Габриэль Маркес - История одной смерти, о которой знали заранее Страница 9

Значит, она это почувствовала. Она была уверена, что братья Викарио не столько хотели привести в исполнение приговор, сколько встретить на пути кого-то, кто бы оказал им услугу — помешал это сделать. Но полковника Апонте совесть не мучила.

— Из-за одних подозрений не арестовывают, — сказал он. — Просто надо предупредить Сантьяго Насара и — будьте здоровы!

Клотильде Армента всегда говорила, что легкомыслие было виною тому, что полковнику не слишком везло, мне же, напротив, он вспоминается человеком довольным жизнью, немного сбрендившим на почве занятий спиритизмом, которым обучился по почте и предавался в одиночку. Поведение его в тот понедельник свидетельствовало о крайнем легкомыслии. Дело в том, что он и думать забыл о Сантьяго Насаре, пока не увидел его в порту, а увидев, поздравил себя со справедливым решением.

Братья Викарио рассказали о своих намерениях более чем дюжине человек, приходившим в лавку за молоком еще до шести часов, и те разнесли весть по всему городу. Клотильде Армента представить себе не могла, чтобы об этом не знали в доме напротив. Она считала, что Сантьяго Насара нет дома — свет в его окне не зажигался, и потому всех, кого могла, она попросила предупредить его, если встретят. Она даже велела послушнице, пришедшей за молоком для монахинь, сообщить об этом отцу Амадору. А после четырех, когда увидела свет в кухне у Пласиды Линеро, отправила последнее срочное сообщение — для Виктории Гусман — с нищенкой, которая каждый день заходила попросить немного молока. Когда заревел епископский пароход, почти все уже проснулись, собираясь идти в порт встречать епископа, и нас, не знавших, что близнецы Викарио поджидают Сантьяго Насара, чтобы убить, было совсем мало, остальным же были известны даже причины, досконально и со всеми подробностями.

Клотильде Армента еще не распродала молоко, когда братья Викарио вернулись в лавку с новыми ножами, обернутыми газетой. Один нож был для разделки туши с ржавым толстым лезвием, двенадцати дюймов длиной и трех шириной, который сделал сам Педро Викарио из тесака еще в те времена, когда из-за войны к нам не завозили немецких ножей. Другой был короче, зато широкий и кривой.

Следователь приложил в деле его рисунок, может, потому, что не сумел описать словами, и указал только, что он был похож на маленький ятаган. Именно этими ножами было совершено преступление, и оба ножа выглядели очень грубыми и изношенными.

Фаустино Сантос не мог понять, что происходит. «Снова пришли точить ножи и снова орали во всю глотку, что идут выпускать кишки из Сантьяго Насара, я подумал: валяют дурака, на ножи-то не обратил внимание, решил, те же самые». Однако Клотильде Армента заметила — не успели она войти, — что на этот раз братья были настроены не так решительно.

И вправду, они уже успели поспорить. Близнецы не просто отличались друг от друга сутью гораздо больше, чем внешностью, — в трудную минуту обнаруживалось, что характеры у них противоположные. Мы, их друзья, обратили на это внимание еще в школе. Пабло Викарио был на шесть минут старше брата и мальчишкой был смелым и гораздым на выдумки. Педро Викарио тогда казался мне более чувствительным, но в то же время любил командовать. В 20 лет они оба явились на сборный пункт для прохождения военной службы, и Пабло Викарио освободили как основного кормильца семьи. Педро Викарио отслужил одиннадцать месяцев в патрульных частях общественного порядка. Армейский дух, усугубленный страхом смерти, окончательно сформировал его призвание командовать и привычку решать за брата. Он возвратился домой с солдатским триппером, который устоял перед самыми грубыми методами военной медицины и не сдался ни инъекциям мышьяка, ни промываниям марганцовкой, прописанным доктором Дионисио Игуараном. Вылечили его только в тюрьме. Мы, их друзья, заметили, что, едва Педро Викарио воротился и обнаружил свою казарменную душу: перед любым — кто ни попроси — задирал рубашку и показывал дренажный шов от пулевого ранения в левом боку, в Пабло Викарио вдруг проявилась странная зависимость от младшего брата. Пабло, можно сказать, с пылом отнесся даже к трипперу младшего брата, — как принадлежности замечательного человека, — который тот носил точно боевую награду.

Именно Педро Викарио, по его собственному заявлению, принял решение убить Сантьяго Насара, и поначалу его брат лишь следовал за ним. Но, судя по всему, именно Педро счел обет выполненным, когда алькальд их разоружил, и тогда командование взял на себя Пабло Викарио. Ни тот ни другой в своих заявлениях, сделанных по отдельности следователю, не упомянул об этом разногласии. Но Пабло Викарио не раз уверял меня, что ему нелегко было уговорить брата довести дело до конца. Может, это был всего-навсего приступ страха, но только Пабло Викарио один пошел в кладовку за новыми ножами, в то время как брат, пытаясь помочиться, отдавал концы под тамариндовым деревом. «Брат понятия не имел, что это такое, — сказал мне Педро Викарио во время нашего с ним единственного свидания. — Все равно как мочиться толченым стеклом». Когда Пабло Викарио вернулся с ножами, тот все еще обнимал дерево. «Весь в холодном поту от боли, — рассказал он мне, — с трудом выговорил, пусть, мол, я иду один, ему сейчас не до того, чтобы убивать кого-то». Он уселся на один из столов, установленных под деревьями для свадебного обеда, и спустил брюки до колен. «Полчаса, наверное, бинтовал-перебинтовывал свой аппарат», — сказал мне Пабло Викарио. На самом деле тот потратил не более десяти минут, но для Пабло Викарио дело это показалось таким сложным и таинственным, что он счел его новой уловкой и решил, что брат хочет дотянуть до рассвета. А потому он вложил ему в руку нож и насильно потащил защищать честь сестры.

— Другого выхода нет, — сказал он ему, — считай, мы уже это сделали.

Они вышли за ворота свинарника с незавернутыми ножами, и следом по дворам забрехали разбуженные собаки. Светало. «Дождя не было», — вспоминал Пабло Викарио. «Наоборот, — вспоминал Педро, — с моря дул ветер, и на небе все звезды можно было пересчитать». К тому времени слух успел облететь город, и, когда братья проходили мимо дома Ортенсии Бауте, она отворила дверь и первой запричитала по Сантьяго Насару. «Я подумала, они уже убили его, — сказала она мне, — в свете фонаря ножи блеснули, и мне почудилось, что по ним течет кровь». Одним из немногих незапиравшихся домов на этой окраинной улице был дом Пруденсии Котес, невесты Пабло Викарио. Каждый раз, оказавшись здесь в раннюю пору, и особенно по пятницам, направляясь на рынок, они заходили сюда выпить первую чашку кофе. Они толкнули дверь во внутренний двор, собаки бросились к братьям и узнали их в предрассветных сумерках, близнецы вошли в кухню, поздоровались с матерью Пруденсии Котес. Но кофе еще не был готов.

— Выпьем потом, — сказал Пабло Викарио, — а то мы спешим.

— Еще бы, ребятки, — сказала она, — честь не ждет.

И все-таки они выпили кофе, и на этот раз уже Педро Викарио подумал, что брат нарочно тянет время. Пока они пили, в кухню вошла пышущая юной свежестью Пруденсия Котес со старыми газетами в руках — оживить огонь в очаге. «Я знала, куда они идут, — сказала она мне, — и не только была согласна, но никогда бы не вышла замуж за него, если бы он не выполнил своего мужского долга». Перед тем как выйти из кухни, Пабло Викарио взял у нее из рук два газетных листа и один дал брату — завернуть нож. Пруденсия Котес осталась ждать в кухне и смотрела, как они выходили за дверь, а потом ждала, ни на минуту не падая духом, все три года, пока Пабло Викарио вышел из тюрьмы и стал ей мужем на всю жизнь.

— Только осторожнее, — сказала она.

Таким образом, не лишено было оснований наблюдение Клотильде Арменты о том, что на этот раз близнецы были настроены не так решительно, как прежде, и она подала им бутылку в надежде, что эта бутылка их доконает. «В тот день я поняла, — сказала она мне, — как мы, женщины, одиноки на этом свете!» Педро Викарио попросил ее одолжить им бритвенные принадлежности мужа, и она принесла помазок, мыло, настенное зеркальце и станок с новым лезвием, но Педро Викарио побрился ножом для разделки туш. Клотильде Арменте это показалось верхом мужественности. «Вылитый убийца из кино», — сказала она мне. Однако же он объяснил мне позднее, и это — правда, что в казармах он научился бриться опасной бритвой и никогда уже потом не мог бриться ничем другим. Его брат побрился самым скромным образом — безопасной бритвой дона Рохелио де ла Флор. Под конец они в молчании выпили бутылку: пили медленно, будто спросонья, и глупо пялились на темные окна в доме напротив, а в лавку между тем один за другим заходили якобы покупатели и покупали молоко, которое им было не нужно, и спрашивали, нет ли продуктов, которых здесь никогда не бывало, — на самом же деле желая только одного: своими глазами увидеть, правда ли, что близнецы поджидают Сантьяго Насара, чтобы убить его.