Александр Прозоров - Репортаж о черном "мерседесе" Страница 9

– И знать не хочу! Шалавы! Сучки панельные. Туда им и дорога!

– Спасибо, – усвоил я полученную информацию и перешел к последней двери.

– А?! – откликнулся старческий хрип.

– Здравствуйте!

– А!?

– Вы знали сестер из сто двадцатой квартиры?! – перешел я на крик.

– Чего?!

– Вы знали сестер из сто двадцатой квартиры?!

– Кто?!

В общем, и здесь все ясно.

Значит, «шалавы». Про пьянь, наркоманов да проституток обычно и вправду все знают, уж очень они портят жизнь окружающим. А с другой стороны, может этой тетке сестрички просто не нравились? В конце концов, раз они «за бугор» намылились, то деньжата имелись, а потому клиенты должны были посещать их солидные, не из тех, что пьяные песни орут и пустыми бутылками в стены кидаются. А значит, и такого внимания, как обычный притон, погибшие привлекать не должны. Я вернулся к двери пигалицы.

– Кто там? – на этот раз спросила она.

– Правильно, – одобрил я. – И открывать незнакомым не нужно, никому, чтобы они ни говорили.

– Совсем?

– Совсем, – подтвердил я. – Даже мне.

– Не открою, – пообещала пигалица.

– Скажи, – спохватился я о своем интересе, – а правда, что у тетенек часто бывали гости, приезжали разные дяди на красивых машинах?

– На «тойоте», на «форде», на «лексусе», на «паджеро» – внезапно поправила она. Я аж онемел от неожиданности.

– Еще на «крайцлере» приезжали, – добавила девочка.

– Спасибо, – спохватился я. – Большое спасибо!

Информации набралось не густо, но куда больше, чем ожидалось. Теперь можно гнать на Чкаловский. Там «старый фонд», там все будет проще…

… Но я никак не ожидал, что до такой степени.

Личность, открывшая толстую деревянную дверь, молча развернулась и ушла в глубь дома, оставив меня на произвол судьбы. В нос резко ударила плотная табачная вонь, застарелый перегар.

Сразу за прихожей, слева, располагалась кухня, в которой висел пар от забытого на плите чайника. Я выключил газ, потом направился по ярко освещенному коридору – прямо из него, во двор-колодец, выходили большие окна. Дальше внезапно обнаружилась большая светлая мансарда с застекленным потолком. Здесь валялось множество мольбертов… Ну, пять-то точно. На стенах висели картины. Некоторые сильно напоминали что-то музейное, некоторые были сделаны наполовину – часть полотна выписана с предельной тщательностью, а остальное только загрунтовано. По углам составлены рамы с натянутым холстом. Посреди всего этого царства рисования стояла девица в домашнем халате, с большой, слабо коптящей трубкой в зубах, держала в левой руке грязную палитру, в правой – кисть, и задумчиво ими помахивала, зажмурившись и тихонько мурлыкая.

Пахнуло явной психушкой. Я осторожно прокрался мимо и оказался в комнате, выложенной матрацами. В центре, на небольшой скамеечке, пребывала тарелка, с лаконичной щедростью усыпанная мелко порезанным рогаликом. Рядом имелись две пиалки и заварной чайник. Вокруг мини-стола валялись серые, сильно помятые бесполые личности в поношенных джинсах, засаленных суконных жилетках, с бисерными браслетами и бусами, и с длинными патлами. А я-то думал, что времена хиппи давно отошли.

– Ребята, – не особо надеясь на трезвый ответ, спросил я, – кто-нибудь из вас знал Копелевича?

Некоторое время они просто лежали, потом начали вяло шевелиться.

– Да-а, Копелевич это мужик, – задумчиво сказал один.

– Талант Копелевич, – подхватил другой, – таких больше нет.

– Человек, – прорезался женский голос, – жалко, что уехал.

– Таможня достала, – парировал кто-то еще. – Ничего не вывезти.

– Да, – подхватил женский голос. – Чем больше таланта, тем хуже живется.

– Нет, ну ведь свинство это, мужики! Почему я, сам, свои собственные картины вывезти не могу? Почему решение комитета какого-то спрашивать должен?

– Да тебя-то как раз никто и не вывозит!

– Ну и что? Я в принципе!

– Авантюрист был ваш Копелевич, – это подошла девица в халате. – То Сурикова пишет, то японскую гравюру на стекле, то языки под гипнозом изучает, то реставрируемые картины по новой переделывает, то таможню обмануть пытается. Чего ему тут не жилось? Денег не хватало? Славы? Только ведь в силу вошел!

Говорила она на удивление связно, не то что квелая масса, которая начала медленно, тягуче укорять:

– Ты-то как можешь?.. Он же тебя пригрел… Он к тебе с душой…

– Трудно понять, – повернулся я к ней. – Как это: таможню обмануть?

– Его последнее время охотно покупать стали, – вздохнула девица. – А вывозить не разрешают, произведением искусства считается. Вот он и решил туда съездить, прямо там работать. Талант, он ведь здесь, – она постучала себя кулаком по лбу, – его таможня конфисковать не может.

Оставленные без внимания хиппи постепенно затихли.

– Обкурились, что ли? – кивнул я на них.

– Не знаю, – пожала она плечами, – может быть.

– Если не секрет, а что вы делали там… в мастерской?

– Ничего. Просто мне его… не хватает.

Она неожиданно всхлипнула.

– Значит, вы знаете… – я запнулся, подбирая слова. – Про мост Строителей?

Она кивнула, губы ее задрожали.

– Уходите… Пожалуйста… – Вдруг она резко повернулась и убежала.

Приставать к ней дальше смысла не имело: кое-что, в первом приближении, узнать удалось, а если возникнут новые вопросы, то сюда, в отличие от Комендантского, всегда можно приехать и расспросить поподробнее.

В Купчино мне достался четырнадцатиэтажный дом-точка. Дверь в бывшее жилище новопреставленного раба божьего Костенко оказалась открытой, и там вовсю шел ремонт. Из соседей дома обитала только тетка в бигудях, которая дверь незнакомому человеку открыть решилась, но про погибшего не знала ничего. Пришлось идти во двор и прочесывать греющихся на солнышке, как змеи по весне, пенсионерок.

– Здравствуйте, вы не знали Костенко, он в этом доме жил, на четвертом этаже?.. Извините. Здравствуйте, вы не знали Костенко, он в этом доме жил, на четвертом этаже?.. Извините. Здравствуйте… – и так до бесконечности, до зубной боли. Госпожа удача улыбнулась, наверное, на двадцатой попытке, когда я перешел к опросу гуляющих с колясками мамаш.

– Это Олежку, что ли? Конечно, знала. Мы с ним в школе вместе учились. Чуть не поженились даже. – Она вздохнула. – Разбился он. В метро под поезд бросился, дурачок.

– А почему «дурачок»?

– Да он всю жизнь любимчиком судьбы был. Школу кончил без экзаменов, в университет поступил вне конкурса. Распределили здесь, какой-то закрытый институт заявку дал. Потом, когда все рассыпаться стало, долго на грантах сидел. Это когда иностранцы деньги дают под какую-то работу. В интернете еще чего-то зарабатывал. Вот уж не представляю, как. Ладно, чей-то заказ неизвестно из какого уголка света можно выполнить, но деньги-то как получить? Они ведь здесь нужны, наши, конкретные.

Молодой мамаше явно надоело скучать в одиночестве, и она с удовольствием рассказывала все, что знала. Мне оставалось только молча кивать и мотать на ус.

– Потом вдруг уезжать начал готовиться. Кто-то там на работу его пригласил. Я, грешным делом, отговаривала. Какая там жизнь, какие люди – неизвестно. Мало ли что? Кто поможет, кто поддержит? Раскрой карман шире, поддержит: там даже говорить спокойно ни с кем нельзя! Так и норовят сожрать. То в сексуальных домогательствах обвинят, то в унижении меньшинств. Да и по английскому ему всегда трояк с минусом с трудом вытягивали. А он только смеялся. «Зато, – говорил, – я Ассемблер хорошо выучил. С ним нигде не пропадешь». А кончилось вот чем…

– Да, – сочувственно кивнул я и потянул на свет свой блокнотик. – Простите, а вы не оставите мне свой телефон? На тот случай, если возникнут вопросы.

– Какие вопросы? – моментально насторожилась женщина.

– Об Олеге Костенко. Понимаете, я из газеты, мы готовим материал о самоубийствах среди молодежи. Молодой, многообещающий парень, и вдруг – под поезд. Странно.

– А вы знаете, – тут же встрепенулась она, – у нас в квартире унитаз треснул, и протекает. Это ведь ЖЭК должен менять, правда? Мы уже полгода бьемся, а они только отбрехиваются, да обещают…

– Вы свой телефон дадите? – пришлось вежливо перебивать.

– Да, конечно.

Я записал ее координаты, спрятал блокнотик и предложил:

– Вика, хотите, историю расскажу, из своего опыта? Есть у меня приятель, в переулке Гривцова живет, в коммуналке. Освободилась у них там комната, и он в соответствии с законодательством начал хлопотать ее себе. Под это дело заставили его делать перепланировку, – из отдельной в проходную комнатенку почему-то переделать требовали. Проект, комиссия, ремонт, новая комиссия. Все ведь официально пришлось оформлять, куча денег, нервов, грязи, сил. А как все сделал, началась волокита. «Да» и «нет» не говорят, мычат невразумительно, намекают, вроде не получится ничего. Он ко мне, «караул!» кричит. Я, честно говоря, обрадовался. Материал – шик-блеск-красота! И главное, чисто ведь, не придерется никто. Ну, и чтобы в суд за клевету не попасть, прошу: «Мне, Миша, на твои слова ссылаться мало. Ты напиши заявление, и пусть они тебе откажут», а сам уже руки злорадно потираю. Проходит неделя, другая – пропал друг мой Миша. Тут уж я сам к нему направился. «Где, – говорю, – обещанная бумажка?» А он: «Извини. Пришел я туда с заявлением, попросил отказ наложить, а они мне на следующий день ордер выписали». Так что, Вика, зря вы с ними бьетесь. Нужно просто написать заявление, принести и тихонько попросить проставить входящий номер. Клянусь, унитаз вам поменяют в течение недели. Нового не поставят, но исправный, пусть старый, найдут. Сейчас много людей свои удобства на фирменные-импортные меняют. Если ваш разбит, то это будет вполне приемлемый вариант.