Дмитрий Правдин - Хирург возвращается Страница 9

— В смысле?

— У хирургов много работы?

— Про работу хирургов ничего не знаю, я же простой водитель.

— А почему вы тогда сказали «когда еще доведется искупаться»? Я решил, что у вас хирурги безвылазно сидят в больнице, продохнуть некогда, не то что на море выбраться.

— А? Нет! Я сказал, что погода нас совсем не балует. В этом году третий день только солнечный. А в прошлом годе и вовсе солнца не видели.

— Получается, Петрович, я вам привез замечательную погоду?

— Выходит, что так, — слегка улыбается сухими губами старик.

Переодевшись во все сухое, я пересаживаюсь на пассажирское место. В окно видно, что народу на пляже заметно прибавилось.

— Ну, что, Петрович, заводи свою шарманку!

— Все? Готовы? — без всяких эмоций спрашивает водитель и, сложив газету, убирает ее в бардачок. Краем глаза я вижу, что страница осталась все той же. Что он с ней делал эти полчаса? Не знаю. Но у меня такое впечатление, что если б я утонул, то Петрович бы и ухом не повел, сидел бы себе дальше и разглядывал бы свою газету. Странный тип.

Мы въезжаем в город и выруливаем на главную улицу.

— Петрович, а музей у вас в Карельске имеется?

— А как же! — оживляется водитель. — Хотите взглянуть?

— Не сейчас, и так задержались. Вдруг какой сложный случай — а я по музеям разгуливаю?

— Какой случай? — не понял Петрович.

— Привезут экстренного больного, к примеру, истекающего кровью, а мы с вами по музеям ходим, а он в луже крови погибнет.

— Да ну, кто там кого привезет? Я уж и не припомню, когда к нам такого истекающего кровью-то и привозили, чтоб сломя голову нестись в больницу.

Я молча с удивлением гляжу на Петровича.

— А чего вы так на меня смотрите? Я вам правду говорю: тихо у нас. Ну, бывает, что по пьянке подерутся и ножичком друг друга порежут, но чтоб вот так, кровью истекать, да у всех на виду — редко. Позвонят, если чего! — Старик вытаскивает из кармана сотовый телефон, продолжая одной рукой вертеть баранку. — Да и свои хирурги у нас неплохие, в случае чего — сами справятся.

— Все равно, поехали прямо в больницу! Покажите, где музей, я в него свободное время схожу — если оно, конечно, будет.

— Кто будет? — Петрович довольно натурально улыбается. — Время? У вас свободного времени, доктор, вагон будет. В три часа в больнице уже никого не найдешь! А музей мы уже проехали. Развернуть?

— Зачем же? В выходной день съезжу. Какой туда автобус ходит?

— Не знаю, я же все время на колесах. Да и плохо у нас с автобусами. Люди или на своих машинах добираются, или на такси.

— На такси? Ни разу в жизни еще не ездил в провинциальном городе на такси.

— Так недорого совсем. От больницы до музея рублей пятьдесят станет, не дороже, чем у вас в Питере на метро прокатиться. Телефонами вон все стены обклеены: конкуренция! — Тут Петрович тормозит возле высотного здания. — Все, приехали!

Глава 6

Больница почти полностью совпала со своим изображением, подсмотренным мною в Интернете. Стандартное блочное шестиэтажное здание советской постройки, выкрашенное в непривлекательный пепельный цвет, с огромными сверкающими на северном солнце окнами и относительно просторным застекленным холлом. Слева обозначен коротким козырьком и потускневшей синей надписью отдельный подъезд для приемного покоя.

К моему немалому удивлению, возле сердца больницы — приемника не видно ни одной «скорой», да и вообще ни одной машины. Желающих получить медицинскую помощь я тоже не вижу. Кругом тишь, благодать и ни одной живой души.

— Петрович, а приемный покой в больнице закрыт? — соскочило у меня с языка, когда мы вылезли из пропыленной машины.

— Почему закрыт? — удивляется водитель, недоуменно посмотрев в сторону подъезда. — Открыт. Он же в круглосуточном режиме работает.

— Странно, а где тогда весь народ? Где больные? — чешу я в затылке.

В нашей питерской больнице возле приемного покоя неизменно собираются разноцветные машины «скорой», лимонные и белые с красным крестом, создавая легкий затор. Одни отбывают, другие приезжают, и этому не бывает конца. После этого видеть абсолютно пустой и мирный приемный покой даже как-то дико.

— Так у нас так завсегда! — не понимает Петрович.

— Всегда тихо?

— Да, а что?

Я не отвечаю, а, вытащив из салона дорожную сумку, иду вслед за приободрившимся Петровичем к центральному входу. Бросаются в глаза чистота и порядок, царящие на больничной территории. Ни мятой бумажки, ни обслюнявленного окурка, ни конфетной обертки — все выметено, вылизано и убрано, самый пытливый взгляд не найдет изъяна. Проходя возле объемной урны около самого входа, я вижу, что она абсолютно пуста и выкрашена в бодрый серебряный колер. Повсюду чувствуется рука хозяина.

В просторном вестибюле царит спокойный полумрак и все тот же бетонный порядок. Полы тщательно вымыты, пыль везде протерта, ничего нигде не валяется и не топорщится. Вдоль стен на стульях сидят несколько улыбающихся посетителей, а рядом больные в проштампованных пижамах. Тут же газетный киоск и маленький буфет, торгующий разной вкусной мелочью.

— «Комсомолка» есть? — спрашиваю у киоскерши, приятной женщины пенсионного возраста.

— Вам сегодняшнюю?

— А есть?

— Конечно, мы всю самую свежую прессу день в день получаем, — немного обижается дама.

— Давайте сегодняшнюю.

— Двенадцать рублей, пожалуйста.

Я протягиваю ей деньги, отметив про себя, что цены здесь точно такие же, как в Питере, и не кусаются. С некоторой опаской пройдя мимо до чрезвычайности суровой охранницы, дородной тетеньки, облаченной в черную форму с накладными погончиками, я оказываюсь в широком, чистом, хорошо освещенном коридоре.

— Нам сюда! — Петрович указывает на толстую стеклянную дверь с надписью «Главный врач» на красной блестящей табличке.

Пройдя мимо строгой бесцветной секретарши, одарившей нас взглядом-рентгеном, мы попадаем в кабинет средних размеров, украшенный почетными грамотами и дипломами ярких расцветок. Похоже, хозяин кабинета весьма гордится достижениями своей больницы, раз почти все стены завесил их картонными подтверждениями. Лишь над его рабочим местом висят портреты президента Путина без галстука и почему-то С.П. Боткина в старинном пиджаке, с раритетным галстуком на шее.

— О-о! Дмитрий Андреевич! Заждались вас! — встречает меня, поднимаясь с высокого кожаного кресла, плотный гладко выбритый человек с шикарной черной шевелюрой, слегка тронутой сединой. — Рад! Очень рад вас видеть! — Он пожимает мне руку. — Я — Михал Михалыч! Как добрались? Чай? Кофе? Может, чего покрепче с дороги?

— От чая с дороги не откажусь, а вот «покрепче» не стоит.

— Да, да, да! — широко улыбается главврач, — помню, вы в своем резюме указали, что вредных привычек не имеете.

— Точно! Не курю, не пью и не смотрю футбол-хоккей! — цитирую часть своего резюме. При этом стоящий у дверей Петрович почему-то морщится и смотрит на портрет врача С.П. Боткина. — Документы мои сейчас станете смотреть или после? — Я тянусь к дорожной сумке, чтоб извлечь диплом, сертификат и прочее.

— Дмитрий Андреевич, я вам верю! Покажете документы потом, в отделе кадров, Но может, с хоккеем-футболом перебор? — Михал Михайлович изучающе смотрит мне в глаза.

— Ну, у меня другие интересы, — я продолжаю улыбаться. — Каждый волен сам распоряжаться своим досугом. Лишь бы не в ущерб работе и общему делу. У меня такая вот точка зрения.

— В целом я вас поддерживаю. Но про спорт забывать не стоит.

— Михал Михайлович, большинство фанатов футбола и хоккея сидят у телевизоров с пивом, а то и с чем покрепче, и таким образом «болеют» за любимую команду. А еще хуже, когда такие, с позволения сказать, «спортсмены» устраивают дебоши на стадионах и в публичных местах. Что же тут спортивного?

— Это эмоции! — Но тут он замечает понурого Петровича, переминающегося с ноги на ногу возле входной двери. — Петрович, а ты чего, примерз?

— Так это… не нужен больше, Михал Михалыч?

— Нет, спасибо! Ступай домой, спасибо за службу! Машину можешь взять, но чтоб утром как штык был на работе, — добавляет главврач.

— Бу сделано! — радуется водитель и, не прощаясь, выбегает из кабинета.

— Ему надо было какие-то вещи перевезти. Вот, разрешил воспользоваться служебной машиной. А то получается, что сапожник без сапог, — комментирует Михал Михалыч.

— Святое дело.

Я только радуюсь, что извечный мужской разговор о спорте завял в зародыше.

Честно признаться, не понимаю я тех, кто в восторге от того, как 22 дурака гоняют один мячик на потеху миллионов. Ну, забил ты гол, другой, третий, десятый. И что с того? Через пару лет люди с трудом вспомнят о сем подвиге, а через десять и вовсе забудут. Мне этот массовый психоз никогда не был по душе.