M J - Шёпот сумеречной феи Страница 8

- Со всем миром... - раздался вдруг хриплый шёпот.

Это произнёс третий человек, о котором двое остальных за своей дискуссией как-то позабыли.

- Чего ты там бормочешь? - прищурившись, спросил первый.

Третий сел на землю и возвел глаза к лиловым тучам, плотно окутавшим небосвод. Его лицо было похоже на маску, застывшую в потрясённом благоговении.

- Беда... со всем миром. Я знаю, что это такое. Знаю...

- Эй, парень, - похлопал его по плечу второй, - приди в себя. Не хватало, чтобы мы тут все съехали с катушек.

- Мы все, аж трое, - не сдержался, съязвил первый.

Но третий, кажется, не слышал ни одного своего попутчика, ни другого.

- Я знаю, - убеждённо закивал он. - Гнев божий, вот что это! Наказание человечеству за грехи. Всему миру...

- За грехи!.. - снова закатился хохотом первый. - А может, лучше выберем версию с инопланетянами? Пускай это они испепелили старушку Землю, а?.. Или, ладно, пусть будет божий гнев. А мы - три выживших праведника. - На этих словах он так зашёлся от смеха, что даже начал икать.

- Да, да, - словно не замечая издевательской интонации, закивал третий человек. - Настал день апокалипсиса...

- Апокалипсис - это заглавие религиозной книги, - с неуместной педантичностью поправил второй. - Означает "Откровение". Саму катастрофу так назвать нельзя.

- Вот ведь что ты будешь делать, - продолжал хохотать первый. - И армагеддоном её назвать тоже нельзя, Армагеддон - это имя древнего города в Израиле. Давайте, что ли, будем проще: конец света, вот вам и всё.

Как и в первый раз, его смех резко оборвался.

- Что за идиотизм, - покачал головой второй человек. Но энтузиазма у него явно поубавилось. Вместо того чтобы идти на поиски выживших, одежды и еды он опустился в пыль рядом с другими двумя.

- Мы не праведники, - опять зашептал третий. - Мы выжили по ошибке. Апокалипсис ошибся...

- Вот заладил, апокалипсис да апокалипсис, - недовольно поморщился первый.

После этих слов никто не добавил ничего, и наступила тишина. Такая явственная, густая, ощутимая, какую никто из этих людей не чувствовал за всю свою прежнюю жизнь. Липкая тишина. Она обволакивала разрушенный город и... разрушенный мир? Неужели это правда?

Едва уловимый свист ветра не тревожил тишину, наоборот, только усиливал. Вместе с ветром мимо пролетали пустые пластиковые пакеты, хлопья жирной гари, которые доносило с пожаров, мятые бумажки. Одна из них приземлилась на изборождённый трещинами асфальт. Оказалось, это денежная купюра. Потом, подхваченная восходящим потоком воздуха, она снова взлетела, а следом за ней взметнулась пыль, которая была когда-то цементом, скреплявшим человеческие жилища.

И три человека возле кирпичной стены вдруг ощутили, каждый по-своему, но все одинаково сильно, что значит бессмысленность. Бессмысленность, бесцельность и тщетность их теперешнего существования. Его ненужность. Ошибочность.

Зачем всё это? Почему все погибли, а они остались мучаться? Может, скоро они почувствуют, что больны если не лучевой болезнью, то чем-то не менее ужасным - мёртвый город превратится в скопище заразы. Или ещё раньше их убьет голод, если не найдётся никакой пищи. За что это им? Если бы в случившемся был хоть малейший смысл... Если бы они поняли свою цель и что-то могли сделать...

Для чего думать о том, как существовать дальше? Да и беспокоиться о собственном здоровье, о пище тоже незачем. Вместо целей и смыслов осталась одна пустота, неживая пепельная пустота.

Честное слово, проще было бы всё это прекратить. Вот ты был - и вот тебя нет уже. Исчез, как горсть пыли, которую сдули с ладони. Но проклятый инстинкт самосохранения и теперь делает этот шаг не таким-то простым... Ничего глупее и придумать нельзя.

Трое. Да, трое - это не один, но что они значат друг для друга, посторонние люди, которые даже именами друг друга не поинтересовались? Даже и не рассмотрели друг друга толком. Так, скользили взглядами по лицам, перебрасываясь словами, не больше того. Случайные попутчики на дороге к небытию.

- Ч-чёрт, какой же всё это идиотизм!.. - не выдержал, вскочил на ноги второй человек. - Проклятый бессмысленный идиотизм!

В сердцах взмахнув руками, он нечаянно задел по плечу сидевшего рядом первого.

- Эй! - вскинулся тот. - Грабли свои придержи. Без тебя тошно!

- Да я не нарочно, - попытался оправдаться второй.

- Не нарочно он! - передразнил первый. - Придурок ты, вот и всё.

- Чего?..

- А того.

Первый человек поднялся на ноги и впервые пристально посмотрел в лицо своему спутнику. И лицо это, перемазанное кровью из порезов и копотью, ему не понравилось. Не понравились беспокойно бегающие и какие-то тусклые глаза...

Он не знал, что его собственное лицо сейчас почти такое же грязное, и взгляд не более ясный. И узнать это ему было не суждено.

"Вот ведь мерзкий тип", - мелькнула у первого мысль. В душе его шевельнулось что-то - не тупое отчаяние, не истерическое веселье. Что-то более сильное, более... настоящее. Более связанное с жизнью. Образовавшаяся было пустота начала заполняться. Заполняться злостью. В глазах первого человека зажегся недобрый огонек.

Смысл. Он увидел вдруг смысл. Если не всего произошедшего, то - вот этого настоящего момента. Смысл - отвращение к грязнолицему типу, который воображает, что много знает про бомбы и метеориты.

Может, все еще и обошлось бы. Но второй, заметив, как черты первого человека исказились агрессивной гримасой, не замедлил отреагировать:

- Сам ты полоумный, ржёшь, как псих! Ну, чего уставился?

Этого оказалось достаточно, чтобы тлеющие угли ненависти вспыхнули ярким костром.

Смысл. Цель. Рядом - враг.

И двое одинаково изможденных, ослабевших людей, собрав остатки воли, с остервенением бросились друг на друга. Никто не ударил первым, они сделали это одновременно.

Третий постоял немного, глядя на них. Мысли разнять дерущихся у него не возникло. Пламя чужой вражды перекинулось и на него. Как будто это даже прибавило ему энергии.

И он тоже увидел смысл.

Мгновение спустя все трое, сплетясь в ощерившийся клубок, катались по покрытой слоем пыли и пепла земле. Задыхались, били кулаками и грызли зубами, всем сердцем желая причинить врагу побольше боли.

Апокалипсис, а может быть армагеддон или конец света исправлял свою ошибку.

Канатные плясуньи

- Цирк-цирк, помешались, что ли, все на этом цирке? Чего всем до него дела-то?

В таком духе княгиня Софья Михайловна Зорницкая ворчала уже полчаса, не меньше. Почти всё время, пока сидела на террасе за чаем вместе с семейством и небольшой собравшейся у них в доме компанией. Ворчала скорее по привычке, чем всерьёз - такая охота возникала у неё нередко. Всё равно, по какой причине: из-за плохой погоды, из-за дурного по её мнению поведения прислуги или почему ещё.

На сей раз виноват оказался передвижной цирк, явившийся в городок N*** на юге Франции, куда княгиня тремя неделями раньше приехала со своей взрослой дочерью, сыном-подростком и двоюродной племянницей, которая годами была едва ли не старше неё самой и считалась кем-то вроде компаньонки. Кроме них на террасе расположились граф Лацкий с супругой, Пётр Николаевич Нерящев, бывший государственный деятель, теперь одряхлевший до того, что поговаривали, будто из ума выживать начал, и Заряжнев, молодой офицер знатного рода. Софья Михайловна за недолгое время знакомства уже успела оценить его как перспективную партию для дочери Натали.

Все эти гости, как сами Зорницкие, были отдыхающие из России. Присутствовали и французские знакомые (семейство Зорницких приезжало в N*** не в первый раз, приятельских связей успели завести немало): мадам Марсье с дочерью Шарлотт и какой-то их друг, имени которого княгиня никак не могла запомнить.

В тот вечер разговор сразу зашёл о цирке, и общий тон почему-то был восторженный. Софья Михайловна из одной природной склонности к упрямству тут же начала высказываться против цирка, в том смысле что развлечение это низкое и недостойное, и "уж наверное, сплошь одни мошенники, и когда уедут, оставят после себя беспорядок".

- Нет, Софья Михайловна, это вы зря! - возразил Нерящев. - Люди там благородные, можно сказать, высокого происхождения.

- То есть как - высокого? Это в цирке-то? - удивилась княгиня.

- Истинная правда, истинная правда, - закивал старик. - То-то и дело, что в цирке, и очень это приличный цирк. Не смотрите, что, так сказать, бродячие комедианты. На представления их не какой-нибудь сброд ходит, а самый свет, самый свет...

- Что-то с трудом мне верится. Вы сами-то видали, Пётр Николаевич?

- Имел честь. И непременно, непременно ещё пойду, - с коротким смешком заверил тот.

По всему было заметно, что княгиня сомневается. Недаром, может, про Нерящева болтают, что малость не в себе... Вот, взялся цирк хвалить. А сам при этом так хмыкает двусмысленно, к чему бы?..

Но, к удивлению Софьи Михайловны, слова Нерящева подтвердила мадам Марсье, дама вполне уважаемая: