Владимир Киселёв - Весёлый Роман Страница 8

После работы ко мне приехал Виля. На своем такси. Мы со­бирались показать Сергею Аркадьевичу Киев. Чтоб он посмот­рел его по-настоящему.

Мы уже выходили, когда пришел Вася за своими задачка­ми. Я его познакомил с Сергеем Аркадьевичем и Вилей.

— Я тебя сразу узнал, —– сказал Вася. —– Мне Рома о тебе говорил.

— Очень приятно, — ответил Виля. — Потому что еще древнегреческий философ-материалист Фалес указывал: «О друзьях нужно помнить не только в их присутствии, но и в их отсутствии». — Виля нам подмигнул, и мы припрятали усмешки. — Что же он рассказывал? Хорошее или плохое?

— В общем… хорошее… — смешался Вася. — Что вы дав­но дружите…

— Это верно, — подтвердил Виля. — Еще древнегреческий философ и выдающийся поэт Гесиод говорил: «Друзей то и дело менять не годится».

— И так у тебя на каждое слово цитата? — удивился Вася.

— На каждое. Таким путем я внедряю философию в жизнь. Потому что еще древнеримский философ Луций Анней Се­нека…

— Виля тебя разыгрывает, сказал я Васе и отдал ему тетрадку.

— Все понятно? — спросил Вася.

— Вроде все… А ты сам решал?

— Сам. Я люблю это дело.

— Что «это»? — заинтересовался Сергей Аркадьевич.

— Сопромат.

Он бегло просмотрел задачи, прищурился.

— Вы где учитесь? — спросил он у Васи.

— В автодорожном.

— Какую специальность собираетесь избрать?

— Думаю строить дороги.

— Правильно, — сказал Сергей Аркадьевич. — Перспективное дело. Закончите, приезжайте ко мне, в Новосибирск. У нас большие масштабы. Есть где развернуться.

— Спасибо, — сказал Вася. — Только я не думал… Может, и приеду. А как я вас найду?

Сергей Аркадьевич вынул из бокового кармана пиджака бумажник, достал из него картонный прямоугольник и дал его Васе.

— Это вам будет пропуск, по которому вы всегда сможете ко мне попасть, — сказал он.

Визитная карточка? Я до этих пор никогда не видел визит­ных карточек, но это была явно она.

Вася прочел то, что на ней было напечатано, и посмотрел на Сергея Аркадьевича с нескрываемым почтением.

— Хорошо. Спасибо. Может, действительно приеду.

Вот уж никогда не думал, что вопросы подбора и расста­новки кадров решаются таким путем.

— Тебе куда? — спросил я у Васи. — У нас машина. Можем подвезти.

— Нет… Меня внизу ждут…

— Можем подвезти и ту, которая «ждут».

— Нет… нам тут недалеко.

Перед домом Васю ждала Зина. Красивая немыслимо. Она отвернулась, сделала вид, что не замечает ни нас, ни своего Васю.

— Дельный парень, — сказал Сергей Аркадьевич, садясь в машину рядом с Вилей. Я сел сзади. — Из тех, которые на войне в два дня становились из сержантов командирами ба­тальонов.

Я промолчал. Мне Вася казался чересчур нахрапистым. Во всяком случае, для мирной жизни.

Виля включил счетчик. Он привык возить приезжих и рас­сказывает о Киеве, как настоящий экскурсовод. Как будто из книжки читает.

Сначала мы поехали за Днепр в новый район — Дарницу. Из-за Днепра видишь свой город совершенно другим. Старым, таким, каким он был, может быть, сто лет назад. Новые дома, целые кварталы скрыты деревьями, словно древним лесом, и выделяются лишь здания, которые закладывались в старину. Вон купола Лавры, вон Выдубецкого монастыря, там отсвечи­вает золотом София, дальше Андреевская церковь, а вот — еще какие-то старые высокие дома. Все это создавалось, когда еще не было самолетов, когда вместо асфальта к Киеву вел тряский булыжник. Тогда, очевидно, приезжали в наш город по реке, и древние архитекторы строили его так, чтобы он был виден снизу, с Днепра.

В Дарницу мы проехали по мосту Патона, а назад вернулись по мосту метро и поднялись по Прорезной к «Золотым воро­там». Виля сказал, что «Золотые ворота» были поставлены при князе Ярославе Мудром в 1037 году. Затем они с Сергеем Аркадьевичем поговорили о плинфе — широких и плоских кирпичах, из которых строили в те времена, и мы поехали на площадь Богдана Хмельницкого, оставили там такси и пошли в Софию. Я вел себя так, словно бывал тут много раз. Мне было бы стыдно сознаться, что я тут впервые. Черт его зна­ет — как-то не приходилось…

Виля показал нам бронзовую голову Ярослава Мудрого, ко­торую профессор Герасимов восстановил по черепу. Затем Виля повел нас к плинфе, на которой остался след босой дет­ской ноги. Больше девятисот лет назад какой-то ребенок про­бежал по этому самому сырому кирпичу. Мастера не обратили внимания, обожгли плинфу, и след навсегда остался. Я сказал что-то такое насчет следа в истории, но Виля довольно за­ученно заметил, что эта плинфа выставлена для того, чтобы показать, как по сравнению с тем временем у нас развилась обувная промышленность.

Мы еще посмотрели каменный саркофаг, фрески на сте­нах и огромную матерь божью, сложенную из мозаики на куполе.

От Софии мы поехали к Аскольдовой могиле, затем к за­лу заседаний Верховного Совета и дворцу, построенному по проекту Растрелли.

Сергей Аркадьевич сказал, что хотел бы погулять по парку, и спросил, не провожу ли я его к гостинице. Он остановился в «Днепре» — интуристском сооружении из стекла и алюми­ния на площади Ленинского комсомола. Не нравятся мне та­кие дома. Дурацкий модерн — летом жарко, а зимой хо­лодно.

Вилин счетчик за время нашей поездки хорошо потрудил­ся, но, когда Сергей Аркадьевич снова «опубликовал» свой бу­мажник и полез в него за деньгами, Виля не на шутку рассер­дился, сказал, что это мы его угощали поездкой, и от денег отказался так резко, что Сергей Аркадьевич растерялся, да и мне стало неловко. Вообще, я много раз замечал, очень это противная штука — разговаривать о деньгах.

С Днепра порывами дул ветер. Он подхватывал внизу в ре­сторане обрывки прошлогодней танцевальной музыки и швы­рял их в парк. Но старые, крепкие деревья покачивались не в такт, они танцевали под свою музыку, которая смешалась с этой землей и засела в их корнях, может быть, еще в те времена, когда закладывали «Золотые ворота».

Мы подошли к заборчику, отделявшему парк от склона.

— Я вижу, тебе хочется спросить, зачем я приехал, — ска­зал Сергей Аркадьевич каким-то горловым, красивым и певу­чим голосом. — Что ж, я тебе скажу… — Он задумался. — По правде говоря, я и сам не знаю. Вашим я сказал, что в коман­дировку, на совещание. Но дело не в совещании. Я, конечно, мог бы на него и не приезжать. Не так уж меня интересуют проблемы сварки. Понимаешь… у меня была трудная жизнь. Все, чего я достиг, далось мне нелегко. И вот, когда достига­ешь очень многого, вдруг оказывается, что все это ни к чему. Оказывается, что вместо сердца у тебя жаба. Так эта болезнь и называется, «грудная жаба», стенокардия. Что дети твои со­всем чужие тебе люди, что нет у тебя ни настоящих друзей, ни больших привязанностей… И тогда хочется посмотреть: а как же получилось у человека, который был тебе настоящим другом и спас тебе жизнь, рискуя, смертельно рискуя собствен­ной?..

Он замолчал, вынул из кармашка для часов маленький фла­кончик, вытряхнул круглую красную таблетку и положил ее в рот.

— Что это у вас?

— Персантин. Сердечное. Пока помогает.

— И как же получилось? — спросил я как можно без­различнее.

Сергей Аркадьевич с интересом посмотрел на меня и ко­ротко рассмеялся.

— Хорошо. А сам ты не чувствуешь? Впрочем, как ты мо­жешь чувствовать, когда постоянно живешь в этой атмосфе­ре… Крепко получилось. Как нужно.

В голосе его звучало неподдельное удовольствие и, как мне показалось, даже зависть.

— А как мама спасла вам… жизнь? — спросил я неуве­ренно.

— Она никогда об этом не вспоминала?

— Нет, — сказал я. — Зачем бы я спрашивал?

— Узнаю Галю, — покрутил головой Сергей Аркадьевич. — Я тогда уже был дивизионным инженером. Мы отступали. По­пали в окружение. Затем плен. Бежали. Я пробрался в Киев. Получил явку. Галя тогда работала на подпольщиков. Отчаянно работала. Была гадалкой. Поэтому к ней ходило много людей. Так она собирала агентурные данные. Она не имела права оставить меня у себя. Но я был совсем истощен. И ранен. И она меня прятала. В чулане. В доме на Куреневке, где она тогда жила. Я туда съездил. Там теперь нет этого дома. Там теперь новый дом. Девятиэтажный, башня. Пойдем…

Мы пошли вниз по аллее мимо старого стадиона «Динамо».

— Что ж потом? Я перешел линию фронта. Снова попал в армию. — Сергей Аркадьевич помолчал. — Я помнил, чем я обязан Гале, как она рисковала, думал, что, как только осво­бодим Киев… Но скоро я почувствовал, что значит «был на оккупированной». И решил — все равно добьюсь своего. И я добился. В инженерах с моей специальностью… В них очень нуждались. И я сумел себя показать. Работой. Я работал как вол. Жил только работой. В сорок шестом я стал начальником главка, в сорок седьмом — заместителем министра…

Он задумался, и некоторое время мы шли молча.