Ирина Сергиевская - Последний бебрик Страница 9

— Я — Тит Глодов, — терпеливо повторил гость. — Я занятой человек и пришел к вам среди ночи по важнейшему делу — как к писателю, который, — он замолк, вспоминая нужное слово, — который пишет! А то ведь есть такие, кто не пишет, а называются писателями.

— Вы тех, кто не пишет, не бойтесь! — страстно заверил Май, ущипнув ус. — Вы бойтесь тех писателей, кто строчит каждый день по печатному листу, а то и по два, кто по издательствам шляется со своими романами… Бойтесь шерстюков, Тит Глодов!

— Сразу видно, вы серьезный человек, — похвалил Тит, зыркнув на Зою внушительно.

— Я на кухню пошла, чайник ставить, — сказала понятливая Зоя и нехотя удалилась, закрыв дверь.

— Если вы хотите заказать мне какой-нибудь рекламный текст, то я этого не умею, — хмуро признался Май, разглядывая блестящие подковки на туфлях гостя.

— Не угадали! — хохотнул Тит; брюшко его колыхнулось от веселого волнения.

— Тогда мне непонятна цель вашего визита, — неприязненно сказал Май. — И продукты эти… извините, но я не принимаю даров от незнакомых людей.

— Так ведь мы уже познакомились! — радостно воскликнул Тит. — Продукты можете выкинуть, мне это все равно — они ведь уже ваши. А вот вам, Семен Исаакович, обидно будет, если я сейчас уйду, и вы не узнаете, зачем я приходил. О-ох, обидно будет!

— Сегодня мне уже предлагали работу, — мрачно признался Май.

— Знаю, знаю, — махнул рукой Тит. — Что-то там редактировать за пятьдесят долларов… дурак предложил в издательстве, Колидоров. Разве это работа? Как вы можете соглашаться работать за такие деньги?!

Май изумился: он имел в виду Анаэля, а не своего издателя. Тут же Май вспомнил — в который сегодня раз! — о клятве могилой матери, о том, что должен вернуть Колидорову пятьдесят долларов, и встревожился: куда делись деньги, которые Анаэль дал в долг? Оставил он их или нет?

— Извините, — тихо буркнул Май и поспешил вон из комнаты, проверить, где деньги.

Но выйти Маю не удалось. На пороге встал перед ним стройный брюнет галантерейного вида, в белом костюме. Брюнет улыбнулся приветливо-угрожающе и промяукал с восточным акцентом:

— Ха-ро-ше-ва… все-э-м… зда-ро-вья!

Май в растерянности отступил.

— Сотрудник мой, Рахим, — представил Тит Глодов.

Рахим кивнул и промяукал в ответ:

— При-я-а-т-на-ва… все-э-м… аппе-е-э-ти-та!

Дверь захлопнулась. От полного бессилия Май начал тереть глаза, словно засыпанные песком, уставшие видеть странные картины реальности и желавшие одного — тихого покойного мрака.

— Я предлагаю вам написать книгу, — величаво сказал Тит.

— Зачем? — не понял Май.

— Надо, — сурово отрезал Тит. — Там, где я бываю по долгу своей работы, престижно иметь культурное хобби: рисовать пейзажи, бисером вышивать, собирать чего-нибудь редкое…

— Вот и собирайте, — фыркнул Май. — При чем тут я?

— Может, я всю жизнь, с самого беспорточного детства, мечтал писателем стать, вроде Дюма, который «Три мушкетера»! — интимно признался Тит, колыхнув брюшком. — Может, я к вам за подмогой пришел, как к порядочному человеку!

— Вы полагаете, что порядочный человек будет за другого книжки писать? — нервно засмеялся Май.

Тит всплеснул руками, схватился за щеки и ахнул:

— Так вот вы какой! Теперь ясно, почему вы так живете!

— Ну, знаете! — взъярился Май, вскакивая.

— Знаю. Все знаю, — вздохнул Тит, взбрыкнув ногами, — только и вы знайте, Семен Исаакович: в моем лице к вам удача привалила.

Тит осклабился, чтобы наглядно выразить перспективный характер привалившей удачи. Мая передернуло.

— Я по всему миру езжу, — сообщил Тит. — Я сделки заключаю и вообще… Я вам такие деньги могу дать, о которых вы даже во сне не мечтали.

— Но почему я?! — вскричал Май, ударив себя по коленям. — Мало, что ли, писателей? Начнете считать, со счету собьетесь!

— Я справки навел, — веско сказал Тит, массируя виски. — Вы — самый талантливый. Вас называют…

Тит вытащил из кармана маленький дамский блокнотик, полистал его и воскликнул:

— «Блестящий стилист», а вот еще «Полифоническая проза»…

— Хватит, — раздраженно остановил Май.

— А вы скромный, — миролюбиво заметил Тит, пряча блокнотик в карман. — Книжку-то мне свою, надеюсь, не откажетесь подписать?

Май вспомнил, как утром давал автограф Анаэлю, и мотнул головой — то ли прогоняя воспоминание, то ли отказывая в автографе Титу Глодову.

— Рахимчик! — позвал Тит.

Возник галантерейный Рахимчик, положил на диван изящный бежевый портфель и удалился. Тит щелкнул серебряным замочком, извлек книжку Мая. Тот затряс головой: нет, нет!

— Жалко автографа? — обиделся Тит. — Я к вам, как к своему человеку пришел, а вы!..

— Никакой я вам не свой! — объявил Май брезгливо. — И не буду своим, не надейтесь!

— Ну и не надо, — снисходительно хихикнул Тит.

Он отложил книгу в сторону и, широко раскрыв портфель, показал содержимое Маю. Там были деньги, много денег — ладные, плотные пачечки долларов.

— Что у вас за блажь такая — романы писать? — засопел несчастный Май, ненавидя себя.

Тит сунул в портфель книгу, поставил его между собой и Маем и вдохновенно провещал:

— Да, блажь! С детства! Сейчас — окрепла! Ведь всю жизнь для людей старался, на всем экономил. Не поверишь: простую газированную воду пил, без сиропа! Зато построил завод костной муки. Все для людей, для них, проклятых!

— Я не представлял, что сироп таит в себе такие возможности, — искренне удивился Май.

— Это я тебе потом объясню, как писателю, — по-свойски пообещал Тит. — Ты теперь про книжку соображай, про сюжет. Надо, чтоб за сердце хватал! Чтоб слезы у народа по морде его текли, понимаешь?

— М-м-м… «Судьба человека», что ли? Вроде этого? — страдальчески уточнил Май и усугубил предположение, вспомнив цитату из романа Шерстюка: — «Плача и нагинаясь при этом…»?

— Типа того! Именно, чтобы плакали! — обрадовался Тит. — Только еще круче надо. И вместо Бондарчука пусть другой будет.

— Хочу предупредить вас, Тит, — ненавидяще признался Май. — Я хронический алкоголик. Мне вообще нельзя доверять ответственную работу, тем более «Судьбу человека».

Сказав это, Май вдруг понял, что пить ему совершенно не хочется и даже напротив, сама мысль о спиртном отвратительна. Верно, это было чудодейственное влияние Анаэля!

— Да за такие деньги ты у меня сам капли в рот не возьмешь, пока книжку не допишешь до самой последней буковки.

Возбужденный Тит пересел к столу, ухватил ломоть ветчины, умял его в один присест, закусил киви и вновь упал на диван. Во время короткой трапезы Май украдкой гладил конфетную коробку: нарядные пестрые крылья архангела на картинке, траву с простыми деревенскими цветами, складки на плаще Марии и доски забора — точь-в-точь такого, как и в двадцатом веке. Забор был гениален, вечен, непоколебим, как человеческая мечта о бессмертии…

— Я тебе, Семен, совсем задачу облегчу, — заявил подкрепившийся Тит. — Я тебе направление сюжета во всей конкретности дам, чтоб ты не мучился, а только уже книжку писал. Скажу — ахнешь! Такого не было никогда.

— Любопытно, — отозвался Май, вспомнив, как утром слышал нечто похожее от Зои.

— Принимал я как-то у себя академиков — пришли просить денег на академию свою, — по-былинному, неторопливо заговорил Тит. — Денег я им не дал — слишком много просили, но зато угостил ученых от души — ну, там водка, икорка, балычок. В общем, напились академики, и услышал я там от одного о древней стране, где жили бебрики.

Тит был в экзальтации, голос его тренькал, глазки пронзительно цвиркали, брюшко рвалось из тесного костюма на волю.

— В те времена, Семен, миром правили древние греки, как сейчас американцы. И все этих сволочей боялись, кроме бебриков. Жили они за морем, на отшибе, там, где теперь Турция. Греков это бесило: как же — не боятся их! Особенно лютовал царь Кадм. Ты Кадма-то знаешь?

— Нет, — соврал Май.

— Ну, так потом глянь в энциклопедию. Это был зверь. Он объявил бебрикам войну и быстро перебил весь народ. Это мне лично академик рассказал!

— Небось литра полтора водки выкушал перед этим с горя, что денег не дали, — пробормотал Май и презрительно заметил: — Ну и где же здесь сюжет? Здесь нет сюжета.

— Как нет?! — подпрыгнул возмущенный Тит. — А схватки бебриков с греками? Они, между прочим, были голые, в шкурах, а те, сволочи, в полном обмундировании. А бебрики, спасающие своих детей? А жены бебриков, сигающие со скалы в море?

— Зачем? — полюбопытствовал Май.

— Чтобы их не изнасиловали древние греки! Ты, Семен, видно, совсем плохо по истории учился.

— Да! — радостно поддакнул Май. — Мне историческую тему не поднять!

— Не боги горшки обжигают, — обнадежил Тит. — Ты, главное, дай мне портрет простого среднего бебрика, который один остался из всего народа. Хочу я, чтобы этот бебрик с царем Кадмом сразился. Пусть бебрик даже погибнет, но чтобы ясно стало — он победил! Потому что правду не убьешь. Я эту сцену вижу во всех деталях. Если книга будет, мы по ней потом фильм снимем.