Александр Гера - Над всей Россией серое небо Страница 8

За ним телепался Боба, пытаясь сохранить равновесие. МАЗовский кардан тянул нашего "Запорожца"' то вправо, то влево. Жалко расставаться с такой роскошью, России принадлежит она или Африканскому содружеству. Мы провожали Бобу в последний путь с откровенной жалостью, как будто провожали "Явление Христа народу" из Третьяковки в Вашингтон навсегда. Земной шар - это прекрасно, а пятак на метро - и ты в Лаврушинском переулке - оно как-то ближе. Наша местечковость до президентской глобальности еще не доросла. Жалко Бобу, упокой. Господь, его душу, прости метания.

И Господу, видать, жалко стало творение рук своих: зазвонил телефон. Просили нашего президента.

- И вас с новым счастьем, Альберт Григорьевич,- ответил на поздравления он.- Что новенького? Мы застыли в ожидании. Тишину нарушало одно фырчание Бобы в бассейне. Счастливчик...

- Это не по телефону, я лучше намекну,- сообщал Альберт Григорьевич. - Нет его там. - Кого нет? - соображал президент. - Тела нет. - Как нет? - Вот так. И это абсолютно точно установлено. - Куда же оно делось? Может, ретушь наводят, то да се,- нервно зачесал грудь наш президент. Сообщение его огорошило. - Нет. Умники из моих прежних коллег постарались. Ниточка ой куда ведет. Муляж остался. Года три как... - Ну не суки ли, а? - сказал президент, промедлив больше минуты с окончания разговора.- Ничего святого! Боба покряхтывал в бассейне, рыхля красным телом воду, а мы рассеянно взирали на миндальную шелуху. Последний приз уплыл из наших рук. Нищие временщики обошли нас, опытных коммерсантов, на распродаже вторсырья. Не зевай, Фомка, на то и ярмарка. Утешились мы. Этой вороватой цековской команде мы сами и развязали руки. Со времен смерти Сталина они боялись потерять достаток и блюли друг друга, для чего заурядного охламона подсаживали на самый верх, получая возможность наполнять собственные норки. Мышиная в принципе возня, большие деньги в щелочку не затащишь. А тут демократизация развязала руки. Кому как не сидящим на мешках с добром распорядиться оным с толком при открывшихся дверях? Пока в эти двери с триумфом въезжал новый правитель, там уже полушки не осталось. Нас там еще и близко не стояло. А мы, что ли, придумали запасаться счетами за бугром, домишками и служебными паспортами с многократными визами на всякий пожарный случай? А теперь и спросить не с кого, куда главная святыня страны делась. Нет, что ни говори, а хороший партиец - это мертвый партиец. Так пока еще навоз после них выветрится, не одно поколение замаранным жить будет. Крутили мы всякие такие обиды в мыслях, а наш президент телефонный диск насиловал многозначным набором. Наконец связь скоммутировалась и пошла беседа на английском языке: хэлло, хау ар ю, пожелания всех благ в новом году и - из-за такта - главная тема. Для президента и всех нас. Боба в английском не петрил.

- Беневито, а товара-то нет. С минуту разговор в предыдущем ключе: как нет, куда оно делось, вот это да и всякое такое.

- Ты честный парень, мой друг,- ответил нашему президенту собеседник.- И я тебе как честному парню скажу следующее: за твою честность и неполученную прибыль я перевожу на твой счет сто тысяч долларов. Оно у меня. Я лишний раз хотел убедиться, что большевики меня не надули. Ты не обиделся?

Мы рты и открыли. Только наш президент свой так стиснул, что сквозь зубы еле протиснулось "ноу".

- Чудесно, мой друг. Прилетай ко мне побыстрее, есть о чем поговорить, тебе пора настоящим бизнесом заниматься. А парней своих отправь отдохнуть. На Кипр, на Багамы, куда захотят. У вас там гнилой сезон приближается...

Во информация! Мы, балбесы, предположения строим, чего это вдруг опять станция метро "Речной вокзал" на ремонт закрылась - совсем недавно, как раз Горбачева в президенты аппаратчики пропихивали, был ремонт,- а в далеком Лас-Вегасе давно подсчитали, сколько рот молодчиков в гиенной форме с полной боевой выкладкой просиживают в подземке бюджет и ждут время "че". Чего? Да того самого - последний довод королей! Когда все доводы исчерпаны, а обозленный народ продолжает выражать свое недовольство битьем витрин, а также близок к возможности бития разъевшихся и приевшихся морд. - Зачехляемся,- раздельно произнес наш президент. - Ага, пора, мне к Луизе пора,- поддержал президента Боба. Красный и счастливый.

Никто ухом не повел. Плотские дела ушли на второй план. После праздников "Олед" трудился в обычном ритме. Трещали и рушились непрочные подпорки старых конструкций, рубль сдох в гонках за долларом, система пошла вразнос, вокруг молились, матерились, а в "Павиане" Лелек Сурин пел прежнюю песенку и, жуя рябчики с ананасами, ему хлопала купечествующая публика. "Росс непобедимый" торговал стираными портками, в валютном казино "Шанс" крутилось колесо рулетки. На какое число ставить?

Президент знал определенно, знали и мы. Одиннадцатого к нам прибывал товар, последний из большой партии, дождаться его смысл имелся. Билеты, кому куда, решили брать на двенадцатое. И неожиданно тормознулись из-за нашей Луизы.

- Шеф, моего козла приглашают на встречу старого Нового года в известную вам компанию. Он берет и меня,- бархатно доложилась Луиза поутру девятого. - А я при чем? - не понял президент. - Главпальто велел лично вам повторить... - Ага,- сказал президент. Немного поизучал крупное тело программистки в приличном миди и завершил: - Так иди. Только, смотри, без эпатажа. - Скажете тоже... А билеты? На какое заказывать? - Черт! - ладонью по столу хлопнул президент. Он раздумывал: шабаш свой красно-коричневые решили устроить с тринадцатого на четырнадцатое, выходит, Шереметьево с утра не перекроют. - Ладно, бери на четырнадцатое.

Позже мы поймем, что отсрочка окажется роковой. Товар прибыл без опозданий. Каких-то десять граммов в трех ампулах. Трижды два шесть. Шесть миллионов долларов. Нам давно такие цифры рассудка не мутили. Реальный товар, реальные цены. За товар уплачено, осталось получить свою разницу. По зеленому лимону на брата, один на издержки доля покойного Нюмы. Мы брали свой последний приз перед неизвестностью. Серое небо за окном не хотело синеть, ничего не обещало. Тягомотина непредсказуемости. Скука.

Три дня все мы пребывали в ностальгической прострации. Переулки старой Москвы не казались запущенными, а лица прохожих злыми. Генеральские мундиры на прилавках Арбата не вызывали усмешки: хотелось разыскать хозяина, вернуть форму без упреков. Духовые оркестрики в подземных переходах играли "Прощание славянки"... Скорее всего наши сердца подобрели, замедлили свой остервенелый бег перед неожиданной преградой. Что сердцу надобней? Свобода? Куда более - возможность услышать рядом другое сердце. Тут-тук, заходите, не заперто. Видимо, такое испытывали сердца безусых поручиков и бородатых казаков, следящих с палубы последнего парохода, как ширится полоска воды между бортом и берегом. Когда берег потеряет очертания, они сожмутся до предела, способные гонять лишь кровь, а души останутся там цепляться за причал, превращаясь в бесполых медуз.

Пропади оно все пропадом. Тщета, тоска одна и бездушное фарисейство вокруг.

Хватит об этом. Контуры мутились. Мы уезжали не от России, мы уезжали, чтобы вернуться в Россию без Сусаниных. Пусть уж праздник хрустальной ночи и длинных ножей пройдет без нас.

Итак, наш пиит в черной рубашке с отложным воротничком отправился к месту встречи старого Нового года.

На улице Воровского в студии художника-русофила народу собралось с лишком, закусок в изобилии, всяких лафитничков с квасом, графинчиков с морсом, а крепких напитков явно мало. Квасы и морсы наготовили хозяева, закуски гости несли с собой, несли и выпивку во внутренних карманах своих пальто, курток, шинелей, оставляя все в прихожей, дабы не отравить торжества схода преждевременно.

На стенах и переходах из трапезной в мастерню, из мастерни в опочивальню, из опочивальни в омывальню висели маслом писанные славянской суровости лики воителей на фоне копий и мечей, акварелью светились тихие местечки у русских речушек. В красном углу трапезной красовалась икона Егория победоносца в золотом окладе, с горящей лампадой внизу и льняными утиральниками по бокам. Стену напротив занимало "Послание Шамбалы", и загадочно мерцали изумрудью картины рериховского письма, привезенные, видимо, ради торжественного случая из музея Рериха. Икон, иконок хватало везде, там и сям крестился народ, прикладываясь к некоторым. Склоняясь к иконам, можно различить на стенах выцветшие прямоугольники, следы чего-то висевшего ранее. Возможно, тех самых портретов партийных вождей, выставленных на антресоли в мастерне. В народе не меньшее изобилие, чем среди икон и картин. Узнаваемые по частым выступлениям на телевидении писатели-русоборцы, депутаты оппозиции, люд, припоминаемый по фотографиям в журналах, стоявший за спинами вождей на официозах, среди гостей похаживали мальчики в черных косоворотках, не известные никому, но готовые по первому зову стать за спины новых вождей. Эта готовность сквозила в их поспешных поклонах то маршалу, закованному в звезды и орденские колодки, то грудастой певице, отпевшей свое вместе с последней тризной по Суслову, то еще кому-нибудь, от кого возможна известность, на худой конец - возможность пристроиться к доходному месту. Эти мальчики чересчур живо восхищались вольностям мужчины лет за тридцать, который вопреки остальным зело набрался, скакал всюду, время от времени изрекая ни к кому персонально не обращаясь: "Над всей Испанией чистое небо!" Народ вокруг незлобливо протестовал и посмеивался. Муж сей уже прославился писанием на славянские и церковные темы, хотя фамилию имел схожую с названием того местечка, где некогда потерял атомную бомбу американский самолет. В том самом небе, которое чистое. Тогда все обошлось без жертв, чему-то, может быть, научив неразумных империалистов, а звезда Полынь рухнула к нам на четвертый энергоблок, ничему так и не научив коммуняк, не приведшая их к покаянию, коли собрались они в пестром единстве ныне, истово славят Христа и столь же истово проклиная жидов. Скажи им: Христос - самый взаправдашный еврей, забьют. Христос - славянин потому, что так нужно. Заслышав: "Над всей Испанией чистое небо!", они довольно потирают руки.