Нагиб Махфуз - Любовь под дождем Страница 9

Мне показалось, что щеки Талаба-бека раздулись еще сильнее. Выбрав момент, когда все были заняты едой, он наклонился ко мне и прошептал:

— Мы попали в логово шпионов!

— Прекрати! Времена репрессий давно миновали, — прошептал я в ответ.

Между тем беседа перешла на политические темы.

— В деревне произошли серьезные преобразования, возникли новые отношения, — с большим энтузиазмом изрекал Сархан, — Новые веяния заметны и среди рабочих. Я постоянно нахожусь в их компании. Вы тоже можете убедиться в этом.

Молчавший все время Мансур Бахи разразился смехом.

— А ты серьезно занимаешься политикой? — спросил он.

— Я член административного совета, избран от служащих, — ответил Сархан.

— А прежде занимался политикой?

— Нет.

— Я полностью согласен с идеями, провозглашенными революцией, — вмешался Хусни Алям, — и поэтому считаю себя восставшим против своего класса, который революция и призвана почистить.

— Тебя, во всяком случае, революция не затронула, — заметил Мансур Бахи.

— Не в этом дело. Ведь даже самые бедные представители нашего класса не одобряют революции.

— Я считаю, что революция обошлась слишком мягко со своими врагами, мягче, чем следовало!

Талаба Марзук подумал, что если он будет и дальше хранить молчание, то это может повредить ему. И он, выбрав момент, включился в разговор:

— Я потерпел значительный убыток, и я был бы лицемером, если бы сказал, что не страдаю, но я был бы также и эгоистом, если бы стал утверждать, что того, что сделано, не нужно было бы делать…

Когда под утро я добрался до своей комнаты, Талаба-бек вошел следом за мной и спросил, что я думаю по поводу его высказывания.

— Ты говорил прекрасно, — ответил я, вынимая искусственную челюсть.

— Думаешь, они мне поверили?

— Не сомневаюсь…

— Наверное, мне лучше подыскать другое местожительство…

— Глупости.

— Всякий раз, когда я слышу, как восхваляют революцию, принесшую мне гибель, у меня начинается обострение ревматизма!

— Ты должен научиться укрощать его.

— Как это делаешь ты?!

— Мы не похожи с тобой ни в чем, ты же знаешь, — смеясь, ответил я.

— Желаю тебе кошмарных сновидений, — сказал Талаба-бек, отправляясь к себе.

Марианна спиртного не пила, а из еды довольствовалась кусочками жареного мяса и стаканом теплого молока.

— Плохо, что концерт Умм Кальсум начинается так поздно, — заметила она.

Однако молодые люди не очень тяготились ожиданием. Они ели, пили и веселились.

— Я знаю о вас очень многое, — неожиданно сказал мне Мансур Бахи.

Меня охватило чувство детской радости, будто я на мгновение вернулся к дням своей юности.

— Я не раз просматривал старую прессу, когда готовил очередную радиопрограмму, — пояснил он, — У вас интересная биография. Вы ведь активно участвовали в политической жизни страны, состояли в партии аль-Умма, в партии «Ватан». А в революцию…

Я с жаром ухватился за предоставившийся случай пройтись по дорогам истории. Мы говорили с ним о незабываемых событиях, разобрали позиции различных партий, вспомнили партию «Вафд», противоречивость ее принципов, выяснили, почему я примкнул к партии «Истикляль», а позже поддержал революцию…

— Но почему вы так мало писали о коренных социальных проблемах?

Я рассмеялся.

— Я начал свой путь с «Аль-Азхара», поэтому нет ничего удивительного в том, что я действовал как маазун[9], который выступает в роли примирителя Востока с Западом!

— А не странно ли, что вы вели кампанию и против братьев мусульман и против коммунистов — ведь их учения противоположны.

— Было время сомнений. А затем пришла революция.

— Значит, ваши сомнения кончились?

Я ответил утвердительно. Но я знал, что мои сомнения, которые не могут разрешить ни партия, ни революция, остались со мной, и повторил про себя мольбу, о которой не ведает ни одна душа на свете.

Эти остроумные, состоятельные молодые люди доставляли немало хлопот Марианне. Да и у Зухры прибавилось работы, но она и виду не подавала. Что касается Талаба Марзука, то он заявил:

— Мне не нравится ни один из них.

— И Хусни Алям? — спросила Марианна.

— Сархан аль Бухейри — самый опасный из них, — продолжал Талаба. — Он пользуется революцией для своей выгоды. Заявляет, что он из семьи аль-Бухейри, о которой никто не слышал. В то время как каждый, кто родился в провинции аль-Бухейри, считается Бухейри, даже Зухра может называться Зухрой аль-Бухейри.

Мы с Марианной рассмеялись. Мимо нас, спеша куда-то по своим делам, прошла Зухра, очаровательная, как распустившийся цветок. На ней была голубая косынка и серый жакет, подаренный ей Марианной.

— Мансур Бахи, — вернулся я к разговору, — умный юноша. Ты не находишь? Мне думается, он из тех, кто делает все молча. Он из подлинного поколения революции…

Я вышел из ванной и увидел в коридоре Зухру и Сархана аль-Бухейри, они о чем-то шептались. Сархан стал говорить нарочито громко, как бы отвечая на вопрос девушки. Я прошел в свою комнату, сделав вид, что ничего не заметил. Однако мной овладело беспокойство. Как уберечь Зухру, когда вокруг нее столько молодых людей?

Когда Зухра принесла мне утренний кофе, я спросил ее:

— Где ты проводишь воскресные вечера?

— В кино, — весело ответила она.

— Одна?

— С мадам.

— Да сохранит тебя аллах, — удовлетворенно промолвил я.

— Ты беспокоишься обо мне, будто я маленькая девочка, — улыбаясь заметила она.

— Ты и есть девочка, Зухра.

— Вовсе нет. В трудный момент ты увидишь, что я могу вести себя как мужчина.

Приблизившись к ней, я сказал:

— Зухра, эти юноши не знают меры своим желаниям, что же касается серьезности их намерений, то…

Я щелкнул пальцами, но она перебила меня:

— Отец мне рассказывал обо всем…

— Я действительно люблю тебя и боюсь за тебя.

— Я понимаю. Нет на свете другого такого человека, как ты. Я тоже люблю тебя.

Никогда прежде я не слышал, чтобы эти слова произносили так чисто и нежно.

Мы были одни в холле. Марианна сидела на своем обычном месте под статуей девы Марии, глубоко задумавшись. Дождь, начавшись с обеда, лил не переставая. Вспышки молний перемежались раскатами грома. Тяжелые серые тучи заволокли небо.

— Господин Амер, — сказала Марианна, — я чувствую, что-то неладное.

Я с опаской взглянул на нее.

— Зухра! — с негодованием бросила она и, помолчав немного, добавила: — И Сархан аль-Бухейри!

У меня стеснило дыхание, но я простодушно спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Ты хорошо понимаешь, что я имею в виду.

— Но девушка…

— Мое сердце никогда не обманывает меня!

— Она добрая и честная девушка, дорогая моя Марианна.

— Какая бы она ни была, но я не люблю, когда за моей спиной ведут какую-то игру.

Зухра либо должна оставаться честной девушкой, либо должна действовать в твоих интересах. Я хорошо понимаю, что ты имеешь в виду, старуха…

Мне приснилась демонстрация на площади Аль-Азхар, которую разгромили англичане. Я открыл глаза, а в ушах продолжали звучать голоса демонстрантов и выстрелы. Нет, это другие голоса — голоса постояльцев пансионата, звучащие за дверями моей комнаты. Встревоженный, я надел халат и вышел в коридор. Все жильцы уже собрались в холле, желая узнать, что произошло. Разъяренный Сархан аль-Бухейри завязывал галстук на белой сорочке, Зухра с пожелтевшим от гнева лицом, тяжело дыша, обдергивала складки своего платья, в то время как Хусни Алям в халате открывал дверь, уводя за собой какую-то женщину, которая кричала и ругалась и успела плюнуть в лицо Сархану аль-Бухейри, прежде чем за ней захлопнулась дверь.

— Это невозможно в приличном пансионате! — воскликнула мадам. — Нет! Нет! Нет!

Холл опустел, и мы остались втроем: я, Марианна и Талаба Марзук.

— Что случилось? — спросил я, окончательно проснувшись.

— Я видел не многим больше, чем ты, — ответил Талаба Марзук.

Мадам отправилась в комнату Сархана выяснить подробности.

— Наш друг аль-Бухейри, оказывается, Дон-Жуан, — заметил Талаба Марзук.

— Почему ты так думаешь?

— Ты разве не видел женщину? Она еще плюнула ему в лицо.

— Но кто эта странная женщина?

— Женщина — этого достаточно! — рассмеялся он и добавил: — Женщина, которая хочет вернуть своего мужчину!

Вошла все еще возбужденная Зухра и, не ожидая вопросов, принялась рассказывать:

— Я открыла дверь господину Сархану и вдруг вслед за ним вошла она. Он и не знал. И началась ссора, настоящее сражение…