Питер Робинсон - С "ПОЛЯРОИДОМ" В АДУ: Как получают МБА Страница 9

Нынче я обнаружил, что многие из моих однокурсников именно так и поступили.

— Я просто понял, что не желаю потратить свою жизнь бухгалтером, — сказал мне студент из бруклинского гетто. — Я видел ребят, работавших на переднем крае, заключавших колоссальные сделки, пока я корпел над цифрами. И я сказал себе: "Эй, я ничуть не хуже. Но прямо сейчас моя жизнь катится по проторенной колее. Мне надо выбираться".

Высокая брюнетка, бывшая актриса, выросшая на Среднем Западе, окончила университет Индианы по классу актерского мастерства, потом потратила пять лет в Нью-Йорке, пытаясь пробиться. "Уже стало тошнить от этого. То импресарио говорят, что ты слишком толстая, то слишком худая, или что тебе надо волосы перекрасить или носить цветные линзы. Самой лучшей работой у меня были ангажементы солисткой на круизы. Платили неплохо и как только агентства тебя хорошо узнают, можно работать целыми зимами. Но потратить жизнь, распевая перед вдовами? Черта с два".

Даже те, кто попал в Стенфорд ради карьерного роста, надеялись, что эта бизнес-школа даст им шанс начать нечто новое. "Я два года проработал аналитиком в Голдмане, — сказал мне один инвестиционный банкир. — После этого от тебя просто-таки ожидается, что ты отправишься учиться в бизнес-школу и затем опять вернешься в Голдман. Но что мне на самом деле хочется, так это заняться настоящим предпринимательством, может даже, открыть свой бизнес".

Американизм всей этой сцены во внутреннем дворике казался ее лейтмотивом, по крайней мере, для кандидата в МБА, который только что потратил несколько лет на сочинение президентских выступлений. Сюда пришли люди, собиравшиеся что-то из себя сделать. Даже студенты-иностранцы, типа Конора, казалось, тоже были одержимы духом американских первопроходцев: "это в моих силах". "Настало время идти вперед, — говорил Конор. — Я сюда пришел ради нового старта". Происхождение, статус, прошлая жизнь — ничего из этого не играло роли. В бизнес-школе мы собирались переделать самих себя.

Так как у Джо и Филиппа уже имелись планы на ужин, тем вечером я остался один в нашем доме и хотя несколькими часами ранее испытывал радостную приподнятость, сейчас, в сумерках, в ожидании своего первого дня учебы, я ощущал себя подавленно. Я налил бокал вина и забрался в горячую ванну, которая — после того, как Джо отыскал рычажки и краники — была уже попрохладней. Мотор рычал, вода кипела пузырями, а я размышлял над своим положением.

Утром мне предстоит удариться лбом об «ядро». Имелся в виду основной курс учебной программы, тринадцать предметов, по которым каждый кандидат на стенфордский МБА должен получить либо проходной балл, либо оказаться отчисленным. Поскольку студенты-первокурсники должны были осваивать по пять предметов в семестре, коих насчитывалось общим число три, каждый по десять недель, мы все предвкушали возможность выбора двух факультативных предметов в весенний семестр. Но первые тринадцать — «ядро» — диктовались сверху.

Ядро страшило меня точно так же, как это в свое время сделало дифференциальное исчисление. Я был уверен, что материал окажется слишком математическим и будет читаться слишком быстро. И я не находил никакого утешения в словах тех, кто уже прошли этот курс. "Это как военлагерь для новобранцев, — говорил Стивен. — Понимаешь, да? Базовая подготовка. По-пластунски в грязи". Во время ориентации один из замдеканов сострил, что это "все равно как пытаться пить из пожарного брандспойта".

Завтра мне предстоит впервые встретиться с тремя «ядреными» предметами, которые нам будут читать каждую неделю по вторникам и четвергам: "Принятие решений в условиях неопределенности", "Компьютерное моделирование и оптимизация" и «Микроэкономика». Среда, по идее, будет свободной, но так как сегодня, в понедельник, уже состоялась ориентация, то послезавтра — а потом еженедельно по понедельникам и пятницам — у меня будут "Финансово-бухгалтерский учет" и "Организационная бихейвиористика".

Названия предметов мне ничего не говорили. Учась в Англии на MA, а не на МБА, вспомнилось мне, я мог встретиться с курсом, именуемым "Последние романы Джейн Остин". Эта цепочка слов вполне надежно давала понять, что речь идет про романы, созданные писательницей по имени Джейн Остин в последние годы ее жизни. Но вот "Принятие решений в условиях неопределенности"? Да это вообще о чем? Единственным образом, навеиваемым этими словами, было высказывание Монти Холла в "Let's Make a Deal": "Тебе нужна дверь номер один, дверь номер два или просто то, что в этом конверте?" Компьютерное моделирование? Никаких ассоциаций в принципе. Словом, через двенадцать часов я начну курс обучения, который сейчас представлялся сплошным белым пятном.

Вообще-то я знал, что Стенфорд сидит на двух стульях, сиречь базовых формах преподавания: метод практикумов и метод лекций, у каждого из которых был свой поборник из числа хорошо известных вузов. В Гарвардской бизнес-школе обучение шло в основном методом практикумов. Студенты знакомились с историей той или иной бизнес-проблемы, зачастую очень длинной и чрезмерно детализированной, после чего обсуждали ее на семинарах, пытаясь извлечь из нее основополагающие принципы и применить их на практике. В Чикагском университете основное внимание уделяли противоположному методу лекций и учебников. Стенфорд пользовался и тем и другим. Тексты, заданные для моего первого занятия по "Принятию решений", например, включали в себя как краткое описание случая из бизнес-практики, так и главу из учебника.

О каком бы методе ни шла речь, преподаватель в Стенфорде обладал абсолютной властью, особенно правом на опрос аудитории, школярский эквивалент праву подвергнуть ракетно-ядерному удару беззащитное население. Опрос по сути дела означал, что профессор может вызвать любого студента, в любой момент, независимо от того, поднял ли тот студент руку. В типичном случае опрос проводился в начале занятия, когда профессор мог заставить студента кратко охарактеризовать задачу практикума или, с другой стороны, обрисовать основные моменты текста из учебника. Затем преподаватель продолжал поднимать людей, предлагая им либо поправить ошибки предыдущего оратора или же дополнить его ответ. Как только студента вызовут, у него остается только две возможности: или он найдет в себе силы членораздельно изложить материал, или нет.

Я, конечно же, знал, что окажусь не в состоянии это проделать.

Еще тогда я понимал, что мало кто меня стал бы жалеть. Меня, сидящего в горячей ванне и попивающего "Напа Вэлли" под звездами. Ну и ладно. Я и так уже вполне проникся к себе жалостью.

ТРИ

В классе:

"Веселые картинки"

Скажу сразу. Весь семестр оказался одним сплошным наказанием. Особенно среди лириков стоял скрежет зубовный (здесь я фигурально выражаюсь) и плач надрывный (а тут уже буквально). Не могу вам подробно изложить весь материал тех пяти предметов, что мы охватили в осеннем семестре, но, предложив по краткому описанию начальных занятий по каждому классу, я смог бы, пожалуй, дать что-то вроде моментальных фотографий адской обстановки.

На лекции по "Принятию решений в условиях неопределенности" или, как это вскоре стали называть, по «лесоводству», наш инструктор, Омар Кемаль, вошел в аудиторию через несколько минут после звонка. В своих мешковатых брюках цвета хаки, в жакете-кардигане и с прической веником, он изрядно смахивал на Альберта Эйнштейна в возрасте годов эдак шестидесяти. (Позже я прочитал про него в каталоге нашей бизнес-школы. Родом он из Ливана, но образование получил здесь, в Соединенных Штатах, окончив Эм-Ай-Ти в девятнадцать лет. Сейчас ему было едва за двадцать). "После сессии, — сказал Кемаль, — мы рассмотрим теорию вероятностей и методику распределения риска. Но на ближайших десяти занятиях мы сосредоточимся на деревьях решений". Он гулко шлепнул об стол в переднем ряду пачкой тезисов лекции. Пока студенты передавали друг другу распечатки, он добавил: "Станете жить в лесу".

Я специально приехал минут на пятнадцать раньше, чтобы выбрать себе место поудобнее. Все аудитории в бизнес-школе выглядели маленькими амфитеатрами. В центре находилась авансцена, или кафедра. За ней возвышалась стена с классными досками. Перед кафедрой уступом шли четыре подковообразных ряда с дюжиной откидных стульев, привинченных за единым вытянутым столом. На переднем краю стола был сделан паз, куда студенты вставляли карточки со своими именами перед началом каждого занятия.

Еще в эпоху матлагеря я понял, что занимаемое студентом место много говорит о своем владельце. Сидеть в первом ряду, на том же уровне, что и кафедра, означало, что ты либо любимчик преподавателя, либо местный клоун, в то время как четвертый, самый последний и высокий ряд, указывал на то, что ты настолько дерзок и умен, что можешь позволить себе взирать на все свысока и следить за изложением, лишь когда сочтешь это нужным. Второй и третий ряды, в середине класса, предназначались для студентов, которые хотели внимать лекции, но при этом не выделяться. Итак, хорошие новости: когда я зашел в класс, оставалось еще несколько стратегических мест в середине третьего ряда. А теперь новости плохие: несмотря на свою замечательную позицию, через первые десять минут я полностью потерял нить рассуждений.