Артур Хейли - Окончательный диагноз Страница 9

Надев черный резиновый фартук и натягивая резиновые перчатки, он подошел к столу. Макнил сел напротив.

– Больная пятидесяти пяти лет. Медицинское заключение: смерть от рака молочной железы.

– Покажите историю болезни. – Иногда он довольствовался тем, что докладывал ему Макнил. Иногда же внимательно просматривал историю болезни сам.

Пирсон приступил к тщательному исследованию всех органов после вскрытия.

– Кто работал над сердцем? – спросил он. – Вы?

– Нет. Кажется, Седдонс.

– Плохая работа. Кстати, почему его нет?

– Он в хирургии. Там какая-то операция, на которой он хотел присутствовать.

– Скажите ему, что я требую его присутствия на каждом разборе результатов вскрытия.

Макнил приготовился записывать.

– Сердце несколько увеличено, – диктовал Пирсон. – Обратите внимание на митральный клапан. Видите?

– Да, – сказал Макнил, нагнувшись над столом.

– Больная страдала ревмокардитом, хотя умерла совсем не от этого.

Покончив с осмотром сердца, он занялся легкими.

– В легких многочисленные метастазы, – продолжал он диктовку. И снова заставил Макнила внимательно осмотреть исследуемый орган.

В эту минуту отворилась дверь, и чей-то голос спросил:

– Вы заняты, доктор Пирсон?

Пирсон раздраженно обернулся. Это был Карл Баннистер, старший лаборант, за ним виднелась чья-то фигура.

– Разумеется, занят. Вы что, не видите? Что там у вас? – спросил Пирсон полудобродушно-полуворчливо.

Они с Баннистером работали уже много лет и давно привыкли друг к другу. Поэтому Баннистера ничуть не обескуражил тон Пирсона.

– Это Джон Александер, наш новый лаборант. Вы приняли его на работу на прошлой неделе. Сегодня он должен приступить, – пояснил он Пирсону.

Макнил с любопытством взглянул на новичка – ему не более двадцати двух, решил он. Он слышал, что Александер только что окончил колледж, имеет диплом специалиста по медицинскому оборудованию. Именно такой человек и нужен их лаборатории, ибо Баннистер далеко не Луи Пастер. Макнил невольно перевел взгляд на старшего лаборанта. Грязный, в пятнах, халат был не застегнут и открывал неряшливый, мятый костюм. На лысой голове кое-где еще торчали жидкие пряди волос, не знавшие расчески.

Макнил знал историю его появления здесь. Он появился в этом отделении спустя два года после прихода Пирсона и стал у него чем-то вроде мальчика на побегушках. Он был учетчиком и посыльным, мыл посуду в лаборатории. С годами Баннистер как-то незаметно стал правой рукой Пирсона. Официально он занимался серологией и биохимией, но так долго работал здесь, что мог в случае необходимости заменить лаборантов и на других участках. В конце концов Пирсон взвалил на него добрую часть своих административных обязанностей по лаборатории. Опыта у Баннистера было достаточно, но не было никаких теоретических знаний. Баннистер мог делать серологические и биохимические анализы, но абсолютно не знал научной основы этих исследований. Макнил не раз думал, как бы однажды это не обернулось трагедией.

Александер – это то, что им нужно. У него за плечами три года колледжа, практика в средней медицинской школе. В аккуратном халате, отутюженных брюках и начищенных до блеска ботинках он казался прямой противоположностью Баннистеру.

– Садитесь, Джон, – сказал Пирсон, кивая новичку.

– Благодарю вас, доктор, – вежливо ответил Александер.

– Вы уверены, что вам понравится у нас? – спросил Пирсон, продолжая работу.

– Уверен, доктор.

“Неплохой парень”, – подумал Макнил.

– Может, не все вам здесь понравится. Мы работаем по старинке, как говорят, но кое-что и мы делаем, а, Карл?

– Да, доктор, – с готовностью подтвердил Баннистер. Пирсон продолжал работу.

– …Язва двенадцатиперстной кишки прямо под привратником желудка, – диктовал он Макнилу, перелистывая лежащую перед ним историю болезни.

– Интересный случай. Больная умерла от рака груди. За два года до смерти дети безуспешно пытались убедить ее обратиться к врачам, но, видимо, у нее было какое-то предубеждение против медицины. Сделай она это раньше, она могла бы еще жить.

Александер внимательно следил за работой Пирсона, время от времени задавая вопросы.

“Это не просто вежливость, – подумал Макнил, – парня действительно все это интересует”.

После небольшой паузы Пирсон неожиданно спросил Александера, женат ли он, есть ли дети и когда он привезет жену.

– Простите, доктор Пирсон. – В голосе Александера послышалась нерешительность. – Я как раз хотел кое о чем вас попросить. Моя жена ждет ребенка. Мы здесь никого не знаем. – Александер умолк. – Мы обязательно должны сохранить этого ребенка, первого мы потеряли через месяц после его рождения. Я хотел просить вас рекомендовать мне акушера, к которому моя жена могла бы обратиться.

– Что ж, это очень легко сделать. – С лица Пирсона исчезла появившаяся было настороженность. – Доктор Дорнбергер. Он работает в нашей больнице. Хотите, я сейчас позвоню ему?

Разговор с Дорнбергером был коротким. Акушер попросил, чтобы пациентка сама позвонила ему.

– И еще! – крикнул в трубку Пирсон. – Не вздумайте присылать им ваши фантастические счета. Я не хочу, чтобы парень тут же начал просить надбавку.

У себя в кабинете доктор Дорнбергер сделал пометку на карточке “сотрудник больницы”, а в трубку сказал:

– Джо, у меня к тебе дело.

– Только не сегодня. Чертовски перегружен. Вот разве завтра.

– Нет, тогда лучше послезавтра, – сказал Дорнбергер, справившись со своим расписанием.

– Что у тебя там? – Скажу при встрече.

– Как хочешь, Чарли. Пока все в порядке, – повернувшись к Александеру, сказал Пирсон. – Когда придет срок, вашу жену положат в родильное отделение нашей больницы. Как нашему сотруднику вам положена скидка двадцать процентов.

Глава 8

– Я не совсем уверен, что борьба с полиомиелитом так уж полезна и необходима.

Эти слова произнес Юстас Суэйн, миллионер, король империи универсальных магазинов, филантроп и член попечительского совета больницы Трех Графств.

– Разумеется, вы шутите! – воскликнул председатель совета Ордэн Браун. Происходило это в библиотеке старого, но все еще импозантного особняка Суэйна в восточном предместье Берлингтона. Кроме Суэйна и Ордэна в обшитой темным дубом библиотеке присутствовали О'Доннел, жена Ордэна Амелия Браун и замужняя дочь Юстаса Дениз Квэнтс.

Кент О'Доннел медленными глотками попивал коньяк, удобно устроившись в глубоком кресле, которое сразу же облюбовал, как только общество, отобедав, перешло в библиотеку. Оглядывая темные панели, массивные балки потолка, переплетенные в кожу книги в шкафах вдоль стен, огромный, как пещера, камин, где лежали не поленья, а целые бревна, он подумал, что во всей этой обстановке есть что-то средневековое. Да и сам Суэйн в кресле с прямой спинкой чувствовал себя королем, а гости, расположившиеся перед ним полукругом, были всего лишь его свитой.

– Нет, я вполне серьезно, – сказал Суэйн, отставив рюмку с коньяком и наклонившись вперед. – Покажите мне ребенка на костылях, и я первый вытащу из кармана свою чековую книжку. Но это частности, а я имею в виду проблему в целом. Я убежден – и готов спорить с каждым, кто вздумает отрицать это, – что мы способствуем ослаблению рода человеческого.

Это все было знакомо О'Доннелу, поэтому он лишь из вежливости спросил:

– Вы предлагаете прекратить исследования, затормозить прогресс медицины и вообще перестать бороться с болезнями? – Увы, это невозможно, – заметил Суэйн. О'Доннел рассмеялся:

– Тогда не вижу предмета спора.

– Вот как! – Суэйн даже стукнул кулаком по ручке кресла. – Следовательно, нечего возмущаться нелепостями, если невозможно предотвратить их?

– Понимаю, – неопределенно сказал О'Доннел, не желая продолжать этот спор. Он опасался, как бы это не повредило тому делу, ради которого они с Ордэном Брауном пришли сюда. Он окинул взглядом присутствующих. Амелия Браун дружески улыбнулась ему – она была прекрасно осведомлена о всех проблемах больницы. Дочь Суэйна с интересом прислушивалась к разговору.

За обедом О'Доннел ловил себя на том, что взгляд его то и дело останавливался на Дениз Квэнтс.

Трудно было поверить, что изящная воспитанная Дениз – дочь этого грубияна, прожженного дельца, выдержавшего не одну жестокую схватку в мире большого бизнеса. Ему и сейчас доставляло удовольствие шокировать собеседника грубым словом или бесцеремонностью манер. Иногда О'Доннелу казалось, что старому Суэйну не хватает былых потасовок с конкурентами и он ищет стычек – хотя бы словесных. Кроме того, старика, должно быть, донимали больная печень и ревматизм.

Дениз удивительным образом умела двумя-тремя словами сгладить неприятное впечатление от бестактности отца. О'Доннел находил, что она очень красива той особой поздней красотой, которой нередко расцветает женщина в сорок лет. Из разговора он понял, что она довольно часто навещает отца в Берлингтоне, хотя постоянно живет в Нью-Йорке. Если она пару раз и упомянула о детях, то о муже не обмолвилась ни словом. Следовательно, заключил он, она или разведена, или же живет отдельно. Мысленно он вдруг почему-то сравнил светскую Дениз с Люси Грэйнджер, которая целиком поглощена своей работой. Какой тип женщины должен больше нравиться мужчинам? Дениз, должно быть, блещет в обществе и вместе с тем прекрасная жена и хозяйка.