Анатолий Ким - Поселок кентавров Страница 8

Затем он начал им внушать, ни слова не произнося вслух, — в головах кентавров зажужжала мысль, как бы выраженная на их языке. Они внимали: «ПРОНОРИ КУЫРК AM КУКЕМВРИ, СОРИМАР ТАНОПО И МАНГ Ю ЛЕМГА ВИРЕМБИ ЛАЧАЧА МЯФУ-МЯФУ. ЗОМЕ АМДА МЕН ШУ МЕТЬ ЕЛДОРАЙ, ПАСИВАСИ ЛЕКЮНТРОПУСКАЙТЕПАРЕК, И ЧЕНГА МИЛЕЙШИЕ Ю МЕНДО, ГАМ ЧЕ САТЬ НЕ ЕВПАТИ». И услышав все это, кентавры обрадованно замахали хвостами. Большеротые физиономии их расплылись в самой добродушной улыбке, губы развесились, как ягоды веруськи. Ибо услышанное означало: «Дорогие кентавры, ваш лес горит, и скоро всем будет нечего жрать. Вам здесь все равно придется пропадать, потому что не дадут жить ваши милейшие соседи — дикие лошади амазонки. Поэтому мы хотим переселить вас всех на другую планету, где растет в изобилии вот такая лачача и вы можете есть сколько душе угодно. И там вам придется жить прилично, елдораи завязать в узел, а вашим дамам носить подхватывающие их груди мешочки на лямках, и это все».

Тот, кто держал плод лачачи в руке, сделал шаг вперед и внятным тонким голосом произнес:

— Меролимо?

— Уаф! Уаф! — живо отозвались некоторые кентавры и, высунув языки, стали шумно перхать, как это делают горные козлы, когда они чем-нибудь очень довольны!

Молодой кентаврон Потогришечек, лохматый, бородатый и румяный, коренастый, приземистый и маленький, не выдержал больше и, торопясь скорее к счастью, кинулся первым к огромному светящемуся телу, которое кентавры быстро назвали елдолача, яйцо то есть. За Потогришечеком рванулись еще несколько кентавронов, но тут налетел на них сзади подоспевший Пуду и с ходу уложил одного ударом кизиловой балды. Он хотел зацепить и Потогришечека, тот едва успел увернуться и отскакать назад к остальным.

— Кентаврио-о-он! Стройся! — грозно заревел главнокомандующий, попутно пытаясь зацепить еще кого-нибудь своей дубиной. — Воевать, калкарай малмарай! — ревел он. — К бою готовьсь!

И пришедшие в себя солдаты вновь обретали чувство дисциплины, выбегали на ровное место и привычно выстраивались в две шеренги. Возбужденное безудержное хвостомахание постепенно упорядочилось, строй выровнял носки копыт. Пуду отошел в сторону и для вящего порядка заставил кентаврион помаршировать на месте, считая:

— Ду! Прал! Пайн! Чимбо!

Четыре круглоголовых томсло между тем разомкнули строй пошире, и тот, кто поднимал над собой лачачину да внушал соблазнительные мысли, теперь отбросил в сторону не нужный больше корнеплод и стал копаться четырьмя своими ручными присосками у себя за поясом. По его примеру и три остальных томсло полезли за пояса и вынули оттуда какие-то скрюченные предметы о двух концах.

Удачно выстроив кентаврион, военачальник Пуду приказал взять дротики в зубы и приготовить луки к стрельбе. Полководческая наука предписывала при встрече с неизвестным противником не сразу сходиться врукопашную, а сначала попытаться достать его издали стрелами. Все враги, думал Пуду; кто не кентавр, тот и враг. Пускай его сначала куснет стрела, а там посмотрим, лемге хардон.

Но в продолжение сей полководческой мысли кто-то считывал ее прямо с мозговой извилины Пуду и возражал на нее обратной мыслью: а что, если стрелу не пускать и не воевать, а сейчас же начать переделку всей жизни, уаф? На что мозг главнокомандующего кентавра отвечал: раккапи все это, никакой переделки не получится, обман все это! А надо бить врага до полного уничтожения…

— Кентаврион! Готовьсь! — скомандовал он, стукнув по земле дубиной, которую крепко сжимал обеими руками.

Стрелы полетели в четверых, короткие тяжелые кентаврские стрелы. Но еще в воздухе они превратились в мягкие веревки и бесславно упали в траву, не долетев до цели.

Мало этого — упавшие стрелы, ставшие веревками, вдруг зашипели, задымились с одного конца и начали гореть огненными комочками, которые быстро передвигались к другому концу стрелы, как бы пожирая ее. Подобравшись же вплотную к бронзовым наконечникам стрел, бегущие огоньки мгновенно сливались с ними в едином оглушительном хлопке с разлетающимися искрами. И на лугу словно заплясали огненные блохи, окутанные клочьями голубого дыма.

Четверо стояли неподвижно, выставив перед собою блестящие изогнутые предметины, а необычайно возбужденные кентавры с громовым хохотом побросали строй и кинулись рассматривать вблизи скачущие огненные трескунчики. Четвероногая пехота уже не обращала снимания ни на маячивших перед нею в строю томсло, ни на свирепую колотьбу дубиною командира, который словно с ума сошел и крушил направо и налево, разбивая набалдашником кизиловой дубины хохочущие головы своих солдат.

Удивленные томсло наблюдали за кентаврской Быстрой смертью и не могли взять в толк, почему серемет лагай сопровождается столь бурным весельем, боковым дурашливым поскоком прыгающих кентавров, умирающих под ударами кизиловой балды с широко разинутой от смеха зубастой пастью. И вот по знаку одного из томсло все четверо навели свои изогнутые предметы на прыгавших в веселье конелюдей, и раздались пронзительные «пик! пик! пик!» И лишь прозвучали эти писки, стали мгновенно исчезать в воздухе один за другим, целиком, особи резвящихся кентавров. И только соловый Лютее, съевший когда-то семь ящериц, исчез не сразу, а после семи прозвучавших «пиков, точнее, Лютее после выстрела сначала исчезал, но тут же появлялся снова, хохоча и прыгая, как прежде. Но после третьего выстрела он исчез кентавра продолжали бесноваться на месте. После четвертого выстрела произошло нечто замечательное: левая нога отделилась от правой, обретя совершенно независимое скакание, хвост также отделился, продолжая самостоятельно махать, распалось единое тело, и обнаружилось, что оно до сих пор было не чем иным, как союзом независимых членов! И на уничтожение каждого из них понадобилось по одному выстрелу.

Эти ли мгновенные исчезновения кентавров, внушение свыше или попросту возымевшие действие доводы кизиловой дубины Пуду, но что-то повлияло на поведение разложившегося воинства. Остаток кентавриона вдруг сам, безо всякой команды бросился в сторону на широкий бугор и выстроился на его вершине в две шеренги.

И остался на ровном лугу один командир Пуду да молодой бородач Потогришечек подхватил с земли отброшенную пришлым томсло лачачину, которую шустряк давно заприметил, и пустился галопом наутек, прижимая добычу к груди. Одинокое «пик» прозвучало вослед убегающему, но, видимо, стрелявший промахнулся: Потогришёчек благополучно исчез за бугром. И тогда четырехпалые каратели (или спасатели?) открыли беспорядочную стрельбу по оставшемуся в одиночестве кентавроводцу Пуду. Но все было напрасно: он не исчезал. Видимо, Пуду (как и Лютее), евший мясо в молодости, будучи солдатом македонской армии, съел этого мяса столько, что его тело стало непроницаемым для лучевых снарядов пикающего оружия пришельцев. И только задняя правая нога его, когда-то раненная стрелою, вдруг без крови отскочила от бедра и заскакала независимо.

В это время кентавроны, выстроившиеся на вершине бугра, начали без всякой команды маршировать, да так ладно и с таким усердием, что даже хвостами замахали совершенно одновременно и единообразно! Калкарай малмарай! Так именно предписывал их командир Пуду и многие годы тщетно пытался добиться такого хвостомахания от подчиненных.

А теперь он на трех ногах продвигался к марширующим, тихонько рыча от радости и едва сдерживая слезы восторга. Между тем, выйдя строевым скорым шагом на самый верх широкого бугра, уцелевший кентаврион как бы затанцевал весело… Затем сделал четкий поворот направо, оказавшись фронтом к приближавшемуся командиру, и стал звонко чеканить копытами шаг на месте!

Полководец Пуду наконец приблизился к своему войску, стал под бугорочек и хриплым от волнения голосом начал держать счет:

— Ду! Прол! Цайн! Чимбо!

Войско безупречно печатало шаг, держало строй; Пуду отступил, любуясь им. И тут же рухнул на землю, тяжело завалившись назад. Он еще не привык к тому, что не хватает ноги, и попытался опереться на пустоту. Когда- он упал, грохнув всеми своими членами и грузными мышцами, остаток кентавриона на бугре продолжал маршировать, как на параде. Одинокая задняя нога Пуду, когда-то раненная стрелой и теперь отделившаяся от него, резво подскочила к нему по лужайке и стала льнуть нежно, словно соскучившаяся по хозяину собака. Оглушенный падением кентавр, тщетно пытавшийся подняться на ноги, сначала просто отстранил ее рукою, затем, когда нога вновь полезла ласкаться, Пуду схватил свою чимбо танопото за мохнатую бабку и далеко отшвырнул лошадиную ногу от себя.