Борис Васильев - Князь Святослав. Владимир Красное Солнышко Страница 9

— Я исполню все.

— Верю, — скупо обронил Неслых и сразу же отошел от Руслана.

Внезапный приезд Свенельда в Летний дворец и появление там же Неслыха были неслучайными. Великий воевода был щедр и еще более щедро платил отряду «неслыхов» за их труды. А золото открывало все двери и развязывало языки. Не успел сын Правителя Причерноморья Калокир получить личное послание императора Византии, как Свенельду было о том доложено. Содержание императорского послания, естественно, осталось неизвестным, но, судя по намекам приближенных, речь в нем шла о необходимости иметь в окружении великого князя Святослава своего человека.

— Кого может заслать к князю Святославу Калокир? — спросил Свенельд.

— Только не взрослого мужчину, великий воевода, — убежденно сказал Неслых. — Либо парня, который скажет, что мечтает сражаться под стягом князя Святослава, либо славянского парнишку, способного чем-то удивить нашего князя.

— Святослав ничему не удивляется.

— Князь — да, а его молодцы? Подростки — народ восторженный.

— И что же ты предлагаешь? Ждать, пока в окружении великого князя не окажется кто-то нежданный? Можем опоздать.

— Я не предлагаю, великий воевода. Я прошу. Мои люди внедрены в дружину Морозко, но я очень прошу приказать вашему воспитаннику Руслану докладывать лично моим людям о всех новеньких, кто пожалует в Летний дворец.

— Ты как-то сказал, Неслых, что золото развязывает любые языки. — Воевода по старой привычке мерил шагами палату. — У меня много золота. Может быть, это золото поможет выяснить, кого именно заслал к нам наместник Калокир?

— Он придет сам. Не надо тратить золото понапрасну, оно еще может пригодиться, великий воевода. Когда провалится первый посланец.

— Ты уверен, что он провалится?

— Да, мой повелитель. Значит, будем ждать и второго, поскольку Калокир получил повеление императора.

— Не люблю ждать…

— Ты — великий воевода, твое нетерпение есть нетерпение воина, и поэтому оно — естественно. А я — Неслых. Я привык к выжиданию, как зверь, который до времени затаился в своей норе.

— Я не привык ждать удара в спину в битве, потому что меня прикрывают лучшие дружинники, — сказал Свенельд. — Но когда я не знаю, кто у меня за спиной, не могу вести бой. А ты — можешь. Поэтому разыщи врага.

— Великий воевода, там нет врагов. Ты отвечаешь за жизнь князя Святослава, тебя беспокоит судьба Малуши, на которую посягали вятичские стрелы. Всего лишь стрелы, мой повелитель, а не сами вятичи!.. Говорю так не только потому, что в этом сомневался твой побратим великий боярин Берсень, но и потому, что у меня в рязанской земле много своих людей.

Неслых доселе ни разу не говорил столь длинно и горячо. Свенельд с удивлением слушал его, и тревога в его душе постепенно гасла.

Он даже улыбнулся, хотя в беседах с подчиненными никогда себе этого не позволял. И добавил:

— Я доволен твоими людьми. Но если они найдут пути, по которым Калокир переправляет своих разведчиков к нам, я буду полностью удовлетворен. А награда будет соответствовать моему удовлетворению.

— Торговые люди, — не задумываясь, предположил Неслых.

— Византийские?

— Не только, великий воевода.

— Кто же тогда?

— Для торговых людей нет понятия родины. Есть лишь доход.

— Значит, наши купцы тоже?

— Для торговых людей пособничество — тоже товар. Византия не считает золота, великий воевода.

— Я тоже, Неслых. Почаще напоминай об этом своим людям.

Если бы об этом разговоре узнал Обран, он бы очень встревожился. В отличие от своего друга Барта он был несуетлив и последователен. С Византией у него были крепкие торговые связи, он не желал их терять, а потому по-доброму приятельствовал с Калокиром, и его корабли, набитые товарами, не застаивались на выходе в Черное море.

На обратном пути караваны Обрана брали на корабли пассажиров. Мелких торговцев, странников из Византии, случайных попутчиков, которые стремились в Киевское княжество. Обран не мелочился, не требовал с них платы за проезд, зато с интересом расспрашивал бывалых людей о Византии, о ценах на ее рынках, потребностях в товарах, которые могла поставить Киевская Русь. Сведения из первых уст были для опытного торговца дороже любой платы.

И поэтому когда на замыкающую насаду сел никому не известный паренек, никто на него и внимания не обратил. А как стали спрашивать, кто он, да откуда, да далеко ли собрался, паренек только мычал. Немой, решили. Накормили, кинули рядно в затишок, чтобы ветром не продуло, да и забыли про него. Даже когда в обход порогов суда волоком перетаскивали рабы, паренька не тронули. Помощи от него никакой, а груз невелик.

Только на подходе к Киеву этот пассажир исчез. Как в воду канул. Без всяких следов.

Встревоженный человек Неслыха, сопровождавший караван, тотчас доложил прямому начальнику, позволив себе предположить, что паренек мог сам свалиться в воду. Но такие чудеса Неслыху не нравились.

— Коли так, твое счастье.

Чудеса не нравились, однако никто не знал, в каком именно месте парнишка скользнул в воду, да и описать самого парнишку никто толком не мог.

Есть такое свойство запоминания: про слепого расскажут немало, поскольку он говорить может, а про немого только и ответят:

— Немой. — И пожмут плечами.

«Не мой» — значит чужой. Никому не понятный. Единственно, что мог Неслых сделать, послать гонца к своим людям в окружении великого князя, чтобы немедленно донесли, если появится вдруг кто бы то ни было. Парень или мальчишка, все равно.

Вскоре пришла весть о появлении парнишки, но совсем не немого, а очень даже болтливого. Это было новостью для Неслыха, ломающей первые предположения, и он лично выехал в Летний дворец. Расспросил своих людей о мальчишке, и выяснилось, что он очень любит и умеет ловить рыбу, что, по его рассказам, совсем маленьким его увезли печенеги, но он то ли сбежал, то ли надоел им, сумел скрыться в камышах одного из днепровских лиманов, где и кормился рыбой да раками. Откуда он — сам толком не знает, но говорит по-русски, лишь иногда вставляя… В общем, какие-то непонятные слова.

— Печенежские, — пояснил Руслан.

И добавил, помолчав:

— Бани боится. Говорит, что в камышах его водяной чуть в воду не уволок, и он клятву дал, что мыться больше не будет.

— Рыбак, а воды боится, — усмехнулся Неслых. — Ну-ка покличь его ко мне.

Руслан позвал, и парнишка тут же появился перед Неслыхом. Щуплый, нескладный, но глаз не прячет и готов отвечать.

— Рыбак?

— Ловлю. В камышах.

— А чего же бани боишься?

— Я не бани боюсь, я водяного боюсь. А на земле Банник — его главный помощник. И я зарок дал, что в баню не пойду.

— Никогда? — усмехнулся Неслых.

Этот перепуганный печенегами и одиночеством мальчишка никак не соответствовал описанию того немого, который ночью прыгнул в воду с насады торгового каравана. Тот — да, был явно заслан Калокиром: немой, ничего не расскажет. А этот печенежский беглец…

— Пойду, если великий князь зарок с меня в бане снимет.

— А почему именно великий князь?

— Потому что он сильный. А сильного боги любят, а всякая нечисть боится.

— Ну, ступай.

Парнишка ушел. Неслых еще раз все взвесил, подошел к Святославу.

— Дозволь обратиться, великий князь.

— Что тебе?

— Это не тот, кого мы ищем. Только он перепуган очень. Водяной его чуть не утопил, так он зарок дал, что мыться в бане не будет, пока ты, великий князь, от зарока его не освободишь.

— Ну и пусть не моется.

— Так он же завшивеет и всех вас заразит. И вонять будет.

Святослав похмурился, подумал. Сказал недовольно:

— Ладно. Вели баню истопить.

Баню истопили. Великий князь крикнул, чтобы позвали мальчишку-рыбака, и первым вошел в нее. Только начал раздеваться, как беззвучно вошел нескладный рыбачок.

— Дозволь обратиться, великий князь.

— Что?

— Умеешь ли ты, великий князь, читать греческие письмена?

— У тебя послание?

Вместо ответа Шом (а это был, конечно, он) тут же стянул через голову полусопревшую рубаху и подставил княжескому взору грязную пропотевшую спину, на которой были старательно вытатуированы греческие буквы. Святослав с трудом разобрал их, а, разобрав, рванулся к дверям.

— Великого воеводу Свенельда ко мне! Быстро, Морозко! О двуконь!

Закрыл дверь. Сурово глянул на Шома.

— Известно тебе, что написано на твоей спине?

— Нет, великий князь. Я и грамоте-то не знаю, а тем более на спине.

Почти час великий князь в напряженном нетерпении метался по тесной баньке. Шом без рубахи молча сидел в углу, с тревогой глядя на Святослава. Наконец, распахнулась дверь, и вошел Свенельд.