Анна Коростелева - Цветы корицы, аромат сливы Страница 9

Он обнаружил в архиве еще один, раньше незамеченный им отдел, называемый Чертог. В Чертог предпочитали без дела не заходить — там осыпалась кусками лепнина с потолка, — но это было огромное помещение.

— Там сквозь пол много чего проросло, разные березки, и среди них стоит танк, — рассказывал он аспиранту Ди. — Я думал сначала, что туда просто приехал на танке кто-то, кто хотел попасть в архив, но не мог выбить пропуск. Потом его уволокла милиция, а танк остался. Но оказалось, что этот танк прилагается к одному пыльному делу. Ну, не в этом cуть. На танке — маскировка. У меня нет нормального допуска в этот отдел, но, одолжив с танка маскировку, я прополз. Там есть потрясающие вещи. Например, пачка донесений от китайского осведомителя с китайской территории. Все с переводом на русский язык. Но китайская часть донесений всегда одинакова — он просто ставил печать, одну и ту же большую прямоугольную печать, много текста, — но русский перевод к ней все время разный! То там отступают, то наступают, разные войска… А по-китайски меняется только цвет туши — то красным он ее шлепал, то зеленым. Бухгалтерская такая печать, большая — приход, расход… смета…

Когда Сюэли пришел забирать починенные сандалии, киоск стоял прямо посреди Красной площади.

— Это чтобы оторопели все от моей наглости, — откровенно сказал башмачник Ли Дапэн.

Сюэли пришлось еще сесть скрестив ноги на брусчатку и подождать, пока Дапэн успокоит двух вульгарного вида теток, недовольных черепашьей скоростью работы.

— Я заказывал с Урала эти ваши малахитовые вставки на отвороте. Ко мне запчасти шли три месяца. Пеняйте на вашу родину — она у вас большая и советская, — внушал им Ли Дапэн. А поскольку объемистые тетки продолжали дребезжать, он вдруг странным голосом заговорщически добавил: — У вас дома в горшке с геранью выросли грибы-поганки. Сильный галлюциноген.

Тетки развернулись и пошли прочь, как будто их кто-то позвал с того конца площади. Сюэли и Ли Дапэн расхохотались.

Мастер отдал Сюэли сандалии, сказал:

— Приходите еще, многоуважаемый сюцай, друзей, невесту приводите — всем все починим…

— О да, — в тон ему промолвил Сюэли, — есть у меня одна японка, если только раскуется, приведу к вам подковать.

Он еще подумал, что если у Цзинцзин что-то случится с обувью, она будет ступать своими ножками по золотым лотосам, он кинет ей под ноги шелка и парчу, ей будет служить упряжка фениксов, чтобы ей вовсе не нужно было ступать на землю… Даже если придется выбиваться из сил, он заработает на новые туфельки и купит ей столько пар, сколько она захочет.

— Японка! — старик долго смеялся.

— Да, Сашими. Фусако. Кусака. Не помню.

— Мстим Японии таким вот сложным способом? — подмигнул Ли Дапэн.

— Да я как-то и не думал мстить Японии, — пожал плечами Сюэли.

— А и думать не надо. Это дело из тех, что на автомате происходят, — усмехнулся Дапэн.

И в ставших внезапно новыми сандалиях Вэй Сюэли потащился по жаре на «Водный стадион», в архив.

В один из дней в конце августа Сюэли сидел у себя на кровати опустив голову. Теперь он даже не решился бы сам пойти и посмотреть кому-нибудь в лицо. Часов через шесть в дверь впорхнул Ди с пакетом персиков, распахнул окно и уселся напротив.

— Ты знаешь, говорят, на уровне 28-го этажа ГЗ гнездятся лесные вороны. Очень красивые птицы…

— Я нашел донесения войсковой разведки Пятой армии, в полосе наступления 1-го Дальневосточного фронта. Эти бумаги, опечатанные в октябре 1945-го, были в закрытой части архива, в Чертоге, среди полуразобранных дел. Коротко говоря, армейская группа глубинной разведки прихватила где-то в японских глубоких тылах какого-то экзотического языка. Сцапать его решили за необычность, очень уж он был по виду не как все. Подумали, раз он настолько отличается от других по обмундированию и прочему — так, может, знает что-нибудь хитрое. Из его ответов, в частности, известно, что мой дедушка, Ли Сяо-яо, 19 января 1944 года продал что-то японцам, что-то очень важное. Что-то, что могло принести Японии победу в войне. И получил за это огромные деньги, — сказал Сюэли. — Извини, у тебя персики? Можно я возьму один?

— Конечно. Угощайся. Ты не понял, что именно он продал, или там не указано?

— Не говорится.

— Предмет или информацию?

— Не говорится. Какое-то… достояние Китая.

— Достояние Китая — это всё что угодно.

— Ди, мой собственный дедушка продал японцам нечто, что должно было принести им победу. Как я могу жить?

Лицо Сюэли выглядело как маска, но внутри у него всё было совсем ужасно.

— Однозначную победу?

— Да.

— Подожди. Япония не победила в войне.

После ухода Ди Сюэли, не видя больше необходимости держаться нормально, упал на кровать и жутко разрыдался. На него укоризненно смотрели разнообразные лисы с иллюстрации к гу-ши на стене, где он сам же в свое время изобразил лисью вечеринку. Сюэли несколько раз резко поменял положение — пометался на кровати, сполз на пол, побился об пол… вот тут он почувствовал, что ему что-то сильно мешает. Просто реально мешает колотиться об пол. Он решил прояснить, что же так больно врезается в бедро, извлек из кармана хорошо забытую им яшмовую вещицу и подбросил несколько раз на ладони.

В эту минуту ему позвонил Андрей, историк.

— Слушай, если хочешь, приходи сейчас в лабораторию, приноси этот свой артефакт, мы радиоуглеродным методом установим возраст этой штуки по костяным вставкам, слышишь? Есть такая возможность.

— Не надо, — сказал Сюэли, медленно поворачивая в пальцах и рассматривая навершие. На обратной стороне полированной бляшки было врезано четыре иероглифа:

影皇

戏家

— Я и так могу назвать эпоху с точностью до двух веков. По начертанию иероглифов.

— На ней что, есть надпись?

Сюэли поскреб ногтем тусклую поверхность.

— Да, вот сейчас только заметил.

— И что написано?

— «Императорский театр теней». Династия Мин, примерно… шестнадцатый век… вашей эры.

— Позднятина, — Андрей сразу потерял интерес и отсоединился.

II. Императорский театр теней

Душным августовским днем, после полудня, Сюэли возвращался измотанный из архива — он искал теперь контрсвидетельства в надежде узнать, что обвинение его дедушки в предательстве было чепухой, но ничего не находилось. Бабушка вновь вышла из больницы. Ее голос звучал теперь чуть ли не слабее, чем отдаленный звон фэнлина, и Сюэли не находил в себе сил приставать к ней с вопросами о семейном позоре.

Когда он добрел до университетской охраны, то понял, что забыл студенческий в других джинсах. Пришлось через силу улыбнуться и мучительно долго записываться в книгу, диктуя паспортные данные. В здании было тихо, пыльно и пусто. Ребята из охранного предприятия «Дубрава» от всей души хотели пообщаться с экзотическим студентом, наладить с ним контакт.

— Konnichiwа знаете? — доброжелательно спросил его конопатый охранник.

Сюэли вздрогнул.

— Нет, — ответил он резко, может быть, даже немного слишком резко.

В начале сентября, когда все повозвращались с каникул, Сюэли обратился к Ди со странной просьбой.

— Было бы очень хорошо, — сказал он, — если бы Цзинцзин понравился какой-нибудь другой человек. Ты или… кто угодно другой. Нужно во что бы то ни стало сделать так, чтобы она отвернулась от меня. Я машинально вступился за нее раз-другой, помог с тем и с этим, увиделся опрометчиво раз наедине — и вот, понравился случайно… Но ее нужно спасти от меня, я…, — он пытался подобрать слово, — порочен до мозга костей.

Ди понимающе покивал головой и пообещал познакомить Цзинцзин с одним прекрасным человеком, молодым преподавателем с их же собственного, геологического факультета, который был очень перспективной в этом смысле фигурой.

Стараниями Ди Цзинцзин через неделю уже оказалась наслышана об этом преподавателе как о небесной звезде, затем Ди эффектно их познакомил и устроил так, что через десять дней Цзинцзин, напичканная рассказами о том, какой это чудесный человек, уехала в Крым, в какие-то пещеры, на короткую минералогическую практику, которой руководил этот молодой преподаватель. Сюэли туда сознательно не поехал, чтобы дать ситуации срастись, и взял на передержку кошку. Ся Цзинцзин сдержанно присматривалась к преподавателю: почему бы не присмотреться к хорошему человеку? О том, что случилось дальше, Сюэли позднее вообще не хотел говорить — чувствовал себя кругом виноватым. Поэтому дальнейшее дошло до Ди уже в виде легенды, ходившей по факультету. Будто бы в самом конце крымской практики из экспедиции пришли новости: Ся Цзинцзин и еще одна студентка, Юй Сяолинь, потерялись в пещере и за сутки так оттуда и не вышли. Молодой преподаватель, возглавлявший группу практикантов, хотел передать это дело местным органам милиции, заявить студенток в розыск и уехать в Москву, поскольку кончался срок практики, кончались визы и пропадали билеты. Через день из Москвы приехал Сюэли — без университетского направления, визы и билета, явился на научную станцию, полыхнув глазами, вырвал у руководителя практики карту пещеры, искал их два дня и вернулся с ними.