Ромен Гари - Пожиратели звезд Страница 9

– Да, можете считать меня бойцом. Но в бесконечном матче, где нет финального раунда, звание чемпиона было бы неуместно, – говорил д-р Хорват в ответ на любезные рассуждения своего спутника-датчанина. – Скажем так: я – человек, сражающийся со Злом. Действительно, нечто вроде матча с Дьяволом, и если вы доставите мне удовольствие, явившись на выступление, то увидите, что для меня Дьявол – не просто красивый стилистический прием.

Это страшный и реально существующий враг, и я далек от того, чтобы недооценивать его силу и ловкость. Я немножко похож на боксера, который постоянно держится настороже и никогда не упускает из виду ни малейшего движения противника.

Кукла, сидевшая на коленях чревовещателя, не сводила с проповедника своих стеклянных глаз, в которых, казалось, воплотились и раз и навсегда в издевательском блеске застыли весь цинизм и все разочарование мира.

Нокаут в первом раунде, – произнесла она хриплым монотонным голосом. – Я мог бы дать тебе хорошую информацию, Агге. Я мог бы сказать тебе, на кого следует делать ставку в этом матче – десять против одного.

Д-р Хорват почувствовал, что готов уже сказать артисту пару крепких слов насчет того, что эти трюки стоит приберечь для пьяных клиентов ночных заведений – там они, безусловно, придутся по вкусу, – но сдержался из христианского милосердия; к тому же он знал, как трудно профессионалу избегать в своей работе автоматизма – ведь работа стала его второй натурой; он и сам в этом отношении не был застрахован от некоторой деформации: иногда, дабы избежать искушения по малейшему поводу разражаться потоками священного красноречия, ему приходилось прилагать определенные усилия.

Цепочка машин приближалась к стоящему немного в стороне от дороги кафе – жалкого вида запущенному заведению, слепленному из кирпича-сырца и досок в том месте, где усеянная серыми кактусами каменистая почва начинала карабкаться к подножию горы и нагромождениям застывшей лавы. На его стенах еще можно было прочесть полустертую надпись:

«Кока-кола» – единственное внушающее доверие зрелище среди этой пустыни. Машина почти уже проехала мимо, как вдруг шофер так резко нажал на тормоза, останавливая «кадиллак», что д-ра Хорвата бросило о стекло; когда же он пришел в себя, то увидел, что вереница «кадиллаков» была окружена солдатами на оглушительно трещавших мотоциклах, а поперек дороги и с обеих ее сторон полукругом выстраивались джипы; один из них был оснащен радиоантенной – из него вышел офицер и, на ходу расстегивая кобуру револьвера, направился к ним. Миссионер с некоторым удивлением заметил, что все солдаты держали наперевес автоматы, направляя их дула в ту же сторону.

Глава V

«Кафе» – если можно было так назвать эту лачугу, вряд ли достойную далее слова "Pulcheria ", от руки написанного на доске над входной дверью, – было до такой степени грязным – и казалось до такой степени очевидным, что при первой же уборке мусора в этих местах оно вообще исчезнет с лица земли, что д-р Хорват, увидев на стойке совсем новенький телефонный аппарат, был поражен. В заведении никого не было, но через окно в глубине зала миссионер заметил мужчину и женщину, удиравших в направлении скал у подножия горы; мужчина – индеец – все время оборачивался, бросая безумные взгляды в сторону кафе и солдатни, словно опасаясь получить автоматную очередь в спину; женщина, бежавшая босиком, спотыкалась, в панике дважды упала, но всякий раз мгновенно поднималась и вновь что было сил неслась вперед; в руках она сжимала нечто похожее на младенца – по крайней мере, какой-то сверток из грязных тряпок она прижимала к себе совсем по-матерински.

Их поведение показалось весьма любопытным д-ру Хорвату, уже оскорбленному возмутительными манерами солдат, столь внезапно – если не сказать грубо – остановивших их посреди дороги и безо всяких объяснений затолкавших в кафе. Единственно возможным оправданием той угрожающей манере, с которой солдаты использовали свое оружие, «приглашая» гостей войти в кафе, служило то, что они были явно на взводе и, конечно же, не знали, с кем имеют дело; офицер, командовавший отрядом, – невысокий, коренастый, почти квадратный человек с длинными руками, придававшими его движениям сходство с повадками гориллы, на оливковом лице которого с испещренными оспинками щеками застыло неприятное мрачное выражение, – выказал, однако, некоторую учтивость, попытавшись успокоить возмущенно протестовавших гостей. Он лишь исполняет полученный по рации приказ, пояснил офицер; его зовут Гарсиа – капитан Гарсиа из военной службы безопасности, – и он счастлив приветствовать их в своей стране; он надеется, что путешествие было приятным.

Следует простить солдатам их поведение: у них нет навыка обращения с высокими гостями, кроме того, все они несколько взвинчены «событиями». Его засыпали вопросами; в ответ он лишь поднял руку, призывая к спокойствию, но от каких-либо заявлений по поводу «событий» отказался. Ему приказали немедленно перекрыть шоссе и остановить колонну машин; вскоре он получит дальнейшие инструкции. Он просит их немного потерпеть; приказ должен прийти с минуты на минуту, но на данный момент… Он угрюмо взглянул на джип, в котором нацепивший наушники солдат беспрестанно бубнил позывные в укрепленный под антенной микрофон. На данный момент либо у них сломался приемник, либо, что более вероятно, произошли какие-то неполадки со штабным передатчиком, который внезапно умолк.

Поэтому он взял на себя смелость пригласить их сюда, вместо того чтобы держать посреди дороги; он просит их набраться терпения и выпить что-нибудь в баре за счет правительства, пока он попытается связаться с вышестоящим командованием по телефону, раз уж рация неисправна. Он глубоко огорчен тем, что они вынуждены терять драгоценное время; просто небольшая техническая неполадка; но если в этой стране и существует что-то в превосходном состоянии, так это телефонные линии – законный предмет всеобщей гордости, их недавно провела одна американская компания; связь осуществляется автоматически, и он немедленно потребует дальнейших инструкций. Затем он прошел за стойку, налил себе большой стакан густого желтого ликера и тотчас осушил его. Далее, с выражением крайнего удовлетворения и значительности на лице, как если бы речь шла о выполнении особенно тонкой технической операции, вооружился телефоном и толстым большим пальцем с грязным ногтем набрал номер.

– Ничего не понимаю во всей этой истории, – сказал миссионер, обращаясь к какому-то человечку: волосы с проседью, старательно подкрашенные карандашом усы и галстук-бабочка в синий горошек – тот облокотился на стойку возле него.

– Должно быть, дальше по шоссе произошел какой-нибудь небольшой инцидент, быть свидетелями которого нам не положено, – ответил Чарли Кун. – По пути между нами и столицей находится университет, и, наверное, студенты устроили демонстрацию, а это всегда ставит власти в затруднительное положение, тем более что вмешательство полиции в подобных случаях бывает чрезвычайно грубым. Они не любят присутствия иностранцев во время проведения таких операций. Это всегда производит дурное впечатление. В американских газетах сразу же появится информация. Несмотря на все усилия, нами предпринимаемые, эту страну, знаете ли, трудно со всей уверенностью назвать демократической.

– Мне это хорошо известно, – сказал миссионер.

Дверь кафе оставалась открытой, и д-р Хорват увидел, как перед заведением остановился еще один «кадиллак», с обеих сторон зажатый шестью вооруженными до зубов мотоциклистами, что, кажется, свидетельствовало о прибытии весьма значительной персоны. Солдаты были в немецких касках и черных мундирах; бросавшаяся в глаза красная молния на касках и рукавах странным образом напоминала эмблему гитлеровских эсэсовцев.

– Это не обычная полиция, а специальные подразделения сил безопасности, – пояснил Чарли Кун, и миссионер заметил, что его собеседнику, кажется, немного не по себе. – Они находятся в прямом подчинении генерала Альмайо. Можете мне поверить: что-то носится в воздухе. Я знаю эту страну.

Из «кадиллака» вышла молодая женщина; между ней и одним из солдат имела место короткая, но бурная дискуссия, в завершение которой тот схватил ее за локоть и толкнул в направлении кафе. Женщина остановилась в дверях, швырнула сигарету на улицу и бросила солдату еще несколько слов на испанском языке – судя по всему, далеко не лестного содержания, ибо мужчина угрожающе повел автоматом, но тотчас, однако, взял себя в руки.

Женщина пожала плечами и потеряла к нему всякий интерес. Д-р Хорват с первого взгляда определил, что юная особа была американкой. Ярко выраженное англосаксонское лицо. Черты его исполнены той открытой и искренней приветливости, что сразу же ассоциируется с американским домом, светловолосыми, стриженными «ежиком» мальчиками и университетскими спортивными площадками; казалось, она явилась прямиком из студенческого городка; таким, по крайней мере, было первое впечатление, ибо, приглядевшись повнимательнее, уже проникшийся к ней симпатией и начавший расплываться в улыбке проповедник заметил, что она пьяна и фактически опирается о стену, чтобы не упасть. Некоторое время она так и продолжала стоять, держась рукой за стену, глядя на всех с вызывающим видом, затем излишне уверенной и непринужденной походкой подошла к одному из столиков, села и закурила сигарету. Она была очень хорошенькой, с тонкими и такими гармоничными чертами лица, что оно походило скорее на воплощение какого-то вполне определенного творческого замысла, нежели на каприз природы. Восхитительные пухлые губы, своеобразный изгиб которых таил в себе какую-то решимость: беззащитный рот, как у ребенка. Чуть вздернутый нос и мягкий, нежный ореол каштановых, со светлым отливом, волос. Она достала из кармана очки, нацепила их на нос, довольно бесцеремонно оглядела всех присутствующих одного за другим, затем сняла очки и засунула их в карман. Должно быть, ей не больше двадцати четырех – д-р Хорват был глубоко удручен тем, что американская девушка сидит здесь, нога на ногу, курит с таким безразличным ко всему видом, да еще в столь очевидном состоянии опьянения.