Дженет Уинтерсон - Хозяйство света Страница 8

Мрак ощущал ее близость так, что его руки подрагивали, когда он чистил и резал. Молли заметила, потому что ей нравились его руки — длинные пальцы, аккуратные ногти.

Нож вдруг соскочил и он поранил безымянный палец, а она быстро забрала у него нож и отсекла ленту от своего платья, чтобы остановить кровь.

Они зашли в дом — найти холодной воды. Кухня была пуста. Она знала, что делать, и скоро палец был вымыт и перевязан.

— Лучше его поцеловать, — сказала она, склоняя голову, как птица, когда пьет.

Они смотрели друг на друга и совсем не двигались. Мрак осознавал солнечный свет, что ложился расчерченными квадратами на каменный пол, блеск солнца сквозь толстое стекло, солнце в ее глазах, а в зрачках от него крапинки, она осиянна, словно солнце показывает ему тайную дверь.

Он протянул руку и коснулся ее лица.

Через два дня они любили друг друга.

Она попросила, чтобы стало темно.

— Будто в постели не я, — сказала она, хотя от этого ему стало не по себе.

Мера за меру, он пробрался к ней в дом, где не светились ни одно окно. Кончиками пальцев и лунным сияньем он нащупал задвижку, а когда вошел, увидел, что на нижней ступеньке широкой деревянной лестницы его ждет зажженная свеча. Он взял подсвечник и медленно пошел наверх. Он не имел понятия, куда. Он никогда не бывал в этом доме.

Под его шагами скрипнула площадка. Он спугнул мышь, которая занималась деревянной панелью. На стене висело два портрета маслом — мужчина и женщина в синем, а в конце коридора стоял сундук. За сундуком ему почудилась открытая дверь. Он пошел к ней.

— Вавилон?

— Да.

Его сердце колотилось. Он вспотел. В паху стало тесно.

— Оставь свечу на сундуке.

Он сделал как велено и шагнул в темную комнату, освещенную лишь тлеющими углями в камине. В комнате было тепло. Видимо, огонь горел давно, а теперь ему дали погаснуть.

Он разглядел кровать.

— Молли?

— Да.

— Мне раздеться?

— Да.

Пальто и жилет поддались легко. Он потянул за шейный платок и порвал его о булавку. Пальцы сделались толстыми и неповоротливыми, и он никак не мог отстегнуть клапан на бриджах. Но ни слова, ни проклятия. Мрак молча сражался с неподатливой второй кожей, пока не остался в чулках и рубахе. Затем двинулся к постели.

Он стоял нерешительно, с улыбкой, в ужасе. Молли села, волосы обвили ей плечи и упали на грудь. Внезапно он обрадовался, что так темно.

Она взялась за его рубашку, помогла ему стянуть ее через голову, а затем — откровенно — посмотрела, как он стоит перед нею, восставший, наготове, и прикрыть себя ему нечем.

Обеими руками она провела по его бокам, скользнув по ягодицам и бедрам, наслаждаясь его упругостью, целуя его живот. Она была умела и точна, а он потел от желания и страха. Откуда в ней эта уверенность? Он подумал — но лишь на миг, — первым ли он пришел к ней вот так. Затем оттолкнул эту мысль и крепко прижал Молли.

Они любили.

Живот к животу, губы к губам, его ступни на ее лодыжках, подвернуты под ее ступни. Ее руки на его спине. Его пальцы гладят ей уши, ее плечи меж его руками, что как лапы гончей. Он вдыхал ее возбуждение, он склонял голову и целовал стрелки ее ключиц. Он был в ней, сплавленный с ее позвоночником, так что самый кончик его, казалось, чувствовал каждый ее позвонок. Он подсчитывал ее для себя, путешествуя вверх, в ее рот, чтобы она его произнесла. Она вымолвила его имя — Вавилон. Он путешествовал дальше, чтобы залечь в ее глазах и подсматривать сквозь нее за миром. Он смотрел на себя ее глазами — вот его шея, его грудь, его глаза, полные любви. Неужели это он — ее глазами? Нежный, страстный, чуть неуверенный, он еще не владел тайнописью плоти, но этот новый язык уже наполнил его.

Она его перевернула. Села на него верхом. Все в нем замерло. Он позволил двигаться ей и не понял, зачем она взяла его за руку и направила большой палец чуть выше того места, где он вошел в нее. Мрак разрешил своей руке учиться, а позже, откинувшись на подушки, Молли опять наставляла его — на сей раз только пальцами. Он был возбужден, счастлив, а когда она уснула, приподнялся на локте, раскрыл ее и принялся гладить, запоминая то, чему научился.

И опять вернулась та мысль — словно колокол, донесшийся с моря; колокол предупреждает — в тумане подходит корабль. Да, теперь ему все стало ясно.

Он у нее не первый.

Какие еще любовники бывали у нее? Какие постели пылали во мгле спален?

Он так и не уснул.

Какую историю, дитя?

О тайне Вавилона Мрака.

Это была женщина.

Ты всегда так говоришь.

Всегда где-то есть женщина, дитя, — принцесса, ведьма, мачеха, русалка, фея-крестная, или та, чья злоба сравнима с ее красотой, или чья красота сравнима с ее добротой.

Это полный список?

Еще есть женщина, которую любишь.

Кто она?

Это уже другая история.

Великая выставка

1851 год, и они были в Гайд-Парке.

Мрак себя чувствовал восставшим из мертвых.

Ему нравились шум, толкотня, продавцы программок и открыток, ларьки, жулики в красных шейных платках, надувательство и болтовня. Шулеры и жонглеры, арии из итальянских опер, уличные художники предлагали вывести ваше имя под аляповатым рисунком Хрустального Дворца. Игрушечные паровозы тащили вагончики с куклами, и женщины, одетые как куклы, продавали фиалки, булочки и самих себя. Разносчики предлагали самое лучшее, самое красивое, единственное и неповторимое, и девушки ходили на руках.

Лошади в тяжелой упряжи выкатывали пивные бочки, и человек с пантерой предлагал увидеть Тайны Индии, и все это — еще до того, как они оказались в очереди у входа в Хрустальный Дворец, где их ожидали чудеса Империи.

То был их медовый месяц — Мрака и его молодой жены, — хотя его пришлось отложить, ибо Мрак слег сразу же после свадьбы.

Сейчас он был здоров, и, видя облачение Слуги Господа, люди оказывали ему знаки уважения, где бы он ни появлялся.

Его жена устала — она предпочитала жизнь безыскуснее, — и Мрак нашел для нее стул, а сам отправился купить им пирожки со свининой и лимонад. Кто-то увидел, как Королева[4] ела пирожки со свининой, и неожиданно они вошли в моду. Теперь и богатые, и бедные ели грошовые пирожки со свининой.

Мрак заплатил деньги и уже пробирался назад, балансируя пирожками и бутылками с лимонадом, как вдруг услышал свое имя:

— Вавилон.

Голос был тихим, но рубанул его, как раскалывают камень: часть отпадает, а то, что открывается внутри, — грубое и необтесанное.

— Молли, — произнес Мрак — ровно, как мог, но голос был шершав. Она стояла в зеленом платье, рыжие волосы заплетены в косу. На руках держала маленькую девочку, и та провела ручкой по лицу Мрака.

Мрак замешкался со своим грузом, лимонадом и пирожками. Не присядут ли они на минутку?

Молли кивнула.

Они пошли к столикам под развесистыми пальмами, привезенными из Индии, — для Лондона те казались странными и безрассудными, как первобытный лес. Мрак и Молли расположились в плетеных креслах, а тем временем официант-индус в тюрбане и кушаке подавал «коронационного цыпленка» семье углеторговца из Ньюкасла.

— Малышка?…

— С ней все в порядке, Вавилон, только она слепая.

— Слепая?

И он вернулся в тот ужасный день, когда она пришла к нему, тихая и беспомощная, а он…

У нее был другой мужчина — он всегда это знал. Видел, как однажды ночью она быстро шла к дому на другом конце города. Она закуталась в плащ, в покров и не хотела, чтобы ее видели.

Когда она скрылась в доме, Мрак остановился под окном. Навстречу ей вышел молодой человек. Она протянула руки. Мужчина и Молли обнялись. Мрак отвернулся, острая головная боль раскалывала череп. Страх забросил якорь глубоко в его мягкое нутро. То был страх, давно плывший к нему в тумане.

Он повернул в город. Он и не ожидал, что сможет уснуть. Вскоре он стал ходить ночами напролет. Он уже не помнил, когда спал в последний раз.

Он вспоминал, как смеялся и думал, что если никогда не будет спать — умрет. Да, он чувствовал себя мертвым. Хрупким и пустым, словно выскобленная скорлупка. Смотрел в зеркало и видел тщательно отполированную раковину, чей постоялец исчез, а жилище ценно лишь поверхностью. Он всегда хорошо одевался.

Молли заметила, что он изменился. Она старалась ему угодить, и он иногда забывал, но всякий раз, когда они любили друг друга, когда Вавилон был до предела наг, он вновь слышал колокол, и чуял, как скелет корабля с рваными парусами подходит все ближе.

Он никогда не рассказывал ей, как был тенью ее шагов, и когда они встретились однажды вечером в трактире «Сведенные концы» и она ему сказала, что у нее будет ребенок, он оттолкнул ее, побежал через весь город к себе и заперся в комнате, завернувшись в драные паруса.