Марк Харитонов - Джокер, или заглавие в конце Страница 8

Почему опять стал это вспоминать? После каждого занятия оставалось чувство, что не возникало у меня с этими молодыми людьми не то что контакта — если угодно, резонанса. Как будто настроены были на разную частоту. Если и задавали вопросы, все как-то не о том. Не те, что хотелось бы услышать. Упомянул однажды Ахматову, Лиана, южная красавица, потянула руку: считаю ли я, что между мужской и женской поэзией есть разница? Зачем ей это было нужно? Выдал на эту тему что мог, девушка усердно, быстро записывала. Потом уже я подумал, что был к себе не вполне справедлив, искал причину не там. Но перестраиваться на их волну, если уж пользоваться такими терминами, было поздно, семестра для этого маловато. И не приспосабливаться же к другому языку, другим вкусам.

Я ведь и телевизор перестал смотреть, по крайней мере с тех пор, как потерял интерес к футболу, уступил пульт Наташе. Ток — шоу, семейные сериалы, кулинарные рекомендации. Смеялась вместе с аудиторией над намеками, которых я не понимал, над юмором, от которого отстал. Пародия не смешна, если не знаешь объекта. Когда я выходил из своей комнаты, она махала на меня рукой: не смотри, не смотри, тебе это неинтересно. Признавала во мне утонченного интеллектуала, мне нужны другие программы. Так и на других было то же, не обзаводиться же вторым аппаратом.

Впрочем, иной раз звала меня посмеяться вместе. Две красотки обсуждали хитрый вопрос: на каком транспортном средстве Ной увозил своих зверей? «— А кто такой Ной, как ты думаешь? — Наверное, директор зоопарка? — Нет, скорей цирка». Культовая денежная игра. Сошлись на том, что зверей он увозил в каком-то большом фургоне. Или на нескольких фурах. Две студентки, филолог и социолог. Остались без выигрыша.

В апреле я подхватил нешуточный грипп, три занятия пришлось пропустить, вдоволь побродил по Интернету, искал для себя тему или подсказку. Новая культура, виртуальная реальность, линейное мышление. Выпускники школ больше не пишут сочинений. Меняется роль линейного письма в культуре. Мыслить письменно значит мыслить преемственно. Клиповое мышление позволяет довольствоваться самой короткой памятью. Когда мы входим в культуру сетей и кластеров, линейность и линейная модель истории начинает рушиться. Сложная проза теперь не воспринимается. Скоро может вообще не остаться людей, сохранивших способность читать, то есть связно запоминать хотя бы несколько страниц. Неизбежен переход к мини — жанрам интеллектуальной словесности, типа афоризмов, фрагментов, тезисов, поскольку время страшно уплотняется, на чтение не то что книги, но даже полноформатной статьи не остается времени. Меняется не просто мир, перенастраивается нервная система у человека. Сложная сеть Интернета похожа на устройство головного мозга, ей просто еще не хватает извилин. Надо считаться с неизбежным развитием, прошлым жить нельзя. Скажем тем, кто продолжает заниматься литературой, не замечая ее смерти: пускай мертвые хоронят своих мертвецов. Общество следует разделить на людей вчерашних и сегодняшних. Вчерашним надо обеспечить условия пристойного дожива- ния, дело других — заботиться о том, чтобы страна вписалась в новую, успешную цивилизацию, могла выдерживать конкуренцию…

Прямо в мой адрес, оценил я с усмешкой. Что-то похожее на инстинкт самосохранения удерживало меня от соблазна углубляться дальше в эти чуждые дебри. От телевизионной примитивности просто было отмахнуться с усмешкой, в изощренности сетевых интеллектуалов словно таилась не совсем еще ясная угроза. Нужно было время, чтобы в ней разобраться. Но пока хоть обогатился попутными сведениями.

На последнем занятии я надумал заговорить со студентами о фантастике, любимом чтении моей молодости. Наверняка все читали знаменитый роман о цивилизации будущего, которая для общего блага сочла нужным уничтожать книги, опасный горючий материал. Накануне я перечитал его сам — нет, Брэдбери по-настоящему не объяснил, почему обитатели его благоустроенного мира отказались от литературы, поэзии, не просто от книг. Отказались, если вникнуть, сами, никакого особого принуждения (кроме, пожалуй, рыночного) там поначалу не было. И обходились же, как вполне обходятся и сейчас. (Странно, что великий фантаст не разглядел в совсем уже недалеком будущем книг не бумажных.) Литература, поэзия во все времена были нужны не всем. Фантастика, однако, проявляет, доводит, как ей положено, до крайности что-то, что мы пока лишь неясно чувствуем. Герои Брэдбери кажутся себе вполне счастливыми, но не знают, как заполнить, заглушить возникающую пустоту, почему-то кончают самоубийством. А какие-то отщепенцы, рискуя, спасают от уничтожения, заучивают наизусть, передают друг другу стихи, Шекспира, Милтона, словно в этих буквенных кодах затаена была насущная для жизни магия.

Слушали меня без особого интереса, трое в заднем ряду обменивались записками. Литература, пытался я все-таки донести до них мысль, возникла, видимо, не случайно, зачем-то она была человеку нужна. Библия стала Священным Писанием полумира еще и потому, что удовлетворяла не совсем осознанные потребности.

— Библия — это для религии, — подал кто-то голос. Очкарик с жидкой порослью на подбородке, из тех, что обычно взгляда не привлекали. (Беззубов, уточнил я по списку.) Слава богу, хоть один среагировал. Дал повод заговорить о том, что Библия — величайшая поэзия, что Песнь песней, любовная, свадебная лирика, стала частью Священного Писания, что без поэзии не возникло бы представлений о любви, которая не сводится к сексу, для этого нужно было найти слова.

В воздухе напрягалось что-то вроде интереса — или это мне показалось? Быть может, литература, вдохновлялся я, — наиболее универсальный инструмент, позволяющий полноценно ощущать и осмысливать жизнь в самых разных ее проявлениях. Искусство, поэзия, музыка позволяют сделать окружающий мир более постижимым, оформленным, более приспособленным для жизни. (Не то говорил, не то, я уже начинал чувствовать.) Музыкальная гармония разработана человеком, но она не придумана произвольно, она строится на неслучайных законах, на объективных числовых соотношениях, на частотах колебаний струны…

Я заметил, что рыжий в заднем ряду покачивает головой, на лице кривоватая усмешка.

— Вы с чем-то не согласны? — спросил я.

— Почему не согласен? Эту гармонию сейчас несложно ввести в компьютер, есть программы, выходит нормальная музыка, на заказ. Под нее танцевать классно. Та — та, та — тата — та… — Он изобразил довольно фальшиво, подергивая плечами, в аудитории засмеялись. — В синтезаторе хорошо получается. Можно задать какой угодно стиль, ритм. Из набора, конечно. Простые цифровые порядки.

— Вы хотите сказать, что это будет примитивная музыка? — Мысль мне показалась понятной. Заводить разговор о критериях сейчас вряд ли имело смысл. — Всякая система в культуре отчасти условна, — сказал осторожно. — Сами числа можно считать искусственными порождениями человеческого мозга. Музыка в этом смысле тоже искусственна, да. Но в ней задается основа, соответствующая чему-то в человеческом, мировом устройстве. Неупорядоченный шум может быть элементом музыки, но он не может быть музыкой.

Студент опять покачивал головой, скулы слегка двигались, словно во рту оставалась жвачка.

— Что-то еще хотите сказать? — не выдержал я.

— Смотря что называть шумом. — Он пожал плечами. — Чего не поняли, не упорядочили по-своему, то шум. А если мы просто чего-то не слышим? Еще не настроились, не научились? Может, есть музыка, для которой обычных нот не хватает? Вот мне на компе все не хватает знаков, символов, если бы я знал чего. Сейчас на некоторых устройствах уже не восемьдесят три клавиши, а сто одна, и что это решает? Вылезает что-то, выстраивается, не поймешь, ряд, не ряд, как будто случайный. А если в нем закодированные порядки, неуловимые, текучие, переменчивые?.. Не знаю, как на простом языке объяснить.

— А ты спой, — подал голос кто-то.

— У меня нет голоса.

— А слух у тебя есть?

В аудитории охотно рассмеялись, рыжий тоже как будто развеселился, без обиды.

— Нет, знаете, на что иногда бывает похоже? Как будто рой насекомых. Облако беспорядочных точек, каждая движется кто куда, вдруг одна — раз в сторону, другие тут же за ней, без видимых причин. Почему, со стороны непонятно. Раньше умели выстраивать системы, иерархии, дуальные оппозиции. Хорошо — плохо, красиво — безобразно. Теперь говорят: динамический хаос, рассеянные порядки.

А, ну если об этом. Термины мне с некоторых пор были в общем знакомы, их и в нашей области стали употреблять. Продуктивная бесструктурность, предпочитаем не предпочитать, все блохи не плохи. Не зря во время болезни кое-что на эти модные темы успел посмотреть, мог бы ответить. Неожиданно меня опередил Пашкин.

— Когда нет системы, иерархии, это называется бардак… Извините за выражение, — обернулся в мою сторону. — Динамический хаос, рассеянные порядки, да? — это для вашей информатики. А здесь разговор о культуре, искусстве, обществе. О жизни. В ней без иерархии не обойтись, только она теперь может называться по-другому. Знаешь, появилось такое интересное понятие: джокер?