Эмиль Брагинский - Старики-разбойники Страница 9

– Что собираетесь делать? – Ее голос звучал строго. Но Воробьев правильно рассчитал, что смотрительница не может знать в лицо всех рабочих, так как штаты музея, как и все остальные штаты, не могут не быть раздутыми.

– Отнесем ее на реставрацию! – спокойно ответил Воробьев; а Николай Сергеевич не сказал ничего, так как потерял дар речи.

– Что за странная лестница? – удивилась смотрительница.

– Экспериментальная, – опять спокойно объяснил Воробьев. – Ее по заказу музея сделал народный умелец. Колька! – обратился он к Мячикову. – Обожди, я сейчас! – И исчез, оставив партнера в критическом положении.

Все поплыло и закружилось перед глазами Николая Сергеевича. И картина Рембрандта, и старушка смотрительница, и посетители, и он сам. Николая Сергеевича вернул к жизни оптимистический голос Воробьева:

– Я вывернул пробки, чтобы отключить звуковую сигнализацию. Коля, ты держи картину, а вы, – попросил он смотрительницу, – придерживайте, пожалуйста, лестницу. Так-то она крепкая, но мало ли что....

Мячиков коченеющими руками схватился за золоченую раму, смотрительница взялась за лестницу, а Валентин Петрович начал взбираться наверх.

Возле бригады рабочих скапливались посетители. Скоро образовалась толпа; все хотели в последний раз взглянуть на картину, которую сейчас унесут.

Воробьев умело развязал узлы, затем спустился вниз, укоротил лестницу, отобрал у Николая Сергеевича картину, приказал ему:

– Неси лестницу! – и, кивнув смотрительнице, направился с картиной к выходу. Николай Сергеевич пошел за Воробьевым. Ему мерещилось, что он идет на эшафот, неся лестницу, по которой будет взбираться к виселице, чтобы продеть голову в петлю.

Они вновь миновали контроль, и вновь Воробьев увлек Мячикова в туалет. Там он впихнул сообщника в кабину, превратил лестницу в трость и сунул Николаю Сергеевичу шедевр:

– Подержи его! А я пойду вверну пробки.

– Они сами включат, – запротестовал Мячиков. – Уйдем отсюда, и поскорее!

– Сейчас во всем музее отключена сигнализация. А что, если этим воспользуются настоящие жулики?

– Ты прав! Иди! – Николай Сергеевич заперся на задвижку и остался в мужском туалете с подлинным Рембрандтом в руках.

Через несколько минут Валентин Петрович возвратился.

В туалете царила мертвая тишина.

– Коля, ты в какой кабине? – забеспокоился Воробьев.

– Мы здесь! – послышался трусливый голосок.

– Кто – мы? – перепугался Воробьев.

– Я и молодой человек! – эзоповым языком напомнил Николай Сергеевич. – Разве ты забыл, что мы украли картину?

Воробьев огляделся по сторонам, но в туалете, слава Богу, кроме них, никого не было.

– Впусти меня! – распорядился глава экспедиции.

Войдя в кабину и снова запершись, Воробьев разделся, размотал с торса скатерть, тщательно завернул в нее картину и перевязал веревками. Халаты он сложил в сверток и сказал Мячикову.

– Ты видишь, как это просто!

Чтобы выбраться из музея, надо было пройти мимо раздевалки. Гардеробщики не обратили на похитителей ни малейшего внимания. Однако у самого выхода дежурил милиционер. Он специально дежурил на этом месте, чтобы из музея нельзя было ничего вынести.

Николай Сергеевич осознал, что курносый милиционер и спина Воробьева, идущего впереди, – последнее, что он видит в свободной жизни.

– Что несете? – напрямик спросил милиционер.

– Картину Рембрандта! – тоже напрямик ответил Воробьев.

Милиционер оценил шутку и засмеялся. У милиционера было развито чувство юмора, и это спасло друзей.

Воробьев, который нес картину в руках, отворил дверь и пропустил Мячикова вперед:

– Пожалуйста!

– Вот видишь! – заметил Воробьев, когда они шли по улице, направляясь к троллейбусной остановке. – Надо всегда говорить только правду!

Потом они ехали в троллейбусе, и кто-то из пассажиров толкнул Воробьева. Мячиков – он постепенно приходил в себя – укоризненно сказал:

– Товарищ, осторожнее! У него в руках картина из музея, а это народное достояние!

Так была совершена кража века...

Глава десятая

Картина Рембрандта, одетая в резную золоченую раму, стояла на диване, прислоненная к подушке.

– Представляю себе, какая сейчас паника в музее! – гордо сказал Воробьев. – Милицейские машины, сирены, музей оцеплен, обыскивают всех посетителей...

Он не договорил, потому что услышал глухой стук.

Николай Сергеевич лежал на полу в обмороке. Увидев произведение Рембрандта в своей квартире, он понял, что, собственно, произошло, и потерял сознание.

Воробьев в испуге кинулся к телу друга и закричал:

– Коля! Коля! Что с тобой?

Коля не отвечал. Тогда Воробьев схватил телефонную трубку и набрал 03 – номер «Скорой помощи»:

– Приезжайте скорее! Человек лежит на полу и не подает признаков жизни!

– Где лежит? – спросил женский голос. – Дома или на улице?

– Дома.

– Тогда обращайтесь не к нам, а в «Неотложную помощь»!

Воробьев хотел возразить, но не успел. Опытная дежурная повесила трубку.

Воробьев долго дозванивался в справочное бюро, чтобы узнать телефон «Неотложки», а когда добрался до нее, начал так:

– Человек умирает!

– Фамилия? – заученно спросили Валентина Петровича.

– Мячиков.

– Имя и отчество?

– Николай Сергеевич! Зачем вам отчество? Вы лучше приезжайте скорее!

Но прекратить бесстрастный допрос было невозможно.

– Сколько лет?

– Шестьдесят. Но какое это имеет значение?

– Домашний адрес?

– Липовая, тридцать один, квартира пять.

– Какая у больного температура?

Воробьев взвился:

– Человек без сознания, а вы хотите, чтобы я мерил ему температуру!

– На что он жалуется?

– Он уже ни на что не жалуется!

– Ждите! Врач будет!

И в трубке послышались короткие гудки.

Пока Воробьев изо всех сил добивался медицинской помощи, Мячиков открыл глаза, опять увидел памятник мирового искусства и тихо застонал.

Воробьев склонился над ним:

– Как ты, Коля? Что у тебя болит?

– Совесть!

– Возьми валидол и положи под язык! – Валентин Петрович достал из верхнего кармана пиджака лекарство, одну таблетку дал Николаю Сергеевичу, а другую взял себе. Теперь разбойники в унисон сосали валидол.

Воробьев снял с дивана одну из подушек и положил под голову Мячикову, который все еще валялся на полу.

– Ну что же, отдохнешь, а потом тащи картину твоему Федяеву. Не успела она пропасть, как ты ее нашел!

– Я сам хочу избавиться от нее как можно скорее! – Николай Сергеевич встал, хотел было опуститься на диван, но сидеть рядом с Молодым человеком не отважился. Мячиков явно боялся картины и поэтому забился в противоположный угол комнаты. – Я могу вернуть картину после того, как прокуратура начнет розыск. Иначе все будет выглядеть подозрительно: откуда это я узнал, что картину стащили?

– Тогда беги поскорее в прокуратуру, – посоветовал сограбителю Воробьев, – а то расследование поручат кому-нибудь другому…

«Неотложка» приехала тогда, когда в квартире уже никого не осталось. На звонок в дверь не ответили, на стук тоже.

– Надо выламывать дверь! – распорядился врач. – Может быть мы успеем его спасти!

Послали за слесарем. Он пришел вместе с управдомом. Слесарь не стал затевать долгой возни с замком. Он разбежался и вышиб современную дверь плечом.

Войдя в квартиру, врач, шофер, управдом и слесарь долго искали покойника, но остались с носом. На картину Рембрандта никто, естественно, не обратил ни малейшего внимания.

– Должно быть, хозяин живой! – огорчился управляющий домом. – Ушел куда-нибудь, а мы дверь ломали. Кто же теперь будет за это отвечать?

Возмущенный врач составил акт.

– Безобразие! У меня столько вызовов, а такие, как ваш симулянт Мячиков, отрывают меня от больных. Мы его оштрафуем!

Врач и шофер быстро ушли, а управдом приказал слесарю:

– Давай ремонтируй дверь!

– А кто мне за это заплатит? – уперся слесарь.

– Тогда так... – решил управдом. – Ты тут дождись хозяина и заодно покарауль квартиру. Придет хозяин, с ним сговоришься!

Управдом отправился обратно в контору, а слесарь включил телевизор, снял с дивана картину Рембрандта и лег, заняв ее место. Этот слесарь любил смотреть телевизор лежа...

О том, что случилось у него на квартире, Мячиков понятия не имел: когда Воробьев взывал к медицине, Николай Сергеевич пребывал в беспамятстве. А когда Мячиков пришел в себя, Валентин Петрович так обрадовался этому, что позабыл рассказать про вызов.

Николай Сергеевич с трепетом переступил порог прокуратуры. Если еще вчера Мячиков был порядочным человеком, то сегодня он стал человеком с двойным дном. С одной стороны, он продолжал оставаться следователем, с другой стороны, превратился в нарушителя закона. В душе у него одновременно звучали две мелодии, похоронная и бравурная, образуя сумбур вместо музыки. Две ноги Мячикова тоже жили в разладе. Если одна безбоязненно торопилась в кабинет Федяева, то другая панически бежала прочь из здания прокуратуры. Победила бесстрашная нога, и Мячиков возник в кабинете Федора Федоровича.