Уильям Бойд - Броненосец Страница 9

И вот как мне все это вспоминается: большая людная треугольная квартира, вечный запах жарящегося мяса, затхлая холодная вонь товаров в «Ист-Эксе», школа в Фулэме, обещание местечка в одной из с трудом державшихся на плаву семейных фирм, постоянное заклинание: «Теперь ты англичанин, Майло. Это твоя страна, это твой дом». А как же оставшиеся загадки? Юность бабушки, мой дед Константин, мой призрачный дядя Николай-Георгиу? Я читал как-то редкую книгу по истории транснистрийских цыган и из нее узнал кое-что о тех ужасах и лишениях, через которые все они прошли. Читал я и о начальниках жандармерии в Транснистрии — этих мелких тиранах, эксплуатировавших подвластный им перемещенный народ и «живших в разврате с красавицами-цыганками». Я всматривался в свою лукавую старую бабушку и представлял себе юную красавицу, которая однажды выпрыгнула из вагона для скота где-то на берегах Буга, не понимая, что произошло с ее жизнью и что ждет ее впереди… Может быть, тут-то ей и повстречался пригожий молодой офицер жандармерии по имени Константин… Я никогда этого не узнаю, никогда не узнаю больше, чем знаю теперь. Все мои вопросы наталкивались на недоуменные жесты, молчание или хитрые недомолвки. Как-то бабушка, когда я приставал к ней с очередными расспросами, ответила: «Майло, у нас в Транснистрии есть такая поговорка: „Когда ешь мед, разве просишь пчелу показать тебе цветок?“»

Книга преображения

Магазин Ивана Алгомира находился на северной стороне Кэмден-Пэсседжа, за аркадой налево. В двух окнах витрины было выставлено с Электрической подсветкой по одному предмету: в одном — обитый гвоздями раскрашенный сундук, а в другом — медная пушка. Магазин назывался «Вертю» и источал настолько пугающий аромат претенциозной изысканности, что Лоример поражался — как это вообще кто-нибудь отваживается переступать его порог? Он отлично помнил, как сам впервые зашел сюда, как сначала топтался в нерешительности, мялся и медлил, посетил зачем-то дизайн-центр, снова вернулся, стал искать предлог зайти еще куда-то, но под конец все-таки не выдержал искушения, поддавшись неотразимым чарам зубчатого норманнского стального шлема (за 1999 фунтов), который красовался на высокой подставке, ярко освещенный посреди могильного сумрака витрины (и с которым он позднее расстался — без особой охоты, зато с ощутимой выгодой для себя).

Он, собственно, и не собирался в Ислингтон; поездка на такси из Фулэма оказалась долгой и утомительной и к тому же обошлась ему в 23,5 фунта. Дорогу заполоняли и преграждали субботние посетители магазинов, футбольные болельщики и те чудаки, которые выбираются на машине из дома исключительно в выходные. Итак, по Финборо-роуд до объезда Шепердз-Буш, затем на А-40, мимо мадам Тюссо, Юстона, Кингз-Кросс, вдоль по Пентонвиль-роуд до Ангела. На полпути — пока таксист азартно пытался проехать к северу от Юстона, а потом эти попытки бросил — Лоример задумался, зачем ему вообще понадобилась эта суета, но ему непременно нужно было чем-то подбодрить себя после обеда у родных (трапезы, которая, подсчитал он, обошлась ему — в виде всяческих подарков и займов — примерно в 275 фунтов), к тому же и Стелла ждала его не раньше девяти. Сворачивая на север, потом на юг, выслушивая досадливые оправдания водителя («Кошмар, что творится, приятель, просто кошмар»), Лоример вдруг осознал, что его жизнь, по сути, целиком состоит из таких вот запутанных перемещений по гигантскому городу, из таких вот любопытных блужданий. Пимлико — Фулэм, теперь вот Фулэм — Ислингтон, а ведь сегодня, прежде чем эти странствия завершатся, ему предстояли еще два переезда: Ислингтон — Пимлико, а затем Пимлико — Стокуэлл. К северу от парка, затем к югу от реки: таковы границы, пределы, которые он пересекал, причем это были не просто маршруты, названия на карте, — нет, он проезжал через настоящие города-государства со своей различной средой и собственными умонастроениями. Таким вот обычно и предстает большой город своим постоянным обитателям, размышлял он, а не гостям, временным жителям и туристам. Когда живешь в каком-то месте, оно существует для тебя как некая огромная матрица, как все более сложная паутина из возможных маршрутов. Только так можно совладать с ее размером, хоть как-то подчинить ее себе. Заходи обедать в… Встреча состоится в… Зайди за мной в… Увидимся около… Это недалеко от… И так далее. Каждый новый день предлагал свою топографическую головоломку: как добраться из А в Б, или в Г, или в Д, или К, или С — хитроумная формула, складывавшаяся из таких элементов, как знание местности, общественный или личный транспорт, дорожное движение, ремонт дорог, время дня или ночи, предпочтение скорости или спокойствия, жестокая необходимость или более расслабленное здравомыслие. Все мы — навигаторы, думал Лоример, испытывая удовольствие от романтических ассоциаций найденного сравнения, — нас миллионы, и каждый в одиночку пробирается по лабиринту. А завтра? Стокуэлл — Пимлико, а потом, наверное, никуда, — хотя он понимал, что нужно бы все-таки съездить далеко на восток, в Силвертаун, и позаботиться об обстановке и мебели для новой квартиры.

Иван уже заметил его и высунул свой череп из-за тонированной стеклянной двери:

— Лоример, милый друг, ты замерзнешь.

На Иване был твидовый костюм песочного цвета и небрежно повязанный устрично-серый галстук-бабочка. («Для такой работы надо и одеваться соответствующе, — сказал он однажды с лукавым видом. — Думаю, ты-то, Лоример, отлично понимаешь, о чем я говорю?») Интерьер магазина выглядел сумрачно: стены были оклеены шоколадно-коричневого цвета дерюгой, кое-где виднелась покрытая темным лаком кирпичная кладка. На продажу были выставлены немногочисленные, зато головокружительно дорогие предметы: глобус, самовар, астролябия, булава, лакированный шкаф, двуручный меч и несколько икон.

— Садись, приятель, садись. — Иван закурил маленькую сигару и крикнул наверх: — Петронелла! Свари нам кофе, пожалуйста! Только не костариканский. — Он улыбнулся Лоримеру, обнажив жуткие зубы, и добавил: — По-моему, подходящее время суток для бразильского.

Для Лоримера Иван был живой иллюстрацией выражения «кожа да кости»: его голова являла устрашающее зрелище углов, плоскостей и покатостей, где каким-то чудом прикрепились вислый нос, большие налитые кровью глаза и тонкогубый рот с неполным набором кривых почерневших зубов, казалось, созданных для более крупной челюсти — например, ослиной или лошадиной. В день он выкуривал двадцать или тридцать маленьких зловонных сигарок и, казалось, никогда ничего не ел, следуя одной лишь прихоти: виски — в десять утра, дюбонне или джин — после обеда, портвейн — в качестве аперитива («Tres francais[5], Лоример»). Еще он страдал от редких и неприятных приступов кашля, сотрясавшего все его тело, будто поднимавшегося от самых лодыжек и повторявшегося примерно каждые два часа, после чего Иван часто уходил куда-нибудь в уголок и отсиживался там некоторое время. Зато его влажно-воспаленные глаза навыкате вечно светились злостью и умом, и слабый организм как-то справлялся с болезнью.

Иван принялся с восторгом рассказывать о «почти полном гарнитуре», который ему удалось собрать.

— Попадет прямиком к Мету или Гетти. Потрясающе — какие вещицы всплывают из Восточной Европы. Роются там у себя на чердаках. Может, и тебе кое-что подойдет, старик. Славный закрытый шлем с забралом, зёйзенхоферовская работа[6].

— Я не очень-то люблю закрытые.

— Да ты взгляни сначала. Я бы не стал надевать белую рубашку под такой галстук, дорогой мой друг, ты выглядишь как агент похоронного бюро.

— Просто я обедал у мамы. А ее только белая рубашка способна убедить, что я хорошо трудоустроен.

Иван смеялся, пока не закашлялся. Кашлял долго, потом сглотнул мокроту, постучал себя по груди и глубоко затянулся дымом.

— Боже милостивый, — проговорил он. — Мне ли не знать, о чем ты. Давай-ка теперь полюбуемся на наше маленькое сокровище?

Шлем оказался среднего размера, бронза потускнела и состарилась, покрылась грязновато-зеленым налетом, похожим на коросту или шелуху, будто заросла ярко окрашенным лишайником. Изогнутые нащечные пластины располагались почти на одном уровне с заслонкой для носа, а отверстия для глаз были миндалевидной формы. Это больше походило на маску, чем на шлем, — домино из металла, и Лоример подумал, что сразу полюбил его еще и за это: именно это ему и было нужно. Лицо под таким шлемом оставалось почти невидимым — только блестели глаза и угадывались очертания губ с подбородком. Он любовался им, стоя в десяти шагах от тонкого цоколя, на который тот был водружен. Из макушки бронзового черепа поднимался вверх небольшой, дюйма в два, шип.

— Почему же он такой дорогой? — наконец спросил Лоример.