Владимир Рынкевич - Пальмовые листья Страница 8

Мерцаев тоже любил строй, но надевал добродушно-ироническую маску старшего брата, охотно участвующего в играх младшего. Когда отрабатывалась встреча начальника и к нам подъезжал генерал, мы должны были, застыв в положений «смирно», дружно кричать: «Здрай жлай тавай герал!» Однако некоторым, в том числе и Васе Малкову, почему-то очень хотелось внимательно разглядеть генерала, и они вертели головами, высовываясь из шеренг. Мерцаев раздраженно крикнул: «Эй ты! Блондин! Чего башкой вертишь? Неужели не понимаешь, как спереди смотрится?»

– А ведь ты, Саша, солдафон,- сказал я.

– Так он же портит строй,- ответил капитан и усмехнулся виновато и примирительно.

Начальству полагалось всегда быть недовольным нами. Только на генеральной репетиции накануне парада нас оценивали «удовлетворительно», а после самого праздника объявляли горячие благодарности за отличную строевую подготовку. На тренировках же после каждого прохождения мимо трибуны нам объявляли, что шага нет, равнения нет, выправки нет - в общем, говорили все то, что всегда говорят на строевых занятиях.

Мы вновь шагали вокруг площади, стояли, курили «Бе-ломор» и потихоньку ругали начальство. Потом снова раздавалась команда: «К торжественному маршу!» Командиры выходили вперед, и поднявшееся над зданием академии солнце высекало голубые молнии из обнажающихся командирских клинков. «Равнение направо! Шагом марш!» Правофланговым в нашей шеренге шел отличный строевик Левка Тучинский, и мы равнялись на него.

Становилось жарко, от голода и усталости мы становились молчаливыми и злыми, и если кто-то начинал проклинать парадную муштру, то теперь это говорилось искренне.

Часам к девяти, а то и к десяти, опустошенные и отяжелевшие, шли мы, наконец, в столовую, а затем - по аудиториям. Опутанные кожаными портупеями шашки в черных ножнах с блестящими медными рукоятками падали на столы рядом с конспектами, раскрытыми на новой странице, где уже было записано название очередной лекции: «Фазочастотная характеристика радиотехнической цепи».

– Вот, Саша, я тебе объясню смысл этих шпор и клинков,- сказал Вася, сосредоточенно вглядываясь куда-то вдаль, сквозь собеседника. Широкое лицо Малкова с полуоткрытым ртом казалось в этот момент детски наивным, довольным неизвестно чем, и глядя на него, самому хотелось улыбаться, хотя, может быть, и удивляясь мысленно: «И чему человек радуется?»

И капитан Мерцаев подзаводил его:

– Расскажи, расскажи, Вася. Просвети меня, темного.

– Очень просто. Мы здесь изучаем всякую математику и прочее.

– Ну.

– А главная наша задача - военная служба. Укрепление обороноспособности. Чтобы, значит, в любых условиях и любой ценой. Так?

– Ну.

– А от того, что мы будем знать синусы-косинусы, повысится обороноспособность?

Дожевывая пирожок с повидлом, подошел Левка Ту-чинский й с ходу включился в разговор:

– Не синусы-косинусы, а синиусы-кониусы. Когда я в последний раз сидел на гауптвахте, попросил учебник, а мне железно: «Никаких синиусов-кониусов!…»

– Подожди, Левк,- остановил его капитан.- Вася излагает свое кредо.

– Да,- продолжал Малков.- Нельзя по синиусам… Тьфу, черт!… По синусам-косинусам оценивать человека. Формулы может выучить каждый, а когда нужно будет… нужно будет…

– То, что нужно,- подсказал Мерцаев.

– Ну, да,- согласился Вася и не мог понять, почему мы засмеялись.

– Да нет же… Вы послушайте,- пытался он сформулировать свою глубокую мысль.- Не каждый, сумевший выучить синусы, заслуживает полного доверия. Строй и оружие определяют лицо офицера.

– Неплохо,- сказал Мерцаев.- Только я что-то не пойму физические основы этой мысли. Не хочу учиться - хочу маршировать?

– Не в этом дело. Но, знаешь… Вот один учится на пятерки. А еще неизвестно, что он за человек…

– Вот я и учусь на пятерки,- сказал капитан.- А тебе, значит, неизвестно, что я за человек?

– Ты здесь ни при чем. Но есть такие, которых только в строю можно узнать.

– Это кто же такие? Не ты ли, например?

– Вася сюда не подходит,- вмешался Левка.- Он двойку получил по контрольной.

– Теперь мне все предельно ясно! - воскликнул Мерцаев, поднялся из-за стола и подошел к Васе, угрожающе ссутулившись.- Нет! Вы посмотрите, ребята, какое ничтожество! У него плохо с головой и, значит, долой науку и да здравствует строевой шаг! Слепое повиновение легче, выгоднее и удобнее, чем изучение теории электромагнитного поля! Легче быть преданным, чем талантливым! Луч-че маршировать, чем мыслить!…

– А ты… А у тебя… Ты со своими полупроводниками…

– Ты, Вася, успокойся,- опять включился Тучинский.- С полупроводниками все кончено. Теперь мы занялись любовью.

Мерцаев с тем же решительно угрожающим видом, наклонив голову, повернулся к Левке. Тот все еще доедал пирожок и, паясничая, таращился на капитана. Было заметно, что он трусит, но надеется на Сашкино благородство, которое не позволит ударить товарища.

– Итак, у тебя, Саша, любовь появилась? - злорадно осклабился Малков. - Посмотрим, как ты теперь сам будешь. Посмотрим…

Мерцаев вплотную подошел к Левке и молча смотрел ему в глаза.

– А чего? Я ничего,- кривлялся Левка.- Неужели вы будете меня бить? Не надо. Это больно.

Наконец капитан отвернулся и медленно отошел к своему столу. Тучинский сел на место, прожевал пирожок, вытер губы женским кружевным платочком и сказал:

– Я готов. Можно впускать преподавателя.

В конце зимы ввели ежедневные обязательные занятия физкультурой.

Преподаватель физкультуры, высокий рыжеватый старший лейтенант, несколько грубоватый и прямодушный, пояснил:

«Поступило распоряжение о том, чтобы всемерно укреплять здоровье всех военнослужащих; когда поступит следующее указание, вам сообщает дополнительно».

Мы с увлечением занимались дыхательной и двигательной гимнастикой на площадках и аллеях старинного парка под руководством нашего физрука, и рыжий старший лейтенант, шагая впереди строя по дорожкам лесопарка, среди цветущей сирени, не столько командовал, сколько советовал: «Дышим ровно! Дышим глубоко! Делаем свободные движения руками!»

Капитану Мерцаеву этот физкультурник нравился. «Рыжий- правильный мужик,- говорил капитан.-Он не старается выжать из своего тела какие-нибудь резервы, хотя мог бы достичь побольше некоторых, мучающих себя до туберкулеза. Он не выходит из себя ради медальки». Я понимал, что речь идет не о физкультурнике, а о новом взгляде Мерцаева на жизнь, и мне становилось грустно: капитан и вправду становился «как все». Заброшены и полупроводники, и теория относительности, и вычислительные машины. Только Ольга…

В июле наш курс выехал в лагерь, и в соответствии с духом всеобщего примирения и тишины жизнь в палатках, в сосновой роще над рекой, была похожа на отдых где-нибудь на турбазе. По утрам, еще сонные, пряча заспанные глаза от бесцеремонного праздничного солнца, мы бежали босиком по песку, усыпанному колкой хвоей, с разгона, не раздумывая, кидались в реку и окончательно просыпались лишь там, в плотной обжигающей прохладе. День состоял из переходящих одно в другое веселых дел, именовавшихся, впрочем, занятиями. Четыре часа физподготовки- игра в водное поло; шесть часов тактики - прогулка в уютном автобусе по мягким проселочным дорогам среди хлебных полей, белых сел в тополях и сонных в мареве курганов, потом - краткие рассуждения о наступательном бое стрелковой дивизии с применением оружия и долгие перекуры где-нибудь в тени. Курили папиросы «Шахтерские» и говорили, в основном, о сельском хозяйстве: кругом волновались хлеба. Иногда лениво-спокойные беседы переходили в резкие дискуссии.

Однажды кто-то выразился в том духе, что в прежние времена урожаи были выше, о том, что машины сами на себя работают - вручную выгоднее убирать… Капитан Мерцаев молчал, и я думал, что он и не слышит разговора, но когда вспомнили старого «хозяина», капитан с силой вдавил окурок в мягкую землю и спросил с брезгливым любопытством:

– А от машин хлеб керосином воняет? Да?

– Старики говорят,- упрямо подтвердил тот, кому не нравились колхозы.

– А у хозяина, значит, лучше?

И, не дожидаясь ответа, капитан поднялся, подошел к этому офицеру и сказал с тихой решительной угрозой:

– Ты прекрати в зародыше эти кулацкие разговорчики! Четко меня понял?

Он стоял над неуклюже поднимающимся с земли офицером с таким видом, что не должно было остаться сомнений.

– Понял,- промычал тот, глядя в землю и суетливо оправляя форму.

– А если не понял, то я тоже могу объяснить,- сказал вдруг Пряжкин, внимательно, с недобрым лицом, прислушивавшийся к разговору.

Неожиданно в центре внимания оказался Вася Мал-ков. До этого он стоял неподалеку и молча наблюдал за происходящим, а теперь шагнул к Мерцаеву и торжественно, с просиявшим лицом, произнес: