Олег Рой - Мир над пропастью Страница 9

Настена не справилась с управлением. Маленькая фигурка в ярко-желтой курточке вылетела из седла и упала прямо на дорогу. Следом повалился блестящий новенький велосипед. Игорь, словно в замедленном кино, видел весь этот страшный полет, продолжавшийся, казалось, целую вечность, – и не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.

«Я сплю, это сон, это кошмарный сон!» – пронеслось у него в голове.

Но падение Аськи не было сном. Как не был сном отчаянный, точно крик о помощи, скрип тормозов красной «восьмерки». И глухой удар бампера, отбросивший Настену далеко в сторону. И истошный женский визг, покатившийся волной по всей улице.

Каким-то нечеловеческим усилием Игорь вывел себя из ступора и рванул к дороге.

Ася лежала на боку. Рукав желтой курточки был разорван, неестественно бледное личико и сжатые ручки перепачканы в грязи. Глаза ее были закрыты, но крови нигде не было видно. Первое, что он подумал: «Слава богу, она просто упала…»

– Только не трогайте ее, не трогайте! – призывал чей-то взволнованный голос за спиной, но Игорь не послушался. Он нагнулся, схватил дочку на руки и прижал к себе. Девочка еле слышно застонала, но глаз так и не открыла.

Кругом, словно в другом мире, люди кричали: «Скорую!», «Звоните в милицию!», «Врача, срочно врача!»

Настена наконец открыла глаза, и Игорь похолодел. Увидеть в глазах ребенка такую боль, такое нечеловеческое страдание просто невыносимо, а если еще это твой собственный ребенок… Девочка пыталась что-то прошептать, и капелька крови, а потом и целая струйка потекла у нее изо рта на шею. «Вот тебе и нет крови», – тупо подумал он. Лучше б она вся была в крови, но снаружи, тогда все еще было бы поправимо, а теперь…

Худенькое тельце дернулось, и глаза опять закрылись. Похоже, Ася потеряла сознание.

Не выпуская дочери из рук, Игорь поискал глазами Алю и не сразу увидел, что его жена тоже лежит невдалеке на тротуаре. Около нее хлопотали две женщины. «Обморок», – понял Игорь.

Движение на улице остановилось. Около той проклятой «восьмерки» суетился невысокий усатый мужчина с таким же, как у Настены, белым лицом и что-то бормотал. Игорь догадался, что это и есть водитель, задавивший его дочь, и где-то в глубине сознания профессионала тут же мелькнула мысль: «Он не виноват. Он ничего не мог поделать…»

«Скорая» приехала быстро, но даже если бы она примчалась мгновенно, Асю бы это не спасло. Девочка была уже мертва. Все произошло за считаные минуты.

Врачи поставили на землю носилки, положили на них Настену, закрыли черным пакетом, и молоденькая крашеная блондинка в докторском халате тут же принялась торопливо заполнять какие-то бумаги. Порыв ветра сдул один из белых листов и опустил его прямо на спрятанное под черным пластиком тело девочки. Игорь вздрогнул. Аськин голос, произнесший: «Если не стряхивать листья, то скоро окажешься заживо погребен», прозвучал так явственно, что ему стало не по себе.

Он подбежал к жене. Аля, которую уже привели в чувство, полулежала на лавочке, откинувшись на спинку. Ее волосы, обычно всегда так аккуратно причесанные, растрепались, спутанные пряди закрывали лицо.

– Алечка… – Он хотел спросить, как она, но слова застрели в горле. Жена подняла голову и с ненавистью посмотрела на него:

– Это ты!.. Ты во всем виноват! Это все ты и твой проклятый велосипед!

Казалось, что гулкое эхо ее крика пронеслось по двору, ударяясь о стены домов, и помчалось дальше, вдоль по улице, перекрывая весь остальной городской шум. Мир Игоря, еще несколько минут такой счастливый и безоблачный, с грохотом рухнул в пропасть.

Глава 3

Беда не приходит одна

Настену похоронили на старом Покровском кладбище, рядом с родителями Игоря и бабушкой, не дожившей всего трех месяцев до рождения правнучки. На похороны собралось неожиданно много народу. Соседи по пятиэтажке, сослуживцы Игоря, учителя из школы, Настенины одноклассники и приятели по двору с родителями, бабушками и дедушками – все пришли, чтобы как-то поддержать их с Алей и проводить в последний путь веселую девочку, которую они так любили. Девочку, которой так и не исполнилось девять лет. Маленький гроб буквально утопал в цветах. Больше всего было хризантем, белых, желтых и сиреневых, и Игорь потом еще долго не мог без содрогания видеть эти последние осенние цветы.

Они оба были словно во сне, особенно Аля, которую врачи постоянно пичкали таблетками и кололи антидепрессантами. Осунувшаяся, с ввалившимися сухими глазами, она двигалась как автомат и, что самое страшное, все время молчала. После страшных обвинений, которые она выкрикнула там, во дворе, жена не сказала ему больше ни слова. Напрасно Игорь пытался заговорить с ней, уговаривал поесть, интересовался, как она, что-то спрашивал, напоминал о всевозможных утомительных делах и заботах, которые неизбежно сваливаются на людей, потерявших близких, – Аля не отвечала, словно даже и не слышала его. Ночами, когда Игорь, забывавшийся иногда тяжелым сном, вдруг просыпался, он каждый раз видел, что жена неподвижно лежит на спине и смотрит в потолок. Обращаться к ней было бесполезно. Она разговаривала, кратко и нехотя, кроме врачей, только с одним-единственным человеком – со своей теткой. Наталья приехала уже через несколько часов после трагедии и взяла на себя бoльшую часть хлопот о похоронах и поминках.

Совсем недавно, меньше десяти лет назад, Игорь хоронил своих родителей и бабушку, практически одного за другим. Но тогда отчего-то это не было так ужасно. Когда он, стоя над могилой, прощался с отцом, он понял, что подсознательно был готов к этому всю свою жизнь. Может, это и правда заложено в нас природой? Страшно терять родителей. Но когда теряешь детей, вместе со страданием в душе рождается непонимание, отчаяние от нелогичности и несправедливости происходящего.

Самое странное, что боли Игорь первое время почти не ощущал. Она пришла потом. А тогда было лишь отупение и еще какое-то странное чувство, недоумение, что ли… Будто бы сознание никак не хотело мириться с мыслью, что Настены больше нет. Приходя домой, он первое время никак не мог понять, почему она не выбегает ему навстречу, и постоянно ловил себя на том, что, находясь в городе, норовит купить дочке то игрушку, то шоколадку, то ее любимый «чупа-чупс» со жвачкой внутри.

Сразу после похорон Наталья уехала к себе – нужно было ухаживать за скотиной. Игорь отвез тетку жены на вокзал. Всю дорогу молчали. Только садясь в поезд, она вдруг всплакнула, тихонько перекрестила его и попросила, сжав его руку выше локтя по-мужски сильными пальцами:

– Ты уж это… Береги Альку-то.

Когда он вернулся, в квартире разрывался телефон. Аля была дома, но словно не слышала настойчивых трелей. Игорь снял трубку. Звонил Старик.

– Ты, конечно, как хочешь, – сказал он. – Могу оформить тебе отпуск. Но мой тебе совет – не стоит этого делать. Поверь мне, сейчас тебе лучше быть на людях. Легче, конечно, не будет. Но все-таки…

Игорь окинул взглядом прихожую. Зеркало занавешено простыней, дверь в Настенину комнату плотно закрыта, на вешалке еще висит ее клетчатое пальтишко, в углу притулились розовые резиновые сапожки, один завалился набок.

– Да, Арон Натанович, – ответил Игорь. – Я завтра же выйду на работу.

Садиться за руль он не боялся. Профессионализм оказался сильнее эмоций, и девочки в желтых куртках на белых велосипедах ему не мерещились. А вот дядька, что сбил Настену, хотя его и признали невиновным, ездить больше не смог. Соседка тетя Клава рассказывала с чьих-то слов, что он сразу же продал свою «восьмерку» какому-то азербайджанцу.

Старик, как всегда, оказался прав. Легче не становилось, но работа, разговоры ребят в курилке, поездки по городу, общение с пассажирами, которые, разумеется, ничего не знали о его несчастье, все-таки немного отвлекали. Сидеть дома, с головой погрузившись в собственное несчастье, так, как это делала жена, было бы просто невыносимо. Он вообще не мог находиться там, рядом с молчаливой и безучастной Алей, среди детских вещей, которые из-за каких-то непонятных примет нельзя было убирать то ли до девяти, то ли до сорока дней. Игорь ругал себя за малодушие, но в квартиру на последнем этаже хрущевки приходил только спать.

Раздражало еще и то, что все, кто знал о его несчастье, считали своим долгом сказать ему что-то ободряющее. Одни просто жали руку, обнимали, хлопали по плечу и предлагали всегда обращаться к ним, когда понадобится помощь, и это было еще ничего. Но было немало и других, тех, кто хотел знать подробности, лез с расспросами или «утешающими» рассказами о людях, которым еще хуже, кто потерял сразу двоих детей или чьи дети были инвалидами. Почему-то такие рассказчики считали, что, услышав про чужое, еще большее горе, Игорь начнет терпимее относиться к своему.

После гибели дочери прошла ровно неделя. Близились девятины. Аля уже начала закупать продукты для поминального стола – все так же молча, не советуясь с ним.