Алексей Беляков - Пепел и песок Страница 9

Как же я ненавижу Требьенова! Зачем поехал сюда? Ах да, дочке нужен свежий воздух и не с кем оставить на два дня. Хотя какой воздух может быть у Требьенова? Но он, сволочь, так просил — я иногда вдруг чахну перед таким напором, у меня створаживается кровь и меня можно тащить багром, а я буду лишь страдать головокружением и падать отчаянно в кусты, в траву — подальше, потише.

Вечерний звон. Это мой телефон. Кто говорит? Стон.

— О-о-о… Как пусто, туманно кругом… Куда я его уронил?

Да вот он, притворился мышиной могильной плитой. Покрылся росой.

— Йорген? Слушаю тебя. Но предупреждаю…

— Ты выпил, это я уже слышу.

— Да! И съел много шашлыка.

— Тогда я лучше завтра позвоню. Может, машину за тобой прислать, ну?

— За мной не надо, а дочь лучше отвезти.

— Ты и ее с собой потащил?

— Пришлось. Я отбивался, но ее мама уехала в командировку… в какой-то Петербург. Где это, не знаешь?

— А ты почему не хочешь на машине поехать? Собираешься еще бухать?

— Нет. Ты же знаешь — иногда я езжу в электричках, чтоб слушать разговоры. Ты же сам все время упрекаешь меня, что диалоги слабоваты.

— Зато какие сюжеты, ну? Все, прекращай там. Мне нужна кровь твоей блондинки.

— К черту блондинку! У меня другая идея! Я решил сценарий сказки написать.

— Чего?

— Сказки. Простой сказки. Про принцессу по имени Катуар. Катуар. Смотри, она будет жить в песочном замке…

— Марк, я завтра позвоню.

— Нет уж, постой! Чем тебе не нравится идея?

— Марк, какая сказка? Кто ее будет снимать?

— Ты найдешь режиссера. Я найду песок.

— Я не найду деньги.

— А ты поройся. Вот я сейчас в траве нашел мобильный телефон!

— Марк, это глупый какой-то разговор, ну?

— Что, я не напишу хорошую сказку про принцессу Катуар?

— Напишешь, я ни секунды не сомневаюсь. Но никто не станет ее снимать. У нас нет детского кино, ты разве не знаешь? Вполне хватает того, которое делают за океаном враги. Вообще ты крепко выпил, если тебе уже принцессы мерещатся.

— Ага, крепко.

— А дочь с кем?

— Она там, у мангала крутится.

— Одна?

— Почему одна? За ней присматривают. А я в цветах лежу, как самый счастливый покойник. И самолет улетел… Ладно, звони завтра.

— Какой самолет?

— Да тут один… Пойду в траве пошарю… Может, тоже куда завалился…

— Береги себя, ну?

— Ты забыл? Я вырос в переулке Вечность.

21

И СНОВА НОЧЬ. НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ.

Катуар гладит меня по волосам, другую руку, с тем же праздным окурком, держит на отлете.

— Зачем же тебе в этой вазе песок? Пойду выброшу окурок в туалет. Заодно и пописаю.

Бенки, очнись! Она как раз направляется в твою сторону. Видишь, скользит на пуантах мимо?

Катуар входит в маленький храм, зажигает лампаду:

— Ой! А щеток у тебя сколько! Все от убитых блондинок?

— Да!

— Хорошо, что я брюнетка.

Не прикрывая святилища, Катуар полубоком, полубогиней, с античной простотой располагается на постаменте.

— Э! Катуар, ты почему не закрываешь дверь, когда писаешь?

— Разве надо? По-моему, теперь уже поздно.

Отрывает мягкий голубой билет, складывает пополам и под алчным взглядом контролера проводит им между ног.

— Да, Марк, у тебя много еще загадок. Как щеток. Мне, кстати, нужна зубная щетка, раз уж я тут почему-то задержалась.

— Купим! Скажи, что означает твоя буква «А»?

— Пока тебе это рано знать.

— А когда будет можно?

— Разгадка будет в финале — как и положено.

— Хорошо, согласен. Тогда скажи — где ты подцепила этого модного дизайнера?

— Я? Он сам ко мне пришел. Здравствуйте, девушка, я модный дизайнер, давайте вы будете меня за это любить. И еще я куплю вам печенье птифур.

— Скотина какая!

— Перестань ругаться.

— А почему я про тебя ничего не слышал раньше?

— А может быть, ты придумал меня три дня назад? Тогда, в «Ефимыче»? Я просто нужна была для нового сюжета и…

Ее слова покрывает шум вешних вод. Катуар выходит из ванной, потягивается:

— Как хорошо быть диалогисткой! Даже писаешь по-другому.

— Как тебя нашел Йорген?

— Что за анкета? И Йоргена своего ты тоже придумал, если следовать твоей вере.

Бенки! Очнись! Почему не ликуешь со мной, немец-зануда? Эту девушку с песчинками на пальцах я никуда не отпущу.

Катуар берет за лапку Лягарпа, который свернулся под тахтой, до сих пор не очнувшись от моего достопочтенного пьянства:

— А это кто спрятался, такой милый?

— Лягушонок Лягарп. Лягарп.

ФЛЕШБЭК.

За двадцать девять лет до Катуар.

Маленький Марк лежит в кроватке, за окном бьется ветер с Азова. Бабушка входит в комнату, в ее могучих руках болтается Лягарп, тряпичная душа.

— Держи! Это тебе. Я сшила из старого платья, мне-то оно уже не понадобится. Он будет твоим другом и тебя беречь.

— Спасибо, бабуля. А он поможет мне быстрей вырасти?

— Конечно, поможет.

— Я завтра его в садик возьму.

— Не вздумай! Еще украдут или порвут. Никому никогда его не давай.

Катуар прижимает Лягарпа к груди, целует в глаз из крупной переливчатой пуговицы:

— Лягарп! Ты не против, если тебя потискаю?

— Не против, тискай. — отвечаю я голосом не то чтобы сказочного лягушонка, скорей, безумной старушонки.

— А ты не против, если я тут побуду еще немного?

— Нет, против! — кричит старушонка, терзая гланды. — Я против! Не немного! Ты должна тут быть всегда. Вечность.

22

Выхожу, победитель с пышным шлейфом московского серпантина, из здания таганрогского вокзала.

ГОЛОС ЗА КАДРОМ (торжественно): Это событие произошло за семнадцать лет до описываемых событий… Стоп! (Недоуменно.) Как это событие произошло, когда я его сейчас описываю? А, флешбэк… Все понятно, так бы сразу сказал. Но почему два раза слово «событие»?

Хватит, Голос За Кадром, уймись!

Я поступил на исторический факультет МГУ, и у меня остается месяц жизни в нашем желтом дворе, что в переулке Вечность. Никогда, никогда, никогда больше я не вернусь в Таганрог.

Оглядываюсь на здание вокзала.

Оно у нас причудливое. Было построено в конце XIX века по проекту Шехтеля в стиле ля-рюс. И прибывший на открытие министр путей сообщения Витте каркающим голосом объявил его «лучшим вокзалом юга Европы». Во время Гражданской войны тут засели белогвардейцы во главе с Колчаком. Вокзал стал их последним бастионом. Колчак приказал держаться, хотя понимал всю безнадежность своего гордого плана. Красные, которыми командовал лично Сталин, сбрасывали на мятежный вокзал бомбы с аэропланов. Финал известен: Колчак был взят в плен, Сталин был награжден орденом «Боевого Красного знамени».

Новый вокзал доверили спроектировать самому быстродействующему московскому архитектору Мельникову. Тот создал мужественный конструктивистский проект, он и поныне входит во все учебники по истории архитектуры. Стали сносить останки поверженного вокзала, и вдруг в «Гудке» появился фельетон Ильфа и Петрова «Сносороги». Достаточно было упомянуть, что эти руины штурмовал Сталин. Уцелевшую пока половину вокзала оставили и отреставрировали, вторую выстроили по проекту Мельникова.

— А что, не такой уж ты теперь и болван! — улыбается Карамзин, и на его треснутых губах снова проступает кровь, как пурпурный сироп сквозь свернутый бабушкин блин. — Про вокзал забавно придумал. Это точно импровизация, не заучивал в дороге?

— Нет, что ты!

— Не зря тебя учил я. А ты знаешь, я вычислил, что Таганрог — столица мира.

— Как это?

Карамзин погружает руку в сумку, что висит у него на плече (эта сумка, с надписью «Москва-80», была у него еще тогда, в наши «желтые» годы. Теперь восьмерка стерлась. Осталась Москва «нулевая».) и достает толстую тетрадь с дерматиновой обложкой.

— О! У тебя новая тетрадь!

— Другая, а не новая… В этой — доказательство того, что Таганрог — геометрическая столица мира. Это не сумасшествие, как ты уже готов подумать, а строгое обоснование. Есть дисциплина — топология. Не слышал?

— Нет.

— Так слушай же, бычок-песочник!

— Постой! Скажи мне, а что тебе давала мама?

— Когда?

— Тогда, в детстве.

— Давай еще по кружке?

— Нет, мне хватит.

Мы в пивной «Клио», что рядом с таганрогским вокзалом. И пью я еще по-девичьи, маленькими глотками, стыдливо оглядываясь на мужчин, которые растут в этом подвале, как грибы.

Но после первой же кружки чувствую себя императором.

Городок сильно измельчал за минувшую эпоху. Пока я сдавал экзамены.

— Тебе интересно мое доказательство? — Карамзин отодвигает пустую кружку и кладет тетрадь на стол.

— Давай потом, а? Я очень устал.

— Пойдем на диван фон Люгнера, там расскажу тебе все.