Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь Страница 9

— Булгаков — большой мастер, Марина Андреевна. Очень большой. Но это не значит, что перед ним надо преклоняться. Запомните мой совет: вообще ни перед кем не стоит преклоняться.

У Марины уже не хватало сил поддерживать беседу. Кажется, он это понял. Вдруг она споткнулась. С ее ноги слетела туфелька, и Марина, подпрыгнув, как воробышек, балансируя одной рукой, другой вцепилась Сталину в рукав. Сталин развеселился, как мальчишка. Они вновь дружно расхохотались. Он обнял Марину за талию не без некоторой осторожности. Рука властелина казалась почти невесомой. Он опять заговорил:

— Я о тебе скажу Булгакову. У него зоркий глаз. Если ты действительно настоящая актриса, он оценит.

Кажется, она поблагодарила Сталина. А может быть, и нет, уже не помнит. Но что значило это обещание и неожиданный переход на «ты» она, конечно, сообразила.

Теперь, кроме них, оставались только две пары. Ворошилов и Мария Каганович танцевали щека к щеке с безмятежностью давних любовников. А Молотов с женой — по старинке, нежно взявшись за руки. Егоровой в зале не было.

Этот танец оказался последним. Сталин больше не заводил граммофон. Он отозвал Ворошилова в сторону. К ним присоединился плотный мужчина, которого она раньше не замечала. Потом Марина узнала, что это был Паукер, начальник охраны Сталина. Мужчины о чем-то перешептывались. Отвернувшись от них, Марина подошла к столу, но на стул не села, опасаясь, что потом не сможет подняться. Стоя, выпила большой фужер воды. Опять поискала взглядом Галину. Как сквозь землю провалилась! А заодно и Каганович, и дядя Авель.

Марина мечтала добраться до своей постели. Но понимала, что это неосуществимая мечта.

После того как Сталин к ней вернулся, Марина не переставала удивляться, сколь естественно развиваются события. Они покинули гостиную, о своем плаще она даже не вспомнила. Рука об руку шли сводчатым коридором. Паукер не отставал ни на шаг, а потом вдруг словно развеялся в воздухе.

Они взялись за руки. Опьяневшая Марина не задавалась вопросом, куда ее ведут. Как уже и не чувствовала себя мышкой в когтистых лапах, не думала о том, какая они странная пара.

Путь оказался недолгим. Сталин придержал ее за плечи, развернул спиной к себе и прикрыл ей глаза ладонями.

— Зажмурься! Не открывай глаза, пока я не скажу.

Марина подчинилась. Сталин ее направлял. Он обнял Марину за талию, прижав ладонь к ее животу. Маринино легкое платье прилипало к ее вспотевшему, еще влажному после танцев телу. Марина почувствовала, что перед ней раскрылась дверь и пахнул ветерок. Направляемая Сталиным, она сделала шаг вперед. Воцарилась совсем уже глухая тишина, не нарушаемая даже их дыханием.

— Теперь можешь открыть!

Это был кинозал. Малюсенький, всего на дюжину мест. У противоположной экрану стены помещался длинный полукруглый диван. Восточный ковер на полу заглушал их шаги, бархат кресел и дивана скрадывал звуки. Призрачно мерцал белый экран, схваченный угольно-черной рамкой.

Дверь закрылась сама собой, будто снабженная специальным механизмом. И Сталин впервые припал губами к ее обнаженному плечу.

— Если ты станешь киноактрисой, здесь я буду тобой любоваться.

Он спустил с нее платье и уложил ее на диван, но слегка неуверенно. Он целовал ее плечи, шею. Пытался справиться с лифчиком. Все это делал совсем не грубо, но неловко, суетливо. Почти раздев Марину, он вдруг сбавил темп. Его ласки сделались менее страстными. Стыдливо пряча глаза, он поинтересовался, девственница ли она.

— Нет, нет…

Марина услышала собственный голос. Какое-то хриплое кваканье, глухое сипенье. Ах вот оно что? Рановато начала. Ну, так тем лучше! Когда Сталин припал к ее губам, Марина задрожала. И он опять залился своим мальчишеским смехом.

Этой ночью она так и не выспалась. Будто разом нырнула в черную яму и, как ей показалось, уже через миг вынырнула. Экран все так же мерцал призрачным светом, чуть освещая диван, где они примостились.

Сталин крепко спал, несмотря на свою неудобную позу. Он продолжал обнимать Марину, даже во сне не выпуская из своих рук. Марина боялась шелохнуться, чтобы не разбудить его. Ей хотелось забыться. Усталая, измученная, Марина наконец погрузилась в какую-то вязкую дремоту, будто ее засосала болотная жижа. А когда всплыла на поверхность, вновь ощутила навалившееся на нее грузное тело.

Сталин продолжал спать, примостив голову у нее на груди. Он не снял китель, только расстегнул пуговицы. Его торс чернел в полумраке. Сталин похрапывал, дыша перегаром. Только бы не разбудить его! Нет, она не боялась, что он ее, проснувшись, оттолкнет или выразит отвращение. Но вдруг да он опять от нее отстранится, отнесется, как к вовсе чужой, забронзовеет, словно монумент.

Она вытянула свободную руку, чтобы размять плечо. Обнаженная Маринина кожа молочно белела во мраке. Она старалась отмахнуться от недавних воспоминаний. Не думать, на кого сейчас похожа. Теперь только бы не заснуть! Нельзя пропустить миг, когда он проснется.

Наверно, Марина все-таки задремала, но вдруг до нее донесся какой-то звук. Шорох, будто осторожно приоткрылась дверь. Ее охватил ужас. Марина, чуть приподнявшись, вгляделась в темноту. Ей показалось, что на фоне экрана мелькнул чей-то силуэт.

Нет. Ничего. Померещилось.

Марина вновь опустилась на диван. Массивная голова, перекатившись, уткнулась ей в грудь. Усы настойчиво ее щекотали. Чтобы избавиться от покалывания, она осторожно вернула его голову на прежнее место, запустив руку в густую сталинскую шевелюру. Вылитая мамаша, отнявшая от груди прожорливого младенца! Она усердно моргала, чтобы смахнуть с ресниц набежавшие слезы.

Ах, если бы каким-то чудом эта ночь оказалась всего лишь болезненным бредом, галлюцинацией!

Маринина рука так и осталась в его волосах. Марина не решалась убрать ее, чтобы его голова не перекатилась обратно. Она гадала, что Сталин теперь о ней подумает? Действительно ли скажет о ней Булгакову? Всерьез ли посоветовал стать киноактрисой?

Марина вообразила, как Сталин сидит в этом зале со своими соратниками: Микояном, Калининым, Ворошиловым, Молотовым, восхищаясь ее искусством. Может быть, ему захочется с ней еще разок повидаться. Может, попросит Егорову опять ее привести к нему.

Но вдруг Марине вспомнились гневные выкрики Аллилуевой, ее обвинения. Марина вздрогнула, инстинктивно прижав голову спящего Сталина к своей груди. Как ее назвала Егорова? Самой большой ревнивицей из всех фанатичек святого Владимира Ильича.

Но только ли дело в ревности?

«Ты меня просто убиваешь, Иосиф! Ты тиран! Ты меня тиранишь, ты всех тиранишь…»

Марина закрыла глаза. Она снова мечтала мгновенно перенестись из Кремля в свою комнату. Ах, если бы это было возможно!

Она даже не знала, который час. У нее вообще не было ручных часов. У него-то, наверно, были, но сейчас на его запястье она их не обнаружила. Однако Марина прикинула, что уже скоро начнет светать. Только бы дотянуть до утра. Еще несколько часов, и, глядишь, она впрямь выйдет на сцену королевой.

Марине все-таки удалось заснуть, но ненадолго. Их обоих разбудили донесшиеся из коридора крики. Сталин приподнялся на локте, и в его глазах на миг промелькнуло удивление, что рядом с ним обнаженная девушка. Марина села на диване и, стыдливо потупившись, прикрыла рукой грудь. Воздух в зале был спертый, ей было трудно дышать.

Вопли за дверью стали еще громче. Слышались и мужские и женские голоса. Отчаянные выкрики перемежались причитаниями, так что было невозможно понять, в чем дело.

Сталин провел рукой по волосам и тоже сел на диване. Она подвинулась, освобождая ему больше места. Он к ней не прикоснулся и не сказал ни слова. Молча поднял с пола галифе и встал, чтобы одеться.

Причитания за дверью не стихали. Марина, отыскав свое платье и трусики, начала поспешно одеваться. Сталин тем временем, достав из нагрудного кармана гребешок, неторопливо причесывался. Делал он это тщательно, проверяя ладонью, хорошо ли лежат волосы. Марина искала свои туфельки, когда Сталин уже направился к двери. Она его больше не интересовала. Будто и для него теперь стала невидимкой. Растворилась во мраке.

Когда Сталин распахнул дверь, голоса разом смолкли. Свет из коридора пал на экран. Вдруг раздался истерический женский вопль: «Иосиф! Ах, Иосиф Виссарионович!»

Сталин ворчливым тоном начал выяснять, что стряслось. Встав на колени, Марина шарила по ковру в поисках туфелек и наконец нашла их под одним из кресел. У нее шумело в голове от тяжкого похмелья. В висках отчаянно билась кровь пополам с выпитой за ночь водкой.

В коридоре теперь звучал только голос Сталина. Он задавал вопросы, которые ей не удавалось расслышать. Ответов она вообще не слышала, кажется, их и не было.

Она почувствовала, что у нее дрожат руки. Видимо, к ней все-таки подобрался ужас. Сидя на полу, Марина надевала туфельки. Она чувствовала боль во всем теле — и плечи ломило, и бедра, и поясницу, и затылок. Словно ее протащили по булыжникам.