Александр Торин - Дурная компания Страница 9

На старом кожаном диване, скамейках, деревянных, серых от грязи, скамейках и стульях сидела очередь задолжавших бывших граждан Советской империи, которым по каким-либо причинам необходимо было пересечь границы исторической родины еврейского народа. Часть из них явно хотела сбежать куда глаза глядят, отчаявшись от нищеты и отсутствия работы, другим действительно необходимо было посетить родных или просто уехать в командировку. За дверью, обитой дермантином, сидела вершительница их судеб — пожилая дама с недобрым лицом, одинаково подозрительно относящаяся и к тем, и к другим, стоя на страже финансовых интересов государства.

Дама эта около двадцати лет назад была молодой советской женщиной, возможно, активной комсомолкой, но вовремя принятое решение воссоединиться с Народом Kниги и солидный срок пребывания в «стране молока и меда» явно возвышал ее над относительно свежими эмигрантами, с которыми она разговаривала исключительно на иврите с заметным русским акцентом. Люди путались, пугались, особенно старики, тогда дама с недовольным видом разъясняла по-русски суть дела и затем снова безжалостно переходила на иврит.

В коридор выходило несколько дверей, за которыми располагались мелкие конторы. Сразу же при входе, напротив лестницы на одной из таких дверей висело объявление, накорябанное по-русски с несколькими грамматическими ошибками: «Долги дальше! Не Стучат! Просба дверь не открыть!». Над объявлением висела табличка на иврите: «Саша Кац. Помощь в составлении долговых обязательств». Из двери изредка выходил старик, совершенно не вязавшийся с самим местом и всем обликом грязного коридора. Он был в солидном пиджаке и в туго завязанном галстуке с золотой брошкой. Саша Кац долго возился, обстоятельно запирая массивную дверь ключом, висевшим на толстой металлической цепочке. Ходить он мог только опираясь на резную трость и, покряхтывая, исчезал где-то на лестнице. Из-за другой двери доносился оживленный иврит, и примерно раз в десять минут из нее выходила средних лет смуглая женщина в просторных восточных одеждах. Она шла набирать воду для очередной порции кофе и всякий раз презрительно и с некоторым подозрением окидывала взглядом жалких просителей, сидящих в ожидании своей судьбы. Вода находилась в специальной пластиковой бутыли в комнатке, запирающейся на ключ. Если бы не эта мера предосторожности, бутыль бы была выпита страждующими русско-еврейскими должниками.

Долги, из-за которых происходило чрезвычайное количество мелких и крупных неприятностей, включали стоимость провоза человеческих тел из далекой России, доставку их багажа, а также материальную помощь, выдаваемую вновь прибывшим в первые полтора года их вживания в местную жизнь. Хотя помощи этой хватало лишь на съем квартиры, деньги эти по израильским понятиям были немалыми и, главное, накрепко привязывали вновь прибывших к древней земле. Через пять лет жизни на исторической родине долги прощались. Хотя вопрос с долгами был весьма противоречивым, новоиспеченным эмигрантам, решившим пересечь границы государства, приходилось претерпевать многочисленные унижения. Им не выдавался иностранный паспорт, приходили домой повестки в суд, а по возвращении на историческую родину паспорт зачастую отбирался. Мне довелось знать человека, спокойно вернувшегося из командировки в Америку и не обратившего внимания на роковую повестку, требующую сдать паспорт в министерство внутренних дел с целью дальнейшего невыезда. В скором времени он был вызван в полицию и оштрафован на значительную сумму, причем паспорт у него все равно отобрали.

— А что, уеду назад, — отчаянно говорил мужчина лет пятидесяти с худым, небритым лицом, нервно куря. — Что я здесь имею? Работы нет, денег нет, крыши над головой нет. А я слесарь четвертого разряда, у нас в Житомире меня на любой завод возьмут, не пропадем.

— Тише ты, идиот! — шипела полная дама, — что распинаешься? Услышат

— фига с два выпустят. Столько денег на гарантов потратили!

Я усмехнулся. Вокруг жестких правил, требующих выплаты долгов или предоставления гарантов на зарубежные поездки, расцвел пышный бизнес предоставления финансовых поручительств за солидную сумму, обычно много меньшую, чем сумма долгов. В случае невозвращения уехавших долги их взимались с гарантов. Каким образом они выкручивались из этой ситуации, оставалось неизвестным.

Из-за обитой дермантином двери вышли молодая женщина и мужчина с раскрасневшимися лицами и, не в силах сдержать эмоций, крепко и радостно обнялись. Сидевшие на скамейках люди с завистью посмотрели им вслед. Все это анекдотично напоминало очередь в УВИРе в добрые старые времена.

— Ой, ой, зачем мы уехали! — раскачивалась на стуле отекшая старуха.

— И чего нам плохо было, жили как люди. Ой, как жили, все было.

— Вот к тебе домой из общества «Память» бы постучались, тогда узнала бы, — желчно сказал сидящий рядом мужчина средних лет.

— Да какая «Память»? — заголосила старуха. — У нас в районе ее и на дух не было. Поверили радиостанциям, родственникам, приехали сюда. И вот на тебе, долги они придумали, проклятые.

— А вы знаете, что Коля, который на автостанции работал, попал в аварию? — с жадным интересом рассказывал сухонький старичок полному, плохо выбритому мужчине средних лет с багровым лицом в помятом пиджаке и грязно-фиолетовой советской рубашке с вытертым воротником, из которого торчали наружу белые нитки. Эти односельчане явно только что встретились.

— Да ты шо? Во дает! — удивлялся краснолицый здоровяк с украинским акцентом, вытирая со лба капли пота.

— Да-да, понимаете, напился и разбился в лепешку! — тоном старого садиста продолжал сухонький должник. — А Гриша, вы же его точно знали — разбогател и открыл большую мастерскую, к нему даже из города теперь приезжают клиенты.

— Во дает! — упавшим голосом отвечал собеседник, явно сравнивая нынешнее положение ловкого Гриши со своим.

Из-за двери вышел седой мужчина с растерянным лицом.

— Отказала, сволочь! — со злостью сказал он. — А у меня мать умерла, ее в холодильник положили, не хоронят без меня. Ну куда же я сбегу, у меня дочь здесь, квартира, машина. Где я ей найду гарантов? Мне лететь надо. А она говорит езжай в Тель-Авив, к начальнику, пусть разбираются.

Очередь молча смотрела на него. Он растерянно постоял еще немного в коридоре и быстрым шагом ушел прочь.

Я проходил эту очередь уже несколько раз. Перед каждой моей поездкой за рубеж и сама очередь, и процедура однообразно повторялись. Полная дама, с уважением отнесясь к моему ивриту, значительно лучшему, чем у большей части очереди, и, тем более, к бумаге с печатью знаменитого университета, выдавала мне заветную справку. Она не знала самого главного. Заветная бумага не имела юридической силы, так как университет поручиться за меня отказался и директор моего факультета, житель Израиля в третьем поколении, матерясь по-русски выписывал мне псевдогарантию на покрытие моих долгов в случае моего невозвращения и скреплял письмо факультетской печатью. После этого он, пыхтя и продолжая материться, начинал писать гневные письма в Министерство иностранных дел, и однажды ему даже ответили, что, к сожалению, установленный порядок отменить пока невозможно, так как это откроет дорогу массовому отъезду русских эмигрантов.

На этот раз я был совершенно спокоен, так как собирался вернуть долги. Потраченная на меня сумма изрядно обросла процентами и была привязана к курсу доллара, периодически совершавшего космические скачки, вследствие чего мне пришлось просить Ефима о покрытии моих долгов мировому еврейству. Пару дней назад на мой счет была перечислена необходимая сумма. Дверь открылась, и через минуту я уже объяснял полной даме свою ситуацию.

— Какие подлые люди, — с возмущением сказала дама с молдавским акцентом. — Кого они хотят обмануть? Меня? Они думают, что я поверю, что у него покойница мать лежит в холодильнике? В первый раз про такое слышу! — Она с возмущением посмотрела на меня. — Послушайте, молодой человек, — неожиданно по-русски сказала она. — Зачем же вам выплачивать долги, принесите справку от гарантов и уезжайте себе спокойно.

— Но я уезжаю по крайней мере на два года, — уверенно парировал я. — И я готов уплатить, назовите мне точную сумму.

— Нет, нет, ну зачем же, такие огромные деньги? — настаивала дама. — Положите их на счет, накопите проценты, а затем приедете, и долги с вас спишут.

— Ну, вы знаете, мне бы хотелось их уплатить полностью и не испытывать никаких неудобств в дальнейшем — сказал я. — А то начнете в суд вызывать, посылать повестки.

Дама каким-то подозрительным взглядом посмотрела на меня.

— Одну секундочку, я проверю ваши данные. — Набрав что-то на клавиатуре компьютера, она наклонилась ко мне и таинственным шепотом произнесла: — То, что я вам сейчас скажу, я говорить не должна. Но у вас особый случай. Я не имею права принять у вас деньги.