Екатерина Вильмонт - Здравствуй, груздь! Страница 9

Мака протягивала ему телефон:

– Федор Васильевич…

– Что это еще за Федор Васильевич? Я же твой жених, зови меня просто Федей или, на худой конец, Федором.

– Федя, поцелуй меня еще!

Мака проводила Федора на вокзал, дождалась отхода поезда и в состоянии, близком к помешательству, побрела пешком в гостиницу. Она то и дело щипала себя, не приснился ли ей этот сказочный вечер? Если бы ее спросили сейчас, что такое счастье, она бы не задумываясь ответила: «Сегодняшний вечер!» Она могла предположить все что угодно, но только не такое развитие событий. Впрочем, она то и дело одергивала себя. Утро вечера мудренее. Не надейся пока ни на что, не верь… Но так хотелось верить…

– Мака! – вывел ее из раздумий голос Ангелины. – Где тебя черти носят и что все это значит?

Мака словно очнулась:

– Что? Вы о чем, Ангелина Викторовна?

– Мне звонила твоя мать, она в панике!

– А… Ангелина Викторовна, это все правда…

– Что правда?

– А что вам сказала мама? – поосторожничала Мака. А вдруг мама звонила Ангелине раньше, еще до их звонков? Мало ли что бывает, а ей не хотелось выдавать свою тайну.

– Что Головин просил твоей руки!

– Правда… Это вы мне удачу принесли, ваши бусы… вы так искренне пожелали мне счастья…

И она бросилась в объятия Ангелины Викторовны.

– Погоди, Мака, но ведь это чушь! Он, вероятно, был пьян.

– Нет, мы пили только вино.

– Нализаться можно и вином.

– Нет, он не нализался, он просто был веселый… Он такой… я умираю от счастья, Ангелина Викторовна!

– А если завтра утром он проснется и даже не вспомнит?

– Вспомнит! Может, ему это будет неприятно, но вспомнить он вспомнит. Вы не думайте, я все понимаю! И про разницу в возрасте, и про то, что с бухты-барахты… Но разве так не бывает, чтобы с первого взгляда? Бывает, я знаю! А даже если ничего и не будет, все равно…

– Что – все равно?

– Все равно сегодняшний вечер никуда уже не денется, его никто не отнимет!

– И тебе этого будет достаточно?

– Нет! Но обида, она забудется, а то, что было сегодня, – никогда.

– Это смотря какая обида… Иная обида перешибет любые приятные воспоминания, поверь мне, – с горечью сказала Ангелина Викторовна. – У вас уже что-то было?

– Нет, мы только целовались. И он сказал маме, что влюблен как бобик, – счастливо расхохоталась Мака.

Ангелина смотрела на нее с грустью.

– Ангелина Викторовна, а как вам показалось, мама настроена против него?

– О нет, насколько я поняла, мама просто немного напугана такой внезапностью, но…

– Супер! Я уверена, он ей понравится, и бабушка будет в восторге, а вот папа… Но папы сейчас нет в Москве, а когда он вернется… Мы поставим его перед свершившимся фактом.

– Мака, давай все-таки до утра не будем торопиться с мечтами и планами.

– Да, вы правы, ой, Ангелина Викторовна, я чувствую, что все-все будет прекрасно, замечательно… Я чувствую, у меня интуиция…

– Дай тебе бог!

Но утром Федор Васильевич не передумал. Он проснулся в таком превосходном расположении духа, что даже тесный и неудобный гостиничный номер показался ему прелестным уголком. Вы влюблены, друг мой Федор Васильевич, по уши влюблены, и вам, похоже, отвечают взаимностью! А тут еще в чердачное оконце проник солнечный луч и жизнь показалась ему поистине прекрасной. И это благодаря Маке, моей Маке! Интересно, она понравится Дуське? Дуськой звали его младшую сестру Евдокию, которую он весьма почитал за ее рассудительность и вообще нежно любил. А еще он любил своих племянников, Федьку-младшего, умнейшего парня двенадцати лет, и маленькую толстую Шурку. Это была его семья. Дуська одно время пыталась женить его на ком-то из своих многочисленных подруг и приятельниц, но, когда все приемлемые кандидатуры были им забракованы, махнула на брата рукой.

– Все, я умываю руки, – заявила она. – Ищи сам!

И вот он нашел Маку! Какое прелестное, веселое существо, открытое. С ней легко будет жить, о ней приятно будет заботиться, покупать подарки. Интересно, она уже встала? Ах, как хотелось бы очутиться сейчас рядом с нею…

Наслаждаясь всеми этими не слишком глубокими мыслями, он пошел бриться. А что, я еще вполне гожусь в женихи! Двадцать с половиной лет разницы… Ничего рокового. Мне будет шестьдесят, ей сорок, нормально! И быт устроится. Она, похоже, такая домовитая, уютная… Надо поскорее ей позвонить, а то бедняжка небось терзается, не передумал ли этот старый хрыч?

– С добрым утром, детка!

– Федор Васильевич! – восторженно отозвалась она.

– Довожу до твоего сведения, что все остается в силе и что я ужасно соскучился. Только не смей называть меня по имени-отчеству. И еще – когда увидимся?

Федор Васильевич вернулся в Москву на сутки раньше, чем Мака. И первым делом, войдя в свою холостяцкую квартиру, позвонил сестре. Дуська не работала, занималась воспитанием детей, домом и мужем Иваном.

– Федька, мы все время с ребятами отслеживали тебя по телевизору, но тебя не показали ни разу!

– Зачем я тебе по телевизору, имеешь шанс увидеть меня воочию! С подарками и потрясающей новостью!

– Новостью? С какой новостью? – всполошилась сестра.

– Так я тебе и сказал по телефону! Ужином покормишь, тогда расскажу!

– Приезжай скорее, мы собирались уже садиться, но подождем тебя! Иваныч, ужин откладывается, Федя приехал!

С легкой руки Федора Васильевича его тезку все звали Иванычем, так их легче было различать.

Дверь ему открыл свояк Иван:

– Ну, живой классик, добро пожаловать!

Они обнялись.

И тут же в прихожую высыпали остальные члены семьи. Дуська повисла у него на шее, Иваныч степенно жал руку, а Шурка ревела громким басом, пытаясь пробиться к ноге родного дядьки.

– Вы меня встречаете так, будто я не был в Москве по крайней мере год! – смеялся Федор Васильевич, впрочем растроганный и умиленный. Его сейчас легко было умилить.

– Ну, шурин, пошли ужинать, мы и так заждались, с голоду помираем! – сказал Иван. – Все рассказы и подарки потом, а то Шурке давно пора спать!

– Федя, мой руки – и за стол! – распорядилась Дуська.

– Зачем мыть руки, они у меня чистые!

– Не выдумывай!

– Так и быть, спасибо хоть ботинки снимать не заставляешь! – привычно ворчал Федор Васильевич.

Когда все уже сидели за круглым столом на просторной кухне, Дуся не выдержала:

– Феденька, какая у тебя новость?

– Нет уж, давай сначала поедим.

– А что, твоя новость испортит нам аппетит? – поинтересовался свояк.

– Тебе и детям – вряд ли, – засмеялся Федор, – а Дусе – запросто.

– Ты женишься? – испугалась сестра, отличавшаяся отменной интуицией.

– Представь себе!

– На немке? – воскликнул Иваныч. – Класс, будем к тебе в Неметчину ездить.

– Замолчи! – прикрикнула на него мать. – Федя, кто она?

– Она прелесть. Подробности после ужина.

– А совмещать ты не можешь? – взмолилась Дуся.

– Так я и знал! Ладно, вот смотри!

Он вытащил из кармана поляроидный снимок, сделанный кем-то на стенде издательства «Фатум». Мака и он.

– Боже мой, сколько ей лет? Восемнадцать есть? – простонала Дуся.

– Почти двадцать четыре, она редактор в издательстве.

– Дай-ка взглянуть, – потребовал Иван.

– И мне! – попросил Иваныч.

– А что, хорошенькая, аппетитная, прелесть просто! – восхитился Иван. – Свежачок!

– Рыжая, что ли? – спросил Иваныч.

– Она, кстати, чем-то на Шурку похожа, – заметил Иван.

– Глупости! – отрезала Дуся. – Она хищница! В ней есть что-то от рыси!

– Не ревнуй, Дусечка, у твоего брата хороший вкус. А что молоденькая, так это хорошо, нарожает тебе племянников! Ты же любишь детишек!

– У вас любовь? – обреченно вздохнула Дуся.

– Несомненно, причем с первого взгляда.

– Ну вот, так я и знала! Она, конечно, не москвичка? У нее нет жилплощади?

– Ничего подобного, самая что ни на есть коренная москвичка, со своей квартирой на «Аэропорте», живет одна, но у нее есть мама с папой и бабушка.

– Правда? – у Евдокии Васильевны словно камень с души свалился. Никто не покушается на имущество ее любимого непутевого брата. – А кто ее родители?

– Мама преподает иностранные языки, а папа строит мосты в Европе. И, кажется, еще туннели, что-то в этом роде. А бабушка когда-то играла на арфе в оркестре Большого театра. Ты удовлетворена?

– Но ты еще не сделал предложение?

– Сделал!

– А как ее родители отнеслись или они еще не в курсе?

– Ну почему же? Я по телефону просил ее руки.

– Мама дорогая, – схватилась за сердце сестра.

– А как ее звать? – вдруг басом осведомилась Шура, поначалу не проявлявшая ни малейшего видимого интереса к невесте дяди Феди.

– Да, в самом деле! – поддержала дочь Евдокия Васильевна.

– Мака! Ее зовут Мака!

– Маку в сраку! – вдруг пробасила Шура.

Все оторопели.

– Ты что сказала? – первым опомнился отец. – А ну вон из-за стола! Так я и знал, что детский сад до добра не доведет! Зачем, спрашивается, ты сидишь дома? Чтобы твоя дочь так выражалась?