаивается, оттого что начинает задыхаться. В этот момент я ослабляю объятия и слегка стукаю ее по голове. Она выпускает сумочку из рук и затихает. Сумочку я поднимаю. Придется обыскать, ничего не попишешь. Это не очень-то радостное занятие, но что делать. На девице ничегошеньки нет. Ничего в буквальном смысле. От этого у меня по затылку разливается тепло, что, в свою очередь, побуждает меня произвести некоторые изыскания: имею же я в конце концов право знать, как устроено женское тело; случай самый что ни на есть удобный, так как эта представительница прекрасного пола подает не больше признаков жизни, чем свинцовая болванка. Моя левая рука скользит вдоль ее ноги, бедра – я инстинктивно отыскиваю участок, где кожа теплее и нежнее. Для очистки совести произвожу слишком тщательное исследование, и девица сладко вздыхает. Когда меня бьют по башке, это не доставляет мне удовольствия, но женщины все же редкостные существа. Тут я останавливаюсь, в свою очередь сладко вздохнув, и убираю руку чуть выше. В бюстгальтере потайного кармана нет. Он и без того неплохо наполнен, причем все это ни в какое сравнение не идет с каучуком, который они накладывают, чтобы походить на Колетт Годар. Ай! Я слишком силен, чтобы манипулировать с таким хрупким предметом, и ломаю застежку этого самого бюстгальтера – на этот раз она уж точно будет мной недовольна. Я прекращаю свои поползновения и быстро выскакиваю из машины – если остаться там еще на пять минут, я за себя не отвечаю.