Алексей Колышевский - МЖ. Роман-жизнь от первого лица Страница 9

Придя в себя и повертев головой для того, чтобы убедиться в окончательном провале моего злодейства, я успокоился. «Ну и пусть, – думал я. – Пусть так. Зато я не побоялся поднести батарейку к проводам». Вооружившись этой успокаивающей мыслью, поставив ее в красный угол сознания, я выполз из куста. Не став уничтожать следы своего пребывания, ибо я не рассчитывал на то, что куда-то спрячу канистру (я не предполагал, что она не взорвется), перемахнул через забор на соседний, заброшенный участок, хозяин которого был взорван кем-то ранее, в Москве, в Леонтьевском переулке, о чем тогда говорили решительно все. Пройдя по дорожке до калитки, я спокойно вышел на дорогу и пошагал к станции электрички, размышляя, что было бы неплохо поймать такси прямо до дома. Дорога на станцию и дорога к шоссе была одной и той же, и выбор транспорта не мешал моему продвижению прочь от дачи Вертько.

«В конце концов, – размышлял я, – даже хорошо, что я оставил бомбу вместе с проводами там, где я ее оставил. Может, испугается хотя бы, сволочь».

Мои спутанные мысли прервал такой оглушительный грохот, что вместо недавней способности всеслышания я подумал, что полностью оглох. Взрывная волна, а то, что это была именно она, я как-то сразу понял, сшибла меня с ног, обдав битым кирпичом. Я вскочил и побежал. Просто испугался и побежал. Вперед! Я несся, и мне не хватало воздуха. Я боялся оглянуться. Я не думал в тот момент, что кто-то может меня увидеть и заподозрить в том, в чем меня стоило бы заподозрить. Просто бежал. Но силы иссякли, и скорость бега упала. Вот тогда я оглянулся.

На месте каменного трехэтажного дома Вертько не было ничего. Ничего, кроме огромного зарева и вырывающихся из него к небу, подобно вулкану, снопов искр. Дом был полностью уничтожен. От него вообще ничего не осталось, кроме осколков кирпича, искореженных и разбитых бетонных плит перекрытий, из которых уродливо торчала арматура, и скрученных в петли труб отопления.

Но что же произошло? Почему взрыва не последовало сразу, после замыкания, контактов? Я долго думал, и вот к какому выводу я пришел: очевидно, что искра все-таки «проскочила» и воспламенила взрывчатое вещество. Но провода были пропущены в середину заряда, а набита канистра была очень плотно, да и закрыта, по совету студента-химика, герметично. Взрывчатка, которая была в состоянии гореть без кислорода, сперва медленно разогревала саму себя в одном небольшом месте, возле источника возгорания, а потом, когда температура ее горения стала нестерпимо высокой, рванула вся и сразу. Да еще и газовая колонка «помогла». Разрушения были абсолютными. На месте дома образовалась здоровенная воронка. Взрывотехники ФСБ, прибывшие потом на место, квалифицировали мощность заряда в сорок килограммов в тротиловом эквиваленте! Ай да химик! Ай да фокусник! Много лет спустя я размышлял: кем же все-таки был на самом деле этот студент? Сперва я думал, что это молодой Джубадзе, только начинающий набирать вес, а потом решил – нет. Это был мой ангел-хранитель, который знал, что я, мало что понимающий в физике взрыва, обязательно взлетел бы к звездам вместе с Вертько, останься я сидеть в том кусте, всего в сорока метрах от эпицентра. Знал, и поэтому дал мне такой рецепт, который спас мою, если честно, то очень дорогую и любимую мною жизнь.

Born to be a doctor

Мне всегда нелегко после воспоминаний о взорванной мною троице. Но и сладостно, оттого что я был тогда одновременно и судьей, и палачом. Моим любимым героем в творческом небоскребе Агаты Кристи всегда был тот самый хитроумный судья из «Десяти негритят». Причина, побудившая меня заняться «убийственным» промыслом? Да хрен ее знает, в чем тут причина. Ревность? Ну да, конечно. Хотя сейчас, по прошествии двенадцати с половиной лет, эта причина кажется мне невероятной. Невероятно, чтобы сейчас я вот так же, очертя голову, мог приревновать женщину. Хотя кто знает. Бодливой корове, как говорится…

Да и кого ревновать? Ха-ха-ха!!! Мне нелегко говорить это, но не было в моей постели шикарных красавиц, блядовитых роскошных гламурок, загорелых блондинок с бесконечно длинными ногами и грудью, похожей на гору Эльбрус, смуглых нимфеток Лолит и лакированных манекенщиц, доставленных прямо с миланских подиумов. Может, я ЧМО? Нет, в самом деле! Я так живописал себя, что можно, вполне можно подумать, что это рассказ человека ЧМО о человеке ЧМО. Видя на экране телевизора, на концерте, в стоящем рядом на светофоре автомобиле, в самолете, на пляже, просто на улице красивую, ПО-НАСТОЯЩЕМУ красивую женщину, от которой захватывает дух у подавляющего большинства мужчин, я всегда отводил глаза. Не для меня созрел этот персик, не мне от него откусывать. Попадись мне такая вот женщина, я бы даже не знал, что с ней, собственно, делать. Вот каким, в сущности, задротом я был еще десять лет назад. Но все не однозначно.

Иногда вспоминаешь… Сам о себе. Причем, как ни странно, что-нибудь хорошее. О том, как ты помог людям, например.

После таких воспоминаний легче становится на душе и от текущих забот получается на время отвернуться. Сегодня вот вспомнил о том, как я был доктором. Вообще-то, я всю жизнь «кем-то был». Своего лица у меня нет: я все время кого-то изображаю, говорю чьим-то голосом, копирую чьи-то жесты. Во мне можно увидеть черты многих известных в Москве людей. У них я неосознанно перенял то, что моя натура сама посчитала нужным перенять. Позаимствовал драйвера, так сказать. Я как терминатор: самонастраивающаяся и самообучающаяся программа, и поэтому нет во мне ничего настоящего, истового и оригинального. Я как персонаж Евгения Леонова, король из киноверсии «Обыкновенное чудо». Тот постоянно твердил, что в его падении виноваты родственники: отец, мать, бабка. Мои родственники не такие: они хорошие, добрые, честные люди. Они просто живут, трудятся, рожают детей, стоят в очередях, мусолят денежные бумажки, которых им вечно недостает. Иногда, все чаще в последнее время, ходят в церковь. Двух самых главных из них нет со мной уже очень долго. Они словно в другой стране: можно поехать, только вот визу вряд ли получишь. Ну ладно. Я о другом.

Случилось это в сентябре скверного для многих 98-го. Кризис уже пожирал Москву все отчетливее. На лицах людей все более проступала озабоченность или, наоборот, пьяная, похмельная отрешенность. Огромный город вздрогнул всем своим каменно-панельно-асфальтовым телом и долго трясся мелкой дрожью, передаваемой жителям. Волны этого резонанса тогда заставляли многих искать что-то на дне бутылки. Москва всегда пила: от горя ли, от радости, а тогда от безысходности. Все, как в предвоенном Париже Ремарка.

Я задержался на работе из-за корпоративной пьянки. Была пятница. Внизу меня ждала машина. Я не изменил принципу: не садиться за руль поддатым – и не поддержал коллег. Некоторые из них уже успели наклюкаться до состояния «ты меня уважаешь, и я тебя тоже». Я вежливо со всеми попрощался и спустился вниз. Работал я тогда на одного нынешнего олигарха-light. Вернее, тогда он был light, а сейчас стал полноценным. Full flavor олигарх. Мой приятель, алкогольный олигарх, просветил меня, что олигарх light перестает быть таковым после того, как его состояние переваливает за вторую сотню миллионов. Я работал в организации, пожалуй, самой влиятельной и самой богатой из частных компаний России. Это была «Альфа-групп», один из офисов которой находился на Новом Арбате в «высотке с глобусом».

«Альфа-групп» я вспоминаю до сих пор только добрым словом. Да, гнобили там так же, как и везде, выжимали из сотрудников все соки, но и платили за это так, что никто и никогда не думал роптать и выражать неудовольствие. Миллиардер-хозяин хотел видеть вокруг себя довольных жизнью и финансово независимых сотрудников. Своей цели он, судя по мощи его империи, добился. «Альфа» всегда было «первой», а крохоборы «бизнесменишки», которые хотят за две копейки получить грамотного специалиста и, в силу своей «боевой» биографии, подозревают всех и каждого в воровстве, как правило, являются, в конце концов, обворованными теми самыми «двухкопеечными» сотрудниками. И поделом. Я ненавижу таких крохоборов и сам являюсь почетным членом «двухкопеечного ордена жуликов».

А тогда я выехал на Садовое кольцо и без особенных затруднений добрался до начала тоннеля под Тверской. После этого движение как-то резко замедлилось, и я стал переживать из-за того, что планам о полуночном шашлыке на даче не суждено сбыться. Я матерился и нервно курил, а поток все двигался и двигался, пусть незаметно, но все же поступательно, и в конце концов я, в числе прочих пятничных страстотерпцев, въехал на Самотечную эстакаду. Там сразу стала понятна причина, по которой образовалась пробка. На встречной полосе стояла белая «Нива» с развороченным передом. В крайнем левом ряду с моей стороны, как-то неуклюже и смещенная по диагонали, замерла разбитая «девятка» вишневого цвета. В крайнем правом ряду семафорила аварийной сигнализацией еще одна «девятка», кажется, белая. Из-за занятости двух из четырех полос, из-за присутствия множества машин ГАИ движение буквально сочилось «в час по чайной ложке», и я от нетерпения ерзал в предвкушении скорой развязки. Моя правая нога слегка пружинила на педали газа, и вдруг из-за вишневой «девятки» вынырнул гаишник и, ткнув в мою сторону жезлом, приказал мне остановиться. Чертыхнувшись, я взял влево, включил «аварийку» и вышел из машины.