Валерия Перуанская - Кикимора Страница 9

Талант, конечно, талантом, без него – никуда, но и должной настойчивости она не проявила, подумалось сейчас. Посылала стихи несколько раз, с большими притом интервалами, в разные редакции, столько же раз получила обратно вместе с безразлично вежливыми, а то и надменными отповедями, подписанными неизвестными лицами «по поручению». Однажды лишь какой-то «по поручению» слегка обнадежил: что-то, мол, проглядывается, учитесь, трудитесь, совершенствуйтесь, тогда опять присылайте... Она это дело и бросила – посылать, хотя совету «учиться и совершенствоваться» старалась следовать...

...Вместе со всеми Анна Константиновна пошла назад к автобусу и только стала в него забираться, как ощутила чью-то поддерживающую руку на своем локте. В этом любезном жесте она сразу угадала соседа, хорошо, по-старинному еще, воспитанного. Постаралась не замешкаться неуклюже в двери, а попроворней войти. От смущения это ей не совсем удалось, и она, усевшись на место, должна была потратить некоторое время, чтобы унять неизвестно отчего возникшее волнение.

Экскурсанты собирались уже не разрозненными, как недавно, одиночками и группками, а заметно спаянные общими интересами и впечатлениями. Пожалуй, только семья с мальчиком не вливалась в нарождающийся на короткий срок коллектив, да вот Анна Константиновна с соседом держались от всех в стороне, но близко друг к другу, что ей было почему-то приятно.

Автобус тронулся и поехал. Девушка-гид, уняв по-ребячьи расшумевшихся подопечных, опять повела заученную речь об улицах и памятниках столицы, а у Анны Константиновны внимание как бы раздвоилось, одной стороной обращенное к экскурсии, а другой к соседу, каждое движение которого невольно ловила, а каждого слова ждала, озабоченная ответить впопад, чтобы показать себя интеллигентной женщиной, кое-что – и не мало! – знающей и из истории и из литературы. Потому что он, судя по беглым словам и замечаниям, был именно таков: интеллигентным не по шляпе, а по образованности и пониманию. Анна Константиновна подумала: не профессор ли?

На следующий раз они уже вышли вместе и остановились слушать и глядеть рядом. Да так дальше и пошло, словно не случайно оказались на одном сиденье в автобусе, а сговорились заранее. Когда же на смотровой площадке перед университетом экскурсовод позволила передышку от своих рассказов, отпустив погулять и полюбоваться открывающейся оттуда дивной панорамой Москвы, то сосед, ставший за короткое время Анне Константиновне приятным и симпатичным, предложил познакомиться и первый представился: – Антон Николаевич Скворцов.

Анна Константиновна тоже назвалась, однако без фамилии, которую не любила, но он удовлетворился именем-отчеством.

«Анна» и «Антон» – хорошо как соседствует, поймала себя на глупой мысли Анна Константиновна. И имя Антон какое славное, связывается сразу с Чеховым, с одним из самых милых и дорогих ее сердцу периодов истории российской словесности...

– Вы ведь москвичка? – с утверждением в голосе спросил Антон Николаевич.

Она польщенно кивнула и поинтересовалась, как он угадал.

– Да вот видите, угадал, – улыбнулся он.

Когда он улыбнулся, Анна Константиновна еще одно поняла, почему не подходит к нему слово «старик», хотя был он в возрасте, близком – с той или другой стороны – к семидесяти. Причина эта была – зубы. Не вставные, которые сразу лишают человека естественности и больше морщин старят, а свои, хотя и с несколькими металлическими коронками.

Анна Константиновна высказала ответное предположение, что и он к Историческому музею приехал не с вокзала и не из аэропорта.

– Нет, – посмеялся он. – Пешком пришел. Я живу в центре, на улице Огарева.

– И я раньше в центре жила, в Сивцевом Вражке, – поделилась Анна Константиновна. – Пока дом не сломали . – Жизнь в центре Москвы тоже их как-то в ее глазах сближала.

Ей еще много о чем хотелось у него спросить. Как, например, он, солидный пожилой мужчина, дошел до жизни такой, чтобы с экскурсиями по Москве кататься? И какая у него семья? Есть ли жена? Дети? Кто он по профессии? Работает ли? По возрасту не должен бы уже, но вид у него был не пенсионерский (обычно несколько распущенный или устаревший по одежде), – напротив, собранный и даже щеголеватый, как у человека, не расставшегося с профессиональным делом. Пришлось, однако, подавить любопытство, а обратить внимание Антона Николаевича на удивительные, нежные и тонкие, как – помните? – у Писсарро, краски весенней Москвы и кажущуюся отсюда обманную ее тишину и пустынность. Он поддержал, развил это наблюдение (оказалось, что импрессионистов оба знают и любят), а потом они замолчали, любуясь излучиной Москвы-реки и легкой дымкой, окутавшей начинающие зеленеть деревья на крутом склоне Ленинских гор, и так же молча, как бы углубившись в себя, пошли на зов экскурсовода к автобусу.

Там уже весело толпились у дверей совсем обвыкшие попутчики, мальчуган и тот разбаловался, не шел на свое место, куда его через окно зазывали родители, а прыгал перед ними на асфальте и дразнил.

Они остановились, пережидая сутолоку.

– Вы принадлежите к тем редким женщинам, – вдруг сказал он, – которые умеют не только говорить, но и вовремя молчать, – и привел Анну Константиновну этими словами в ужасное замешательство. В груди и даже в животе у нее замерло и похолодело, как бывает от эфира. Она не нашлась с ответом и глаза побоялась поднять, проверить, к ней ли слова относились. Лишь погодя с усилием промолвила:

– Нам тоже пора.

Уже сидя в автобусе, чувствуя его плечо тесно к своему, она искала подходящий ответ, хотя понимала, что безнадежно с ним опоздала. Надо было ответить, что как раз говорить она не мастер, а молчать-то всякий умеет, не велика заслуга. Но так ничего и не сказала.

Автобус мчал их назад к Историческому музею, где предстояло прощание. К этому моменту она подготовилась: «Очень приятно было с вами познакомиться. Я желаю вам всего хорошего. Может быть, судьба еще когда-нибудь сведет нас, До свиданья».

Он шел к выходу впереди нее. Остановился около девушки-гида, поблагодарил «за прекрасную экскурсию» и поцеловал руку, от чего у той по лицу разлилась краска смущения. Анна Константиновна тоже, проходя мимо, сказала «спасибо». Антон Николаевич поджидал ее около дверей, чтобы помочь спуститься. Она ступила на тротуар и открыла рот произнести заготовленное, но он опередил:

– Не пойти ли нам пообедать? Третий час. Самое время. – И посмотрел выжидательно.

– Так ведь народу сейчас битком, – растерялась она, пытаясь вспомнить, что надела сегодня под плащ. Плащ у нее был как раз очень приличный, новый, удачно по размеру, фасону и цвету купленный, а платье напялила первое попавшееся, неотглаженное – не рассчитывала где-нибудь раздеваться. Нет, в этом платье никак нельзя.

– Я знаю одну столовую, – уговаривал он, – там никогда не бывает много народу и кормят прилично. Отсюда недалеко, в тихом месте, поэтому мало кто знает...

Есть же у нее дома хорошая черная юбка, а к ней трикотажная в цветочках кофточка. Как-то принесли к ним в редакционно-издательский отдел продавать, никому не подошла, Анне Константиновне досталась. Она ходила в этом наряде – черная юбка и кофточка в розовато-коричневых тонах – в театры и Дома. Отчего сегодня не надела, досада какая!.. А в этом платье – опозориться только.

– Я бы с удовольствием, – искренне призналась она. – Но сегодня никак не могу. Меня в половине четвертого ждут, – соврала очень правдоподобно.

– Тогда ничего не поделаешь, – легко (слишком легко!) согласился он. – Позвольте, я провожу вас до метро?.. Вы на метро?

– Да, спасибо, – совсем не о том думая, откликнулась Анна Константиновна. Неужели, терзалась она, никогда не увидимся?

Он словно угадал:

– Завтра вы свободны?

– Я всегда свободна, – нечаянно вырвалось у нее. Вовсе не собиралась докладывать, что уже на пенсии. Да вот проговорилась, простая душа. А с другой стороны – что ж такого? Рядом-то с ним она еще совсем молодая, он же не может этого не видеть?

– Великолепно! – подхватил он. – Мы с вами, как я и предполагал, в одном положении.

Это пришлось проглотить. Несколько натянуто она поинтересовалась:

– У вас тоже нет семьи? И вы уже не работаете?

Станция метро «Площадь Революции» неотвратимо приближалась, как ни медленно они к ней брели.

– Месяц, как на пенсии. Пора и честь знать. Семьдесят второй год пошел. – После паузы ответил и на другой вопрос: – Жену я потерял два года назад. Дети взрослые и, естественно, живут своей молодой жизнью.

Она слегка склонила голову, давая понять, что ей теперь все ясно.

– Я могу вам позвонить?

– У меня на новой квартире нет телефона.

Он немного подумал, видимо размышляя, давать ли ей свой номер. Решил не давать:

– Тогда – без звонка? Прямо здесь, на площади Революции, в вестибюле. Скажем, в одиннадцать часов.