Чарльз Мартин - Когда поют сверчки Страница 9

Преследуемый больничным запахом, от которого я никак не мог отделаться, я возвратился на автостоянку.

Глава 4

Мой будильник сработал в два часа ночи. Поднявшись с постели, я потихоньку вышел на причал и прыгнул в воду. Было, конечно, довольно свежо, но я знал, что подобные упражнения заставляют кровь быстрее бежать по жилам.

Наплававшись, я выжал сок из нескольких яблок и моркови, добавил немного тертой свеклы, петрушку и сельдерей и закусил это «профилактическое» снадобье таблеткой детского аспирина. В три часа я развел нестойкую краску для волос, чтобы придать своим светло-русым волосам темный, почти черный цвет. Бороду и баки я, напротив, выкрасил в цвет седины, сразу прибавив себе лет двадцать. Изменив внешность до неузнаваемости, в половине четвертого я уже был на шоссе. Выехал я с большим запасом, чтобы не застрять в утренних пробках и успеть на самолет, который вылетал из Атланты в половине шестого.

В аэропорту я сидел в главном зале у ворот Б, дожидаясь, пока объявят посадку на мой рейс. Аэропорты я не люблю. Никогда не любил. Каждый раз, задумываясь о том, на что может быть похож ад, я невольно вспоминаю аэропорт Атланты. Тысячи пассажиров, как правило, чужих друг другу людей, втиснуты в тесное, замкнутое пространство терминала; все спешат, нервничают, разыскивают туалет, выход в город, регистрационную стойку или ворота, ведущие на посадку. А главное, все эти люди оказались здесь не по доброй воле. Аэропорт – это неизбежное зло, пересадочный пункт, вынужденная остановка по пути из пункта А в пункт Б, поэтому ни один человек не может чувствовать себя здесь как дома. Пассажиры попадают сюда лишь на время, и это время не назовешь приятным. Все аэропорты, таким образом, весьма напоминают больницы.

Самолет приземлился во флоридском Джексонвилле. Я взял напрокат автомобиль и поехал в отель «Морская черепаха» на Джексонвилл-бич, где в восемь утра, как значилось в Интернете, должна была начаться научно-практическая конференция. Я снял номер на сутки, зачесал волосы назад, подбавил седины на висках, освежил лицо «Скин-брейсером»[12] и завязал галстук двойным виндзорским узлом, отчего он сразу стал слишком коротким и не доставал до пояса на добрых два дюйма. Пиджак был мне тесноват, рукава коротки, а брючины подшиты на разной высоте. И брюки, и пиджак были темно-синего цвета, но разного оттенка, поскольку были от двух разных костюмов, купленных в комиссионном магазине, что касалось ботинок на толстой двойной подошве, то они уже четверть века как вышли из моды. В довершение всего я надел очки в толстой роговой оправе, стекла которых, хоть и без диоптрий, неплохо скрывали мои глаза, а в руки взял старую, потертую трость.

Пока участники конференции не начали собираться в конференц-зале, я прятался в туалете. Затем, окинув свое убежище, я просочился за ними в зал. Туда я вошел самым последним – уже после того как были сделаны организационные объявления – и уселся на свободное место в заднем ряду. Как я и рассчитывал, никто со мной не заговорил, а сам я не собирался первым вступать в беседу.

«В конце концов, что такое ложь? Это просто хорошо замаскированная правда»[13].

Основным докладчиком был человек, о котором я много читал. Написал он немало и считался одним из авторитетов в своей области. Я слышал его на нескольких конференциях в разных городах страны, но сейчас, несмотря на мой интерес к предмету, а также на тот факт, что в некоторых моментах докладчик слегка ошибался, мой разум невольно блуждал. В окно слева от меня был виден океан. Атлантика была спокойна: по поверхности один за другим накатывали небольшие валы, на которых, покачиваясь, добывали себе корм пеликаны, да изредка вдали появлялась подпрыгивающая точка – это пробовали волну серфингисты. Заглядевшись на этот мирный пейзаж, я незаметно отвлекся, а когда снова повернулся к трибуне, оказалось, что утро подошло к концу и настал обеденный перерыв. О чем шла речь, сказать я не мог. Из головы у меня не шла девочка в желтом платьице, я вспоминал вкус лимонада да мысленно повторял надпись, выгравированную на подошве золотого сандалика.

Подобные конференции служат, как правило, двум основным целям. Во-первых, они позволяют специалистам быть в курсе новейшей научной и практической информации, которая, обновляясь чуть ли не ежедневно, просто не успевает попасть в академические журналы. Кроме того, подобные сборища дают возможность коллегам встретиться, обменяться новостями, просто похлопать друг друга по плечу.

Большинство приехавших в Джексонвилл специалистов я знал, вернее, когда-то знал. С некоторыми из них я вместе работал. К счастью, никто не смог бы теперь меня узнать, сядь я в соседнее кресло.

Именно это, кстати, и произошло сразу после обеда. Вернувшись в зал, я снова занял место сзади – на предпоследнем ряду, в плохо освещенной области под балконом, где почти никого не было. Не прошло и минуты, как в зале появился Сэл Коэн. Он медленно подбрел к моему ряду и, указывая на кресло рядом со мной, вопросительно на меня взглянул. Я кивнул, невольно подумав: «Что, ради всего святого, он здесь делает?!»

И потом старался смотреть только вперед. Слайд-шоу, иллюстрировавшее утренний доклад, продолжалось почти два часа, в течение которых Сэл несколько раз переходил от глубокого интереса к глубокому сну, сопровождавшемуся негромким храпом.

В три часа на трибуну поднялся новый докладчик, который стал рассказывать о четырехлетней разработке новой методики, получившей название «Процедуры Митча-Пэрса». Это словечко не сходило с уст большинства собравшихся в зале мужчин и женщин, став особенно модным после того, как некий врач в Балтиморе успешно осуществил ее на практике. Эта тема меня не интересовала – мне и в самом деле было все равно, как именно следует проводить эту манипуляцию, поэтому я извинился и вышел в вестибюль, где взял себе в буфете чашку кофе и рогалик. В пять часов однодневная конференция завершилась, я отметился в перечне присутствовавших и поехал в аэропорт, дабы успеть на обратный рейс. Меня несколько беспокоило, что Сэл может возвращаться тем же самолетом, но, заглянув перед посадкой в списки пассажиров, я не обнаружил там его имени. Если бы старый врач летел этим же рейсом, мне пришлось бы менять билет, но все обошлось. Вскоре мой самолет благополучно приземлился в аэропорту Атланты, однако из-за крупной аварии на северном участке кольцевой дороги домой я попал уже заполночь.

В коттедже Чарли на противоположном берегу залива было темно, однако это ничего не значило. Он вообще редко включал свет. Напрягши слух, я услышал, что из дома доносится звук его губной гармошки. Довольно скоро музыка прекратилась, и на берегу воцарилась полная тишина, которую нарушали только голоса сверчков. Их монотонное пение и убаюкало меня. Впрочем, я так устал, что особенно стараться им не пришлось. Через минуту я уже спал.

Глава 5

В пять утра я осторожно приоткрыл дверь эллинга – лодочного сарая – и сразу почувствовал камфарный запах «Нокземы». Чарли, боясь как черт ладана раздражений задницы, перед тем как сесть в лодку, втирает защитный крем в замшевое сиденье своих спортивных трусов. Было еще темно, но я сразу увидел его распростертую на полу фигуру – Чарли растягивался. Кроме того, даже и в темноте я без труда разглядел блестящие мокрые следы, которые вели в эллинг от того места, где мой шурин выбрался из воды. Не совсем хорошо я понимал только одно: зачем ему еще и растягиваться? Много лет Чарли занимался пилатесом и мог без труда закинуть ногу себе за голову, если бы захотел. Более гибкого человека я не встречал. И более сильного.

Рядом с Чарли сидел его желтый лабрадор – сука по кличке Джорджия. Чарли редко выходил куда-нибудь без нее. Заметив меня, Джорджия легонько застучала хвостом по полу, давая знать, что рада меня видеть.

Дощатый пол скрипнул у меня под ногой, и Чарли поднял голову. Думаю, однако, что он услышал мои шаги еще до того, как я отворил дверь, хотя под полом эллинга громко хлюпала вода, бившаяся о каменную подпорную стенку[14], а деревянные стены еще больше усиливали звук.

Я включил флюоресцентную лампу над одним из верстаков, и Чарли улыбнулся, но ничего не сказал. На специальном стеллаже у стены лежал скиф-двойка. Я постучал кончиками пальцев по днищу, и Чарли кивнул. Лодка весила не больше восьмидесяти фунтов, но при длине свыше двадцати пяти футов управляться с нею в одиночку было не особенно удобно, поэтому обычно мы спускали ее на воду вместе. Вот и сейчас Чарли легко поднялся с полу и обнял руками нос лодки, а я взялся за корму. Осторожно пятясь задом по наклонной рампе, он вышел на причал и осторожно опустил свой конец лодки в спокойную, блестящую, как черное стекло, воду.