Майя Кучерская - Бог дождя Страница 9

Позднее она долго еще посмеивалась над собственной мнимой проницательностью и озарением, настигшим ее после той первой встречи. Бесчисленные факты стерли и опровергли первое мимолетное впечатление, казалось бы, совершенно.

Полотенце пригодилось

В среду утром Аня отправилась креститься. Стоял зябкий переломный день. Дул резкий ветер, еще ночью ударил мороз, она шла знакомым маршрутом сквозь утренний сумрак, сжавшись, жалела, что не надела зимнее пальто. В сумке лежали платок, полотенце, в отдельном кармашке на молнии – завернутый в бумажку золоченый крестик.

Она попала как раз к концу панихиды, которую служил отец Антоний. Закончив, он кивнул ей, быстро провел в отдельное помещение – крестильню, находившуюся рядом с их комнатой. Посреди крестильни стояла большая серебристая чаша, в которой уже плескалась вода.

Вместе с ней крестили крошечную девочку – Марию. Машенька вела себя очень тихо, но когда отец Антоний опустил ее в воду, горько расплакалась. Две принесшие девочку бабушки быстро вытерли ее, завернули, начали баюкать. Машенька стихла. Аня тоже склонила над чашей голову и почувствовала, как батюшка осторожно поливает ей из горстей макушку. Волосы намокли, тут-то и пригодилось полотенце.

Когда начали ходить со свечками вокруг чаши, в комнате стало светлее; наконец-то рассвело, подумала Аня, но вдруг догадалась, что свет разросся не в комнате, а в ней. После крестин она еще раз промокнула голову полотенцем. Машеньку унесли. Отец Антонии проговорил ей несколько чудесных каких-то и радостных фраз, значения которых Аня не поняла. Все равно хотелось, чтобы он говорил еще и еще, чтобы этот свет, который вселился в нее, не растаял. Никогда. Точно поняв это, батюшка, уже простившись и выйдя из крестильни, вернулся, что-то добавил, снова начал говорить, но сейчас же прервал себя:

– Знаете, я вам просто не могу еще всего рассказать!

И едва не задохнулась она от нахлынувшего восторга, от открывшейся перспективы – бесконечной. Ведь это только начало, едва преступлен порог, и уже так хорошо. А сколько еще ждет впереди, сколько радостей, открытий и тайн жизни во Христе.

Облеченность во Христа, веселая и прозрачная окруженность Им вдруг стала живой. Точно невесомый светоносный покров накинули и плотно закутали им сердце.

Аня вышла на улицу: все было покрыто снегом.

Уста к устам

Легкий светлый дух, поселившийся в душе во время крещения, не оставлял ее. Все, о чем она читала в Евангелии и у архимандрита Киприана, все, что так восхищало ее ум, вдруг наполнилось плотью и кровью и живое жило в сердце.

Точно непонятная светлая сила ее схватила, точно таинственным блаженным приступом сжало и накрыло с головой – неделя прошла как во сне. Невыразимо сладком – она не могла оторваться, вдыхая, впитывая эту неслабеющую радость, ликование, созерцая внутренним взором сияние небесного мира. Иногда сладость слабела, но стоило произнести Его имя, один, два раза – все возвращалось снова. В эти дни Аня забыла о церкви, об отце Антонии, о Глебе – и без того было невероятно полно.

Ее внешняя жизнь оставалась прежней – она ходила в университет, записывала лекции, стояла в магазинных очередях, покупала сыр, молоко, овощи, но все это медленно и тупо, сквозь странную заторможенность, еле-еле пробиваясь к обыденным вещам. Язык слушался плохо, Аня едва разбирала, что ей говорят, и на время стала почти бессловесной, никаких конкретных образов и мыслей не было в душе, никаких чувств – только безмолвное созерцание присутствия, присутствия, вот и все. Иногда она думала со сладким замираньем: «Неужели так будет теперь всегда?» И уже никогда она не сможет вернуться назад, на человеческую землю, не сможет нормально существовать в прежнем трехмерном мире?

Через несколько дней блаженство стало медленно отступать и незаметно просочилось куда-то. Душу заполнила пустота. Прошел день, за ним другой, третий, ничего больше она не ощущала, и сколько ни твердила божественное, все озаряющее имя, сколько не выкрикивала даже: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» – ответом была тишина. «Мы играем в домино, пусто-пусто, пусто-пусто, пусто-пусто и темно», – как писал один кудрявый поэт с русского отделения… Уж не приснились ли ей и собственное крещение, и небесная радость после него?

В панике Аня бросилась в церковь. Отец Антоний служил, это было внезапное счастье, дар Божий. Она вошла как раз когда он заканчивал молебен. Батюшка покропил всех водой, и ее тоже, Ане показалось даже – слегка улыбнулся именно ей, и после молебна сам подошел: приветливый, бодрый, веселый.

– Здравствуйте, Анна! Как ваши дела?

Она застыла: как так сразу? Да и как обо всем расскажешь?

– Нормально.

– Может быть, у вас есть какие-то вопросы? – он слегка улыбался, он был сегодня простым и открытым.

– У меня есть, – она смолкла.

– Я вас слушаю, – и снова вдруг прежняя невыносимая серьезность и сосредоточенность.

Снова, как тогда, перед первой их встречей, ей захотелось убежать. Никогда ни с кем не разговаривала она о собственной душе – столько преград надо было преодолеть, такое бесконечное расстояние… Но отец Антоний опять совсем по-свойски хмыкнул, что-то добавил, пошутил и незаметно, незаметно она заговорила:

– Вы знаете, после крещения внутри было такое счастье, а теперь я чувствую, как оно уходит, ушло. И мне не хватает… Чего? Я не знаю.

– Да-да, – он тихо улыбнулся, – это счастье… кончается. Если б мы были святы, мы сумели бы удержать, но мы просто не можем вместить. Господь милует, живет с нами в первые дни, а потом эта сладость духовная, благодать исчезает, ничего не поделаешь. Это грустно, но неизбежно. Бог требует от нас веры, уже в подлинном смысле, веры в то, чего не ощущаешь, не видишь в данный миг. Тут-то все и начинается. Не хватает… – он опять едва заметно улыбнулся, – это голод. Наступает страшный духовный голод. Но его можно утолить. Я обязательно принесу вам что-нибудь почитать, духовную литературу, и – почаще приходите в церковь. Даже когда все хорошо и полно, надо учиться и благодарить тоже. Главное, не отворачивайтесь сами, обращайтесь хотя бы мысленно к нашему Спасителю всегда…

Он говорил спокойно, медленно, и, странное дело, Аня чувствовала, как эти простые слова заполняют опустевшую душу, то чудесное послекрещенское состояние возвращается, обнимает сердце, пусть чуть слабее, чем раньше, и все же… Отец Антоний простился с ней, благословил, теперь и она тоже научилась испрашивать благословения и легко целовала ручку. На прощанье батюшка вручил ей бумажку со своим расписанием на месяц вперед, там были указаны дни, по которым он бывал в храме.

И еще несколько дней, в универе, дома, в гостях, стоило только вспомнить об этом разговоре – внутри делалось ясно. Бог был рядом, и она теперь Его благодарила. В воскресенье утром Аня сходила на службу, видела отца Антония издалека, он служил, подходить после литургии не решилась – вроде пока незачем. Но прошла еще неделя, в пятницу первой парой был русский язык, Гарина шпарила все по собственному учебнику – и, сверившись с бумажкой, Аня вновь отправилась в Покровскую, за добавкой.

И снова у отца Антония нашлось для нее время, даже больше, чем в прошлый раз:

– Вам надо бы еще раз причаститься, исповедоваться. Вы никогда не исповедовались еще?

– Никогда.

– Это будет теперь необходимо. Потому что существует диссонанс греха, и счастье, – он снова улыбнулся, – счастье благодати Божией оттого и отходит. Крещение отменяет все, что было позади, Господь уже никогда вас не спросит о вашем прошлом, и прежнего не помянет, но за все, что случилось после, нужно будет дать ответ. Сразу после крещения человек, как младенец, безгрешен и чист, но он очень быстро «взрослеет» к сожалению, потому что не грешить не может. Нет на земле человека без греха… – твердо говорил отец Антоний.

«Какая убийственная убежденность! – с ужасом думала она. – А вдруг все-таки есть такой человек? Где-нибудь? Разве это можно проверить?»

– Вот почему надо неустанно себя обличать. Только так мы сумеем остаться с Богом. Я вообще думаю, что муки ада не в шипящих сковородках, как рисуют иногда, а в богооставленности, – последнюю фразу отец Антоний произнес уже не так же отчетливо и ровно, в голосе послышалось волнение. На мгновенье он смолк.

Аня слушала, опустив голову.

– Нет ничего мучительней для человека, – продолжал отец Антоний, – чем остаться одному, без Бога. На земле это невозможно в полной мере, на земле до последней минуты Господь рядом, Господь надеется и ждет, что человек все же обратится к Нему, все же взглянет на небо, но в вечности, в вечности – иные законы. Хотя, конечно, и в этом мире вспыхивают иногда страшные отблески, приоткрывается завеса, и бывает, что человек может ненадолго испытать свою Голгофу, когда оставляет даже Отец… – он замолчал.