Игорь Сахновский - Чем латают черные дыры Страница 8

С трудом дождался вечера. На улицу не выходил, чтобы перед самым визитом не вспотеть в новой рубашке и не устать.

Ведь не каждый день решается судьба! Как сказал поэт.

Сейчас уже пойду.

Вчерашних душераздирающих событий могло бы хватить на целые годы. Не придумано слов, чтобы описать, но придется! И кто еще, если не я?

Заветный пятиэтажный дом на ул. Июньской был достигнут без происшествий. Обстановка была спокойной. Развитый криминальный мир наружно себя не проявлял.

В торжественном костюме я вошел в заветный подъезд и поднялся на третий этаж. Здесь хочу указать важный момент, не ускользнувший от наметанного глаза. Лестничная площадка третьего этажа содержится в ненадлежащем санитарном состоянии. Пусть на меня затаит обиду высокая муниципальная власть, но я молчать не намерен: санитарное состояние оставляет желать! Пол не вымыт и не подметен, справа на стене печатные буквы гласят: «Танька проститутка». Вокруг неаккуратно разбросаны окурки сигарет.

Я вежливо позвонил четыре раза в дверь № 31, пока не расслышал грациозные шаги Эвелины. Ее прекрасный облик был босым и частично растерянным, в спортивном трико и в майке, под которой можно было догадаться о нескромной женской груди.

Мое обращение началось душевными словами: «Приветствую вас, дорогая!» И затем с присущей мне галантностью я поведал, как мне дороги наши короткие, но яркие встречи, в том числе документальная эротическая связь в мировом Интернете, которая дает надежду на путеводную личную жизнь.

Пока я все это выражал, Эвелина молча и беззаветно внимала мне распахнутым взором, где я мог прочесть трепетную духовную близость.

К несчастью, в тот миг я упустил из виду недремлющую опасность криминального мира, потому что за спиной Эвелины мои страстные признания выслушал грубый неуместный субъект, весь в усах и синих татуировках.

Я не знал, как он сумел проникнуть в ее жилье. Но он даже не дал слабой женщине ответить на мои слова, а с нецензурным криком выскочил из квартиры, вцепился в мой торжественно выглаженный пиджак и насильственно повернул меня в сторону лестничной площадки. Дальнейшее рукоприкладство выразилось в жестоком заднестороннем пинке. В результате я упал пиджаком, лицом и любимой новой рубашкой прямо в ненадлежащее санитарное состояние. А дверь № 31 захлопнулась с таким грохотом, будто меня ударили одновременно по затылку и по щеке.

Немного полежав, я сделал попытку встать, отряхнуться и покинуть место событий, но вынужден был присесть на ступеньку лестницы из-за острой боли в районе копчика, которая мешала передвигаться путем ходьбы. В связи с чем просидел на ступеньке дольше, чем диктует моя воля.

Неожиданно дверь № 31 снова открылась, вышла Эвелина, такая же босая, в спортивном трико, вздохнула и села на ступеньку возле меня. Она заговорила участливым женским голосом: «Ты зачем приходил-то? Потрахаться хотел? Ты ведь небось уже старенький. Или еще можешь?»

Потом она оглянулась на дверь и сказала совсем тихо: «Короче, приходи, когда этого хмыря не будет, я тебе минет сделаю». — И засмеялась: «Цена сто долларов».

Я не совсем конкретно понял, что Эвелина имела в виду, и попытался объяснить, что в день рождения меня, в этот праздничный день, столь важная, путеводная встреча двух родственных душ… Тогда она снова засмеялась: «Уговорил! По случаю дня рождения пусть будет пятьдесят».

Затем Эвелина с глубоким доверием рассказала, что гражданина в усах и татуировках зовут Толян, он законный хозяин квартиры, а она всего лишь квартиросъемщица на птичьих правах. Но платить получается не очень, денег в обрез, поэтому, как она призналась, часто платит натурой, а Толян ее то бьет, когда не в духе, то ласково называет «дырка».

«Я бы, может, и съехала на хрен, — сказала Эвелина, любезно помогая мне встать. — Но где потом найдешь благоустроенную хату почти забесплатно? А ты, сразу видно, папик обеспеченный, правильный. Так что приходи попозже с деньгой, и будет тебе королевский минет».

Домой удалось вернуться, но гораздо медленней, чем диктовала моя воля.

Четверо суток потратил на борьбу за свободу передвижений путем ходьбы. Насильственное вмешательство в область копчика дает о себе знать физическим и моральным ущербом.

Вчера волевым неукротимым усилием позволил себе позднюю вечернюю прогулку и сразу же попал в эпицентр события — без преувеличения — планетарного масштаба!

Излагаю по порядку.

Из окон моей квартиры, в просвете между зданиями виднеется необитаемый и ботанически заросший фрагмент бывшей воинской части. Когда бойцы сменили дислокацию, на их месте оказался пустырь с бесхозяйственным куском забора и высокорасположенным прожектором, который очень удачно освещал ландшафт. Пользуясь этим, я нередко там прогуливался. Но позже прожектор убрали и гулять стало темно. Вчера же, выглянув в окно кухни, я заметил, что пустырь снова ярко освещен, причем необычным яблочно-зеленым светом.

Повинуясь чувству долга и своим наблюдательным обязанностям, я вышел из дому в 23.46 и направился в сторону пустыря. Несмотря на близкое расстояние, шел дольше обычного, замедляясь и хромая по независящим от меня, обидным причинам.

Тогда я мысленно подумал, что на всех моих жизненных путях, куда бы я ни шел и ни двигался, я иду в сугубом одиночестве, всегда один. Наверно, в этом есть что-то героически отважное, но со стороны выглядит печально и, может быть, плачевно. А сейчас, на ночь глядя, я зачем-то плетусь на воинский пустырь, где буду еще больше один, чем уже есть! Вот такая предательская мысль подкралась ко мне изнутри, но я вовремя расценил ее как недостойное малодушие чувств.

На пустыре по-прежнему никто не обитал, валялся ненадлежащий мусор, но было светло как днем. Никакого прожектора не наблюдалось, но все вокруг заливал зелено-яблочный свет неизвестного происхождения. Приглядевшись наметанным глазом, я заметил довольно противоестественную картину.

Даже не знаю, как описать! Для наглядности представьте себе круглый небоскреб, у которого спилили всю верхушку выше 10-го этажа и все, что ниже 10-го этажа, тоже отпилили и куда-то увезли. И в воздухе остался висеть один только 10-й этаж, круглый, как ватрушка или пицца, но светящийся всеми окнами ослепительно-зеленого цвета.

При моих регулярных наблюдениях за ландшафтом я не мог пропустить сооружение столь выдающихся размеров, а тем более не заметить его дальнейшее варварское разрушение сверху и снизу. Однако эти процессы я упустил.

Вглядевшись, я сообразил, что, судя по ярко освещенным окнам, на этом одиноком десятом этаже сейчас живут или даже напряженно трудятся люди. Которые, возможно, как и я, не заметили разрухи и не подозревают об исчезновении верхних и нижних этажей. А значит, их надо срочно предупредить!

Невзирая на позднее время, я закричал, обращаясь вверх: «Э-эй, люди!», — и замахал руками, надеясь быть увиденным из окон. К несчастью, в тот момент у меня жестоко заболела голова, не говоря уже о районе копчика, который болеть не прекращал. Я даже ненадолго присел на почву.

Все же мои усилия пропадали не зря. Сквозь чрезмерно яркий, неэкономный свет мне привиделось на потерянном этаже какое-то шевеление, и затем нечто вроде узкого эскалатора дотянулось до самого низу.

Через несколько минут передо мной стояли трое.

Каково же было мое разочарование, когда я увидел, что это не люди, спасенные мной, а какие-то заурядные инопланетяне, плюгавые и довольно невзрачные на вид!

Я кое-как поднялся, чтобы вежливо откланяться и уйти, показывая свой нейтралитет и невмешательство в межпланетные дела. Но этих несчастных пришельцев хлебом не корми, только дай вступить в контакт с разумным человеком.

Вот, стало быть, они и вступили со мной.

Разговаривали они странным образом. Почти не двигали своими узенькими ртами, но слова слышались и воспринимались ясно, как новости на радио «Маяк».

Мне пришлось как высокоорганизованному представителю выслушивать, что эти существа имеют нам сообщить.

Перво-наперво они сказали, как называется созвездие, с которого сюда прилетели. Но я не успел выучить наизусть — то ли Дыхбдын, то ли Дыщбдых. Поэтому завещать ученым это название не смогу.

Затем мне было предложено улететь вместе с ними на этот самый Бдыщбух, там якобы условия не хуже, чем на Земле, а даже гораздо лучше.

Я с достоинством ответил, что в моем лице они, разумеется, сделали достойный выбор, но принять их приглашение я не смогу, потому что в моей жизни есть близкий человек по имени Эвелина, которого оставить никак нельзя.

Они тихо посовещались между собой и сказали, что у меня есть время подумать в течение пяти суток. И, если я все-таки решусь, они об этом узнают и вернутся за мной.