Илья Стогоff - 2010 A.D. Роман-газета Страница 9

От нечего делать я взял еще две пачки сигарет. Полистал здесь же лежащие журналы. Мужчина с полной корзинкой консервов наконец рассчитался с кассиршей. Та протянула ему сдачу с таким видом, будто собственной рукой топила любимого кота. В очереди передо мной осталось всего два человека. Журнальчик был сделан с претензией на культурность: материалы рассказывали о режиссерах, актрисах, всего об одном богаче и паре теледив. В одном месте что-то говорилось о моей последней книжке. Я не стал читать.

Положив одну руку на свою банку с кофе, второй я пытался одновременно держать журнал на весу и перелистывать страницы. На каждой странице журнала была фотография нового персонажа. Подписи под фото гласили, что каждый из персонажей по-своему изменил мир. Один изобрел новый музыкальный стиль, другой совершил революцию в современной драме, третий взорвал мир моды… Я рассматривал лица людей, которые изменили мир, и удивлялся: выглядели люди невесело.

Фотограф явно требовал от героев:

– Улыбаемся! Еще шире! Чи-и-из!

Но герои не могли улыбаться. Давно разучились это делать. Когда-то давным-давно каждый из них был молод и (зуб даю!) улыбчив. В те далекие годы он играл на своем инструменте (рисовал свои картины, ставил спектакли, сочинял стихи…) и мир казался бесконечным праздником. Потом пришло признание и улыбка вроде бы должна была стать шире. А она вдруг взяла и исчезла.

В очереди передо мной остался всего один человек. Когда тебе двадцать, ты можешь мечтать о славе и звездном статусе. А когда тебе скоро сорок, ты понимаешь: дело, которое ты затеял, не нужно вообще никому на свете. Только тебе. Эту музыку ты будешь играть для себя. И картины писать тоже. Иногда какой-нибудь недоумок узнает тебя в троллейбусе, покажет пальцем и громко загогочет. Вот и вся слава, другой не будет. Но ты все равно станешь писать свои книги (играть музыку, шить платья, ставить спектакли…). До тех пор, пока сможешь. И может быть, какое-то время после этого.

В кармане куртки задергался, заорал телефон. Посмотрев на номер, я улыбнулся. Звонил Кирилл: наверное, единственный человек в городе, звонку которого я был по-настоящему рад.

– Привет. Ты, говорят, вернулся?

– Ага.

– Какие планы на вечер?

– Пока не знаю.

– Пойдем на прием в британское консульство? Я уже внес тебя в список приглашенных.

– А что за повод?

– Привезли большую делегацию писателей. В том числе модного прозаика Ирвина Уэлша. В его честь господин консул устраивает прием для деятелей петербургской культуры.

– А при чем здесь ты?

– Чем я не деятель культуры?

– Ничем. Ты вообще москвич.

– Будешь хамить, я вычеркну тебя из списка приглашенных.

Когда-то мы вместе с Кириллом работали. А потом я стал ездить в свою Африку, а Кирилл перебрался в Москву. Уже несколько лет домой он приезжал разве что на выходные, но сам уже давно не называл Петербург домом.

– Пойдем?

– Посмотрим.

– Я еще позвоню.

– Давай.

Мы помолчали. Потом Кирилл сказал:

– Знаешь чего?

– Чего?

– Ребята говорят: хорошо, что ты приехал.

Я улыбнулся и положил трубку. Подошла моя очередь, я расплатился за кофе и, забрав банку, вышел на улицу. Недочитанный журнал так и остался лежать возле кассы.

Глава четвертая

ПЛОЩАДЬ ПРОЛЕТАРСКОЙ ДИКТАТУРЫ. СРЕДА, ВЕЧЕР

В наушниках играет Ассаи:

Я выдыхаю через зубы дым, а время шепчет, пока мы спим, ты будешь вечно молодым.

Возможно, сегодняшний день был юбилейным. Скажем, стомиллиардным от сотворения мира. Он неплохо начинался, много чего обещал. Утром над миром поднялось солнце, и дождь был вроде бы не таким беспросветным, как обычно. Но теперь этот день заканчивался – так же бездарно, как закончились и все предыдущие. И оказалось, что смысла в нем даже меньше, чем в предыдущих.

В британское консульство я подъехал к семи. Поднявшись из метро, дальше я не поехал на троллейбусе, а решил пройтись. Времени все равно оставалась еще целая куча, а люди спешили домой поужинать, и пробки стали настолько непроходимыми, что было ясно: успеть домой получится разве что к завтраку. Зажатые, как буйволы в ущелье, машины совсем не двигались. Над стадами легковых автомобилей возвышались смертельно усталые маршрутки. С небес продолжало капать.

Британское консульство расположено в безлюдном районе. Я шел мимо кафе, в которых готовили блюда, от которых сдохли бы даже бездомные псы, мимо насквозь промокших зданий, мимо превратившихся в трясины пустырей, мимо витрин магазинов, торгующих всем тем, что совсем мне не нужно. За то время, пока меня не было, город обветшал еще больше. Говоря откровенно, Петербург умирал. Он остался самым красивым городом планеты, просто теперь его красота была еще и очень грустной. Я подумал, что, может быть, я и такие, как я, – это последнее петербургское поколение. Дальше все будет уже по-другому.

У входа дюжий охранник попросил меня пройти через арку-металлоискатель. Потом поискал мою фамилию в списке. Я поднялся по лестнице, и там еще один охранник тщательно меня обыскал. Трогать мокрую куртку ему было противно, но всю процедуру он проделал тщательно: плечи, карманы, брючный ремень, лодыжки.

Официальные церемонии я не люблю. Стараюсь бывать на них как можно реже. Помню, лет восемь назад меня пригласили пообщаться с экс-президентом Горбачевым. Даже приставили ко мне молодого фотографа. Встреча должна была проходить в Доме журналистов. Мы с фотографом пришли немного пораньше и обнаружили внутри накрытые столы. Осмотрев ассортимент, я сказал фотографу, что встречаться с Горбачевым не больно-то и хочу. Тот сказал, что и у него особых планов на вечер тоже нет. В общем, пока я отвлекал официантов, фотограф сгрузил со стола к себе в кофр сразу три бутылки водки, и после этого мы не стали дожидаться экс-президента, а ушли и славно провели время безо всякого Горбачева.

Британский консул встречал гостей лично. Он стоял у входа в зал и улыбался, а рядом с ним стояла супруга и тоже улыбалась. Вдвоем они напоминали большой и указательный пальцы ноги. Гостей в зале было немного. Играла музычка.

Писатель Уэлш тоже был здесь. Он стоял возле окна и с унылым видом щипал что-то с тарелки. На щеках у него было что-то вроде щетины. Пятнадцать лет назад я весил на пятнадцать килограмм меньше, чем сегодня, и волосы мои волнами ниспадали ниже плеч, но главное отличие меня тогдашнего от нынешнего состояло не в этом. Главное, что интересовало меня в начале девяностых, – это танцы. Музыка рейв появилась буквально вчера.

Все, что было с ней связано, вызывало во мне дикий восторг. И когда приятели стали рассказывать мне о первом писателе рейв-поколения, которого звали Ирвин Уэлш и который описывал исключительно вечеринки под экстази, фамилию писателя я, разумеется, запомнил. Правда, книги Уэлша оказались вовсе не такими замечательными, как я ожидал. Но посмотреть на писателя живьем все равно было приятно.

Я давно не хожу на танцы. Вернее, хожу, но очень редко. Как и все остальное в этом мире, рейв давно уж стал просто бизнесом. Большие технофестивали превратились в такой же петербургский бренд, как Эрмитаж, Путин, Шнур или пиво «Балтика». Кто-то неплохо на всем этом зарабатывает, но при чем здесь я? Когда мне было двадцать, всех до единого русских диджеев я знал лично. И относился к ним приблизительно так же, как древние египтяне относились к своим Осирисам. А сегодня количество диджеев исчисляется даже не тысячами, а десятками тысяч. Вот только танцевать под их музыку мне совсем неохота.

Впрочем, не обращайте внимания, что я брюзжу. Просто за пятнадцать лет все в стране изменилось к лучшему – кроме меня. Танцев стало наконец много и разных, да только лишний вес и поредевшие волосы не позволяют мне чувствовать себя там уютно. Это зависть, просто зависть, и ничего больше.

Как еще я могу обо всем этом говорить, если каждому понятно: мое поколение давно уже не живет, а лишь доживает оставшуюся жизнь. Ничего нового от нас уже не дождешься, а умирать вроде бы рано. И совсем не хочется.

Вот и живем. Чему научились пятнадцать лет назад, тем и занимаемся. Промоутеры устраивают свои танцы. Ирвин Уэлш пишет книжки. Честно говоря, и то и другое – полная лажа.

Русский официант в белой рубашке подошел ко мне с подносом и спросил, не хочу ли я чего-нибудь выпить. Я сказал, что пока нет.

Зал постепенно наполнялся. Я смотрел на гостей и думал, что для своей вечеринки консул подобрал очень странную компанию. Здесь были чиновники, журналисты, несколько петербургских звезд и целая куча деятелей культуры. То есть ингредиенты у коктейля были вроде бы правильные: кого еще приглашать на светский прием, как не таких вот людей? Однако, собранная вместе, смотрелась вся эта компания ужас до чего нелепо.