Ричард Эванс - Рождественская шкатулка Страница 9

— Мэри, вы меня слышите?

Мэри с трудом приоткрыла один глаз. Кери облегченно вздохнула.

Сирена «скорой помощи» была слышна за два квартала. Кери вышла встретить санитаров. Те быстро прощупали пульс, затем молча уложили Мэри на носилки и понесли к выходу. Кери торопливо одела Дженну, и они поехали в больницу на машине Мэри. Я встретил жену и врача у дверей палаты Мэри. Когда Кери позвонила, я едва успел вызвать помощника и поехал в больницу.

— Этого следовало ожидать, — с присущим медикам спокойствием сказал нам врач. — До сих пор миссис Паркин везло. Но опухоль давит на жизненно важные части мозга. Все, что мы можем сделать, это максимально облегчить ее страдания. Понимаю, звучит не слишком утешительно. Зато правда.

Я взял Кери за руку.

— Ей очень больно? — спросила у врача Кери.

— Как ни странно, нет. Обычно пациентов с таким диагнозом мучают жуткие головные боли. У миссис Паркин тоже болела голова, но не слишком сильно. Начинается все с периодических головных болей. Затем они становятся постоянными.

— Неужели Мэри все время испытывала боль? — спросил я. — По ней нельзя было сказать.

— Миссис Паркин — стойкая женщина, — кивнул врач. — Но у стойкости есть пределы. Боюсь, теперь у нее начнется угасание сознания. Или провалы в сознании.

— В каком состоянии она сейчас? — спросил я.

— Спит. Я дал ей снотворное. Переезд в больницу отнял у нее немало сил.

— А нам можно ее увидеть?

— Нет. Лучше ее не будить.

Без Мэри особняк опустел, а мы впервые почувствовали себя здесь чужими. Мы съели незатейливый ужин. Разговор не клеился. Притихшая Дженна не просила меня почитать ей. Мы довольно рано легли спать, пытаясь ускользнуть в сон от гнетущей обстановки, воцарившейся в этом уютном доме.

Меня снова разбудила музыка. Без Мэри даже музыка стала другой — более драматичной и напряженной. Как и в прошлый раз, музыка доносилась с чердака. Настойчиво, словно пение сирен, она звала меня туда. И опять я взял фонарик и пошел на темный чердак. Я поднял крышку рождественской шкатулки и уже не удивился, что музыка мгновенно смолкла. Я вытащил из шкатулки другое письмо и стал читать при свете фонарика.

6 декабря 1916 г.

Любовь моя!

Скоро опять наступит Рождество — время радости и покоя. Но в моем сердце по-прежнему ужасающе пусто. Говорят, время лечит все раны. Даже если и так, после ран остаются рубцы — свидетели боли. Помни меня, любовь моя. Помни мою любовь.

Воскресенье. Канун Рождества. Как мы ждали этого времени. Никто из нас и подумать не мог, что сочельник окажется таким. Ночью шел тяжелый, влажный снег. К утру его покров достиг почти четырех дюймов.

Стив ждал меня на крыльце.

— Как Мэри? — поздоровавшись, спросил он.

— Почти без изменений. Утром у нее был приступ тошноты, но настроение довольно бодрое. Кери и Дженна остались в больнице.

Стив сочувственно кивнул.

— Я обещал вам кое-что показать. Идемте. Вам это стоит увидеть.

Мы перешли улицу и двинулись к дому Стива в обход. Я по-прежнему не понимал, куда он меня ведет. Мы очутились на его заднем дворе. Двор был засажен трехгранными тополями и эвкалиптами, успевшими значительно вытянуться вверх. За ними виднелась каменная кладбищенская стена.

— В стене есть чугунная калитка, — пояснил мне Стив. — Она так искусно скрыта кустами, что не сразу и найдешь. Все эти деревья лет сорок назад посадил прежний владелец дома. Он был стар и не хотел каждый день видеть стену кладбища. Наша семья въехала в этот дом, когда мне было двенадцать. Мы с мальчишками быстро узнали о существовании тайной калитки. Она, естественно, запиралась. Но мы выломали в ней прут и сквозь дыру легко проникали на запретную территорию. Кладбищенский сторож не раз прогонял нас, ворча, что кладбище — не место для игр. Но его запреты на нас не действовали. Он не понимал, — улыбнулся Стив, — что лучшего места для игры в прятки не придумаешь.

Мы подошли к калитке. Краска давно облупилась, обнажив заржавленный металл, но сама калитка оставалась крепкой. Она была заперта на висячий замок. Стив вынул ключ, отпер замок и открыл калитку. Мы вошли на кладбище.

— Как-то раз зимой мы играли в прятки. Я спрятался плохо. Мой приятель меня заметил и погнался за мной. Я побежал к восточному краю кладбища, который считался у нас местом нечистым. Один из моих друзей утверждал, будто слышал там стенания призраков. Сами понимаете: призраки — это посерьезнее сторожа.

Я кивнул, вспомнив свои мальчишеские суеверия.

— Я бежал вон туда, — сказал Стив, указывая на густую стену вечнозеленых кустарников. — Потом обогнул склеп. И вот тогда я услышал стенания. Я испугался и спрятался за надгробием. Звуки были душераздирающими. Немного осмелев, я высунул голову. Невдалеке стояла статуя ангела с распростертыми крыльями, фута три высотой. Чувствовалось, ее поставили недавно и покрыли свежей белой краской. Перед статуей, спрятав лицо в снегу, стояла на коленях и рыдала женщина. И как у нее сердце не разорвалось от таких рыданий? Женщина царапала руками мерзлую землю, будто старалась достать оттуда то, что ей дороже всего на свете. Вскоре меня по следам нашел мой приятель. Я подал ему знак не открывать рта. Так мы с ним просидели больше получаса. Женщину с ног до головы замело снегом. Наконец она перестала рыдать, поднялась и побрела прочь. Нас она не видела. Но я запомнил ее лицо — настоящая маска страдания.

Я шел за Стивом и вдруг застыл на месте. Еще издали я увидел распростертые крылья ангела. Природная стихия не пощадила статую.

— Мой ангел, — пробормотал я вслух. — Мой каменный ангел.

Стив молча поглядел на меня.

— Кто там похоронен? — спросил я.

— Сейчас увидите, — ответил он и пошел дальше.

Мы присели на корточки возле статуи и разгребли снег у основания мраморного пьедестала. Над годами рождения и смерти были выбиты всего три слова:

НАШ МАЛЕНЬКИЙ АНГЕЛ

Я посмотрел на даты.

— Ребенку было всего три года, — с грустью сказал я.

Закрыв глаза, я мысленно представил себе картину, увиденную Стивом в детстве: озябшая и промокшая от снега женщина, ее красные от холода руки…

— Постойте! Так это была Мэри?

— Да. Это была Мэри, — тихо и печально ответил Стив.

Мы стояли молча. А снег все падал и падал, словно отгораживал нас от внешнего мира. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем Стив заговорил:

— Тем же вечером я рассказал обо всем своей матери. Я боялся, что она будет ругать меня за игры на кладбище. Но мать обняла меня и поцеловала. А потом попросила, чтобы я никогда больше туда не ходил и не тревожил несчастную женщину в ее горе. И я больше сюда не ходил. Вплоть до этого дня. Не могу сказать, что я вообще не ходил в восточный край кладбища. Но даже издали я слышал рыдания несчастной. У меня самого все внутри разрывалось. Более двух лет она приходила на могилу ежедневно. Даже весной, когда дожди превращали землю в чавкающее месиво.

Я отвернулся от ангела, сунул озябшие руки в карманы и пошел назад. Стив двинулся следом. Мы шли молча.

Только возле своего дома Стив заговорил:

— Дочь Мэри звали Андреа. Много лет подряд Мэри приносила на могилу деревянную шкатулку. Думаю, это та самая шкатулка, где вы нашли письма.

Я торопливо поблагодарил Стива и один пошел домой. Отпер тяжелую внешнюю дверь и оставил ее открытой. Особняк встретил меня сумраком и тишиной. Я поднялся на чердак и впервые осмелился взять шкатулку и принести ее в нашу гостиную. Разглядывая ее при дневном свете, я еще раз поразился, с какой любовью и умением она сделана. Хотя стенки шкатулки были прямоугольными, их полированная поверхность действовала как вогнутое зеркало: окружающие предметы отражались в ней с небольшим искажением и обретали изящные нимбы. Я достал из шкатулки самое последнее письмо.

6 декабря 1920 г.

Любовь моя!

Как бы я желала сказать эти слова, глядя в твое милое лицо. Как бы я желала найти твою могилу пустой, как мать Господа нашего нашла пустой гробницу, в которую положили Его. И в этом, любовь моя, заключена надежда. Надежда вновь обнять тебя и прижать к груди. Эту надежду дает мне великий дар Рождества, ибо Он пришел в наш мир. Первое рождественское приношение от родителя своим детям, поскольку Он любил их и хотел, чтобы они вернулись назад. Сейчас я понимаю это лучше, чем когда-либо. Моя любовь к тебе не угасает, а с каждым Рождеством становится все ярче. С нетерпением я жду того славного дня, когда вновь смогу тебя обнять. Я люблю тебя, мой маленький ангел.

Глава шестая

Ангел для Мэри

Я положил письмо в шкатулку и сел на диван с ногами, зажав голову между колен. Эта странная привычка сохранилась у меня с детства, когда я попадал в трудную ситуацию и мне нужно было обдумывать, что к чему. Не скажу, чтобы в тот момент мой разум был предельно ясен. Его состояние походило на сон, где разрозненные и непонятные события минувших дней складывались в новую картину, и я мог только молча удивляться странной взаимосвязанности событий. Я начинал понимать смысл вопроса, который задала мне Мэри. Первый дар Рождества. Истинное значение Рождества. От всех откровений этого дня я чувствовал озноб и легкое головокружение. Услышав шаги вернувшихся жены и дочери, я поспешил вниз.